Александр Зеленский - Лиходеи с Мертвых болот
— Эй, господа, вы мешаете вести беседу! — предупредил чернобородый.
— Д-дайте и ему по голове! — заверещал горбун, сплевывая злобную пену с губ.
Он занял выгодное место, забравшись на стол, и только командовал, не ввязываясь в драку.
— Ну-ка, други, поможем молодцу! — вскричал чернобородый по-русски и выхватил из-за пояса короткий меч для ближнего боя.
Оба товарища последовали примеру старшего и без лишних слов бросились на нападавших. Не прошло и двух минут, как я уже спокойно восседал за столом своих новых друзей и уплетал куски жареного каплуна. Противников же наших и след простыл, по крайней мере, тех, кто еще мог передвигаться без посторонней помощи. Двое же навсегда потеряли интерес к грабежу и разбоям, упокоившись у очага.
— Не знаю, как вас и благодарить, — начал я. — Не пойму только, за что меня хотели схватить…
— Я слышал, что ты интересовался замком Бельского, — произнес чернобородый.
— Да. Ну и что? — пожал я плечами, на секунду оторвавшись от жирного куска.
— Этого не следовало делать, потому… — мой спаситель не договорил. — Впрочем, пора отсюда уносить ноги! Чую, скоро тут станет слишком жарко! Наверняка эти крестовые черти побежали за подмогой. Нам лучше убраться из города до наступления темноты подобру-поздорову! А по дороге я расскажу тебе все, что знаю о замке…
Через несколько минут мы были уже возле городских ворот, закрытых на ночь, но стоило только чернобородому что-то прошептать старшему стражнику, как тот тут же приказал выпустить четверку всадников из города. «Ого, — подумалось мне о русиче, — а ведь этот вояка — не простой искатель приключений, раз от одного его слова распахиваются любые двери…»
Когда факельные огни стражи затерялись где-то позади и ночь окутала нас со всех сторон своим покрывалом, спаситель мой произнес:
— Надо переждать. Пусть взойдет луна. Будет сподручнее ехать.
— Так и сделаем, господин сотник, — в один голос ответили оба его друга.
— Ну, ты хочешь знать, что стало с замком пана Бельского? — помолчав, спросил у меня сотник.
— Просто умираю от любопытства… — признался я.
— Его захватили крестоносцы, — сказал чернобородый воин то, о чем я и сам уже начинал догадываться, но ещё не хотел этому верить.
— Как же так? У нас же нет войны…
— У этих собак и в мирное время одно на уме — как бы пограбить… Короче говоря, путем судебных тяжб и подложных документов крестоносцы выжили обитателей, а затем уничтожили и сам замок. Вот и все, мне известное. Тебя же хотели задержать только потому, что чего-то они там не нашли и очень нуждаются в человеке, который хорошо знаком с замком и его окрестностями.
— Зачем им это? И стен-то не осталось… — снова пожал я плечами и развел руками.
— Не знаю. Прежде красивое и величественное было сооружение, — с сожалением вздохнул чернобородый.
— Но и оно развеяно в прах… — я в свою очередь испустил тяжкий вздох.
— Это еще раз доказывает бренность земной красоты и величия. Только Божья душа бессмертна, — объявил воин.
— Так проходит земная слава, — тихо пробормотал я, продолжив мысль своего спасителя.
— Что? — не понял сотник.
— Нет, ничего! Это я так, про себя…
Не согласиться с последним изречением сотника было просто не возможно».
(Из записок лейб-медика польского королевского двора пана Романа Глинского).
Глава 2
РУСЬ. КУПЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ
(1620 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА)
На столе оплывала высокая желтая свеча из воска. Статный человек, сидевший за грубым дощатым столом, посмотрел на свое смутное отражение в половинке расколотого венецианского зеркала.
— Книга, — прошептал он слово, ставшее для него в последнее время магическим. Это слово вызывало бурю страстного, не знающего удержу желания, которое налетало на него и закручивало.
Иногда до человека доходило, что он слишком глубоко завяз в этом деле и зря посвятил всего себя без остатка ему, а мог бы, положив усилия на иное, достичь в жизни многого. Но ему и многого мало. Ему нужно было все и по возможности сразу. Огонь алчности просто испепелял его.
Сколько лет продолжалась эта погоня! Сколько сил потрачено! Скольких людей пришлось сменить, как загнанных лошадей, на пути! Скольких он обманул и предал! Но погоня за книгой виделась ему чем-то большим, чем просто благом для себя. Иногда мнилось, что он сходит с ума. В такие моменты человека даже не интересовало, во имя чего все делается. Его влекло одно — достижение цели. А дальше? Далеко он не заглядывал, но знал: после достижения цели всегда появятся новая. И это — сама бесконечность…
Человек обернулся и посмотрел на почерневший от времени образ в красном углу избы. Под ним горела лампадка. Спаситель взирал как-то мрачно, напоминая о том, что давно было забыто — о сострадании, заботе о бессмертной душе…
— Истоптана душа-то. Испоганена.
На миг накатила грусть, но ее тут же смыла привычная мутная ярость. Все будет так, как задумал он. Все будет, как задумал Роман Окаянный!
На его зов в горницу ввалился здоровенный мужик самого свирепого вида.
— Пора! — коротко заявил Окаянный.
— Как скажешь, Роман, — глядя исподлобья, ответил вошедший.
— Ты готов? — окинув оценивающим взглядом помощника, спросил Окаянный.
— К чему готов-то?
— Да все к тому же: кровушку лить православную!
— Это мы завсегда, — заулыбался мужик, кладя руку на топор за поясом.
— Правильно. Иначе какие мы разбойники?
— Истину глаголешь, отец родной, — засмеялся свирепый.
— Иначе какой я Роман Окаянный? — скривил губы в усмешке господин, зная, что его знаменитое имя наводило на всех страх.
* * *Лука, подняв глаза к небу, истово молился об одном: чтобы смерть в этот день обошла его стороной.
— Пощады, — прошептал он, взывая к своему мучителю, и посмотрел в его темные, холодные глаза, надеясь на милосердие…
Думал ли он, купец Лука, сын Мефодьев, преодолев такой длинный путь, избежав стольких смертельных опасностей и ловушек, что самое худшее ожидает его недалеко от родного дома. Прямо в двух шагах от одного из многочисленных лабазов, доверху набитых богатыми товарами.
В тот год Лука решил попробовать новое дело, пойдя на поводу у своих товарищей. Оно обещало немалый доход, но вместе с тем выглядело очень рискованным, ведь путь лежал на север.
— Не прогадаешь, Лука, — сладкоголосо пели соблазнители.
— А, была не была! Однова живем!.. — махнул рукой Лука, выдвигаясь с караваном.
На дворе стояли холода: до Перми можно было добраться только сухим путем, когда дороги прихватит крепкий морозец, и когда разбредутся по теплым займищам да попрячутся по уютным норам разбойники.
До северных земель добрался Лука с товарищами без особых хлопот. Ну а на месте — такое раздолье для души! Местные цену товарам совсем не знали, и за железный топор без труда можно было столько соболей взять, сколько одновременно в дырку от топорища пройдут.
Возвращались домой купцы в самом добром расположении духа и с хорошим кушем, когда снег и лед уже растаяли. Спустились водным путем по речке Вычегда на Двину, оттуда до Ярославля — рукой подать. Ну, а дальше — столица государства Российского. После такого сурового пути дорога от Ярославля до Москвы казалась сущей безделицей.
Столица приняла их гостеприимно. Позади остались бедствия начала семнадцатого столетия: стольный град поднимался и отстраивался вновь. В него хлынули торговцы не только со всей России, но и со всей Европы: и голландцы, и англичане, ну и, конечно, немцы, странным образом прикипевшие душой к загадочной и становящейся все более родной для них стране.
У одного такого немца, важного, изъяснявшегося по-русски, как ворон каркает, Лука выменял товар с тройной выгодой и только в бороду посмеивался, когда тот объегоренным уходил. Впрочем, кажется, немец посчитал иначе…
Несколько дней купцы пробыли в Первопрестольной и покинули ее, разбогатев еще больше. По родным муромским лесам их обоз, под завязку набитый медной и серебряной посудой, гемпширской каразеей, толстым английским сукном, жемчугом, пробрался без сучка и задоринки, хоть места эти пользовались дурной славой по причине не утихавшего разбойничьего произвола. Потому и стояли вдоль всей дороги кресты над могилами. Еще чертовщиной муромские леса славились, но и тут Бог уберег.
После далекого пути стал Лука богаче в два раза, живот еще больше отрастил, и жизнью своей был доволен вполне. Зажил он в справной избе с сытыми да пригожими бабой и ребятишками. Никогда съестные запасы у него не переводились. К церковной службе купец всегда исправно ходил и Господу поклоны бил. По возвращении ажно пятнадцать рублей в храм пожертвовал, за что батюшка пообещал неустанно его имя пред Богом упоминать, чтоб тот грехи простил да о достатке и доходах его и дальше заботился.
