Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
Тут выругался Гвоздев — и не беззвучно, как штабс-капитан, а вслух:
— …! Эх вы, совет нечестивых! Баб под пулеметы гоните, а сами про совесть толкуете.
Бочарова, давно уже глядевшая на председателя зверем, крикнула:
— Никто нас не гонит, мы сами!
— Молчи уж! — Гвоздев обернулся к ней. Глаза со стальным отливом так и сверкали. — Задурила голову своим дурехам! Переубивают их всех, а тебе еще один крестик на бюст прицепят и фото в газете пропечатают.
— Я сама первая на пулеметы пойду! Впереди всех!
— Ну и иди, коли тебе слава дороже жизни. Но других за собой в могилу не тащи! Тоже еще, орлеанская девственница!
Этого Бочарова стерпеть не могла.
— Не твоя забота, девственница я или кто!
Подскочив к председателю, она размахнулась, но большевик легко уклонился от кулака и только осклабился.
— Ого, никак я попал в больную точку.
Разъяренная Бочарова снова хотела на него броситься, но Романов и начальник штаба схватили ее за руки.
— Вы не поняли, прапорщик! Гвоздев не в том смысле!
— Спокойно, — шептал Романов. — Он же нарочно провоцирует!
Не слушая, Бочка визжала:
— Сволочь! Гад! Убью!
— Вот и бабская истерика, — спокойно констатировал председатель.
Тогда генерал треснул кулаком по столу.
— Прапорщик! Прекратить!
Женщина умолкла. Смахнула с глаз злые слезы, развернулась, выбежала.
На несколько секунд в кабинете установилась тишина.
— Она же того. — Гвоздев покрутил пальцем у виска. — И это — последняя надежда демократической России?
Слово «демократической» он произнес с сарказмом.
— Другой нет, — строго сказал командир. — Прошу садиться, господа. Штабс-капитан, вы после доложите начальнице о результатах совещания… Собственно, почти всё уже сказано. Осталось только одно. Объясните про шпионскую угрозу, Романов.
Алексей поднялся, поглядел на удовлетворенно улыбающегося председателя комитета.
— Не стану отнимать время, господин генерал. Проблема небольшая, решим сами.
РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
— Здесь? — шепотом спросил Алексей. — На моих без одной минуты двенадцать. Но если мы подошли не с той стороны, можем не увидеть сигналов…
Справа от него сопела Бочка, барабаня пальцами по кобуре. В темноте ее лица было не видно, но судя по прерывистому дыханию, воительнице не терпелось ринуться в бой. Слева, с карабином наперевес, пригнулась Саша. Романову очень не хотелось брать ее с собой в опасную экспедицию, но Бочка возражений не приняла: солдат есть солдат, а зрение у Шацкой отменное.
Командирша оказалась права.
— Нет, мы вышли к опушке не здесь, — еле слышно произнесла Саша в самое ухо Алексею. От легкого прикосновения девичьей щеки его кинуло в дрожь. — Там пахло сиренью… Идите за мной!
Она бесшумно заскользила по траве. Действительно, шагах в тридцати к северо-западу благоухали кусты сирени. Романов прошлой ночью не обратил на них внимания.
— Вон они!
За деревьями трижды коротко мигнул свет. Далеко в ночи, на противоположном краю поля, не менее чем в пяти верстах, взлетели вверх две ракеты — зеленая и красная. Очевидно, это был сигнал, что там готовы к сеансу. Вчера, опьяненный поцелуями, Алексей красно-зеленый фейерверк пропустил.
— Отстать от меня на десять шагов! И не соваться!
Легкими широкими прыжками штабс-капитан понесся вперед — на пульсацию света.
Сигнальщики были увлечены своим занятием и обернулись, лишь когда под сапогом у Романова треснула ветка.
Он вскинул «браунинг».
— Руки вверх! Не двигаться! Застрелю!
Один шпион сжимал в руке фонарик. Второй сидел на корточках, прикрывал напарника шинелью сзади — чтоб световой морзянки не было видно со стороны усадьбы. Минувшей ночью Романов смог увидеть огоньки только потому, что помойка была вынесена далеко за ограду, в чистое поле.
Тот, что с шинелью, от неожиданности плюхнулся на задницу и задрал обе руки как можно выше. Но человек с фонариком был бойчее. Обернувшись, он полыхнул лучом прямо в глаза штабс-капитану. На мгновение Романов ослеп.
Вражеский агент кинулся наутек. Пронесся мимо офицера, с треском вломился в кусты — и вдруг захлебнулся истошным криком.
— Получи, иуда!
Обернувшись, Алексей увидел, как из зарослей пятится солдат, нелепо размахивая руками. Что-то хрустнуло, он повалился навзничь. Это Бочка выдернула из груди шпиона штык. Размахнулась — пришпилила дергающееся тело к земле.
— Что ты наделала?! Зачем? — крикнул Романов, держа второго на прицеле.
— А чего с ним, целоваться?
На поляну выбежала отставшая Саша.
— Госпожа начальница, отдайте оружие! Это нечестно…
Увидела труп с торчащим из живота карабином, вскрикнула.
— В обморок еще упади. Выдерни, вытри травой, — проворчала Бочарова, подходя к арестованному и расстегивая кобуру. — Ну, гад, прощайся с жизнью. В глаза только твои поганые разок гляну — и кончу. Посвети-ка на него, Алексей Парисович.
Сашу было невыносимо жалко. Она застыла на месте, не решаясь прикоснуться к покачивающемуся прикладу. Однако нельзя было допустить, чтоб Бочка укокошила и второго шпиона.
Не тратя времени на увещевания, Алексей просто вырвал из трясущейся руки командирши «наган», спрятал в карман.
— Погоди, дай мне поговорить с человеком…
Солдат указывал прыгающим пальцем на убитого.
— Я чего, я только шинелку держал. Это всё Лёха!
— Плевать мне на Лёху. — Романов взял шпиона за горло. Как следует сжал, немного подержал. — Кто вас послал? Кто дал задание?
Приотпустил — дал вдохнуть. На случай, если задержанный начнет ваньку валять, штабс-капитан уже знал, как поступит: удалит Сашу с поляны, чтоб не травмировать ее чувства, и расплющит мерзавцу пальцем глаз. Такое мало кто выдерживает.
Однако прибегать к гадкому средству не пришлось. Заглотнув воздуху, солдат проблеял:
— Гвоздь… Товарищ Гвоздев… Он Лёхе бумажку дал, как мигать… Вон она валяется.
Ниточка оказалась недлинной. Если Алексей чему и удивился, так это наглой незатейливости шпионажа.
— Гвоздев?! — ахнула Бочка. — Сволочь большевистская! Ну, я его, суку…
Пока она перечисляла, что именно она сделает с товарищем Гвоздевым, штабс-капитан подошел к мертвецу, выдернул штык, стер кровь и отдал оружие Саше, слегка сжав ей плечо.
— Самое интересное только начинается, — шепнул он. — Вперед, мой маленький зуав!
АРЕСТ ИЗМЕННИКА
Ни с того ни с сего проснулся и заорал петух, хотя время было неподходящее — едва заполночь. Где-то залаяла собака, за полуобвалившимся плетнем раздалось сонное коровье мычание. Пахло теплой пылью, силосом, навозом. Деревня Кузыня, расположенная в полутора верстах от местечка Ломницы, была погружена в буколический сон.
Здесь стоял самокатный батальон, в котором председатель комитета числился рядовым. Романов уже знал, что эта часть в дивизии на плохом счету, слывет самой недисциплинированной, насквозь большевистской. Поэтому задержание изменника требовалось провести без шума, а главное быстро — пока Гвоздев не хватился пропавших помощников.
Обозный Ефремов (так звали взятого с поличным шпиона) показал на избу со светящимися окошками.
— Вон ихняя квартера.
Дом был с железной крышей, самый лучший в деревне.
— Один проживает?
— Так точно.
— Шикарно… — прошептал Алексей, оглядывая прилегающую территорию.
— Не спит, падаль, — зловеще объявила Бочарова. — Чего мы тянем? Живей, Романов! Нам в четыре пятнадцать выдвигаться.
Пришлось непочтительно ткнуть начальницу локтем в бок.
— Тссс! Ночью голос далеко слышно. Особенно женский. Шепотом!
Охо-хо. Не операция по аресту крупного шпиона, поставившего под угрозу успех наступления, а какая-то пастораль, вечера на хуторе близ Диканьки. Петухи, коровы, колодцы с журавлями. В группе захвата две пастушки, от которых никакого проку — одни проблемы.
Ас контрразведки чувствовал себя Шаляпиным, которому приходится выступать на деревенской ярмарке. А между тем концерт преответственный.
Правда, и противник несерьезный. Не чета профессиональным шпионам, с которыми Романов привык иметь дело.
Ефремов дрожал, как собачий хвост. Ему бы сейчас заорать во всё горло — и операции конец. Но обозный послушно ступал на цыпочках и беспрекословно выполнял все приказы. Гвоздев, главарь агентурной сети, не озаботился выставить охранение. Даже занавесок на окнах нет — подходи, заглядывай.
Именно с этого Алексей и собирался начать.
— Оставайтесь здесь… Нет, не посреди улицы — у плетня. Этого, если пикнет, штыком. — Ефремов затрясся еще больше. — Пока я не подам сигнал, ни с места!
