Дело о посрамителе воронов - Евдокимов Игорь

– А если я скажу, что меня такой исход не устраивает? – осклабился Корсаков.

– Все равно поделать ничего не сможете, – покачал головой Андрей Константинович. – Есть, конечно, один способ, как болезнь отогнать на какое-то время. Но вам он не понравится.

– Но вы уж расскажите, а дальше я сам решу.

– Кровь, Владимир Николаевич, – сказал Маевский. – Обыкновенная кровь, не Каафова. Она утихомиривает хворь. Да только легче от этого не становится. Чем больше человек ее пьет, тем меньше, собственно, человеческого в нем остается, и больше звериного. Такой кровопийца становится подобным Каафу. Раскрылось это на вторую зиму, когда брат старого Маевского повадился до крестьян. Мало ему было тех капель, которыми Варсафий делился. Домочадцы скоро заметили, как брат меняться стал. А когда раскрылись его делишки – так сбежал в лес, словно дикий зверь. Далеко не ушел, кружил вокруг деревни. Насилу с помощью Варсафия смогли его тогда изловить, но вернуть человеческий облик уже не удалось.

– И что с ним сделали? – спросил Корсаков.

– Убили. Тварью он стал живучей, но все равно смертной. Изрубили его и сожгли. Видимо, теми же соображениями вы руководствовались, поджигая мой сарай, не так ли? – Маевский позволил себе немного улыбнуться.

– Да, что-то вроде того, – кивнул Корсаков.

– И что нам с вами теперь делать, Владимир Николаевич? – тон Маевского оставался спокойным, но глаза угрожающе сузились. – Вы же не отступитесь?

– А как бы вы хотели? – ехидно спросил Корсаков. – Чтобы я оставил вам Дмитрия, уехал отсюда прочь и сохранил вашу тайну?

– Было бы неплохо. Тем более, вы понимаете, что иначе живым вам отсюда не выйти?

– Тут вы не правы, – Корсаков извлек из кармана сюртука верный револьвер «Ле Ма» и положил на колени, стволом в сторону собеседника. – Поверьте, вы слабо представляете, кто сидит напротив – это раз. С вами мы сразимся на равных. А если вы планируете крестьян на помощь позвать, то тут выйдет заминка.

– Почему же?

– Потому, что ваша власть над ними убывает. Она держалась на уверенности, что Маевские и Варсафий заботятся о крестьянах. Что почва плодоносит, рыба плещется в реке, а звери стороной обходят. Но ведь что-то же изменилось? Иначе не бросались бы вы позапрошлой ночью отпаивать сына кузнеца собственной кровью?

– Допустим, – признал Маевский.

– В таком случае, как ни печально мне это признавать, у нас с вами две общих проблемы, Андрей Константинович, – глядя в глаза собеседнику медленно произнес Корсаков. – Во-первых, ваши крестьяне меня не отпустят, это правда. Только вы смогли бы дать им такую команду, но они и вас не послушают. Более того, в их глазах именно вы и ваша семья выглядят главным источником угрозы. Лес больше не слушается вас.

– И почему, по-вашему, это происходит?

– А это уже второй момент, – продолжил Корсаков, довольный тем, что ему удалось завладеть вниманием хозяина усадьбы. – И связан он с мертвым чиновником особых поручений. Я верю, что лично вы его не трогали. Не меньше уверенности в том, что это не дело рук деревенских – они бы его либо сдали вам, либо тихо прикончили. Для них покойник – это лишнее подтверждение, что обитатели усадьбы занялись какими-то нечистыми делами, и от того благодать отвернулась. Так что – да, где-то на острове затаился убийца господина Исаева. А то и ближе…

– Вы что, подозреваете мою семью?! – повысил голос Маевский.

– Конечно я подозреваю вашу семью, Андрей Константинович! – так же жестко ответил Корсаков. – Или по здешним болотам шатаются десятки незнакомцев? Нет уж, простите, круг подозреваемых очень узкий. Но, предположим, я пока поверю вам. Ведь помимо обитателей усадьбы и деревни есть еще один очень интересный субъект.

– Отец Варсафий?

– Да, – кивнул Корсаков. – Может, отправимся к вашему монаху-разбойнику и поинтересуемся, не прогуливается ли он ночами по болотам? Или, того хуже, не выпускает ли погулять своего подопечного?

XIV

10 мая 1881 года, вторник, вечер, усадьба Маевских

Скрипнули половицы в коридоре. Раздался стук в дверь – слабый, неуверенный. Женский.

Дмитрий осторожно шагнул к выходу из комнаты, стараясь не издать ни звука. Сердце его учащенно забилось. Неужели Таня? Стук повторился, но Теплов снова промолчал.

– Вы, должно быть, полагаете, что мы сущие чудовища? – еле слышно раздалось из-за двери, и Дмитрий с удивлением узнал голос Ольги Сергеевны.

– Вам не нужно этого говорить, – продолжила гостья. – Поверьте, я была на вашем месте, когда Андрей привез меня сюда двадцать лет назад. Только мое положение было куда хуже вашего. Бедный чужой ребенок, отданный незнакомцем за горсть монет и уплату долгов. Куда уж мне до чиновника особых поручений…

Из-за двери раздался шорох платья, затем скрипнул стул в коридоре. Невидимая собеседница уселась и продолжила.

– Меня все пугало. Темный, вечной стылый дом. Мрачные родители мужа. Болота вокруг. Эта мерзкая часовня и отец Варсафий. Я хорошо представляю ваш ужас. Жаль только вашей смелости у меня не оказалось. Я выпила из чаши – и обрекла себя на проклятие. Тем же вечером попыталась бежать, но Андрей быстро нашел меня. Он сказал, что бежать мне некуда – тетка не примет, а сама я вдали от усадьбы теперь не выживу. Даже мне, не видевшей жизни за пределами Мурома, стало понятно, насколько это жуткий приговор. Весь мир, схлопнувшийся до размеров маленького болотного острова.

Ольга Сергеевна тихонько всхлипнула и замолчала.

– Зачем вы мне это рассказываете? – негромко спросил Дмитрий.

– Зачем? – переспросила женщина. – Извольте, объясню. С годами я привыкла к Андрею – уж по теткиной семье я представляю, что бывают мужчины в сотни раз хуже. Он строгий. Привык тащить на себе груз ответственности и муки совести. Слабого человека такое бы сломало. Но Андрей каким-то чудом сохранил доброе сердце. Как и меня, его тяготила жизнь среди болот, но другой он не знал. Участь Маевских он видел, как необходимое бремя. Мы договорились, что заведем только одного ребенка, ибо нельзя обрекать на такую жизнь…

Она снова осеклась, но быстро продолжила.

– Танечка стала нашей отдушиной. Маленьким солнышком в окружающем мраке. Проклятие передалось ей с кровью отца, поэтому она была обречена жить здесь, с нами. Но мы старались сделать ее жизнь счастливой и беззаботной, насколько это вообще возможно. Какой бы грех ни совершил дед Андрея, вина за него не лежит на моей дочери. Таня – доброе и светлое дитя. И любит вас всем сердцем. И это сердце вы разобьете, если ее отвергнете. Вот зачем я рассказываю вам свою историю. Моя дочь – не чудовище. Она такой же живой человек, как и вы. И заслуживает счастья.

Дмитрий стоял перед дверью не шелохнувшись. В его голове по-прежнему звучали слова Корсакова: «Никого не слушай! Никому не доверяй! Никому не открывай!». Но как можно было не слушать мольбу матери за единственного ребенка?

Теплов протянул ладонь к дверной ручке.

***

– И что вы намереваетесь делать потом? – поинтересовался у Владимира Андрей Константинович.

Несмотря на опускающиеся сумерки мужчины упрямо брели по лесной тропе в сторону часовни. Корсаков следовал за хозяином усадьбы, отставая на пару шагов. В руках он держал свою охотничью двустволку, отчего постороннему наблюдателю могло показаться, что Владимир конвоирует пленного. В какой-то степени так и было.

– В смысле, после нашего разговора с вашим фальшивым батюшкой? – уточнил Корсаков. – Ну, по натуре я скорее оптимист, поэтому планы у меня простые. Найти истинного убийцу Исаева. Выяснить побольше о вашем проклятье. Снять его с Дмитрия. И отправиться восвояси! Как вам такой план?

– Владимир Николаевич, пожалуйста, не обижайтесь, но вы не оптимист. Вы идиот, – фыркнул Маевский, переступая через очередную гнилую корягу.

– Все возможно, – не стал спорить Владимир. – Только вам не понравятся мои намерения на случай, если я не добьюсь своего.