Дж. Дэвис - Заговор Ван Гога
– Не выдумывай, у тебя не тот тип. Слишком много американского. Кларк Кент. Алан Ладд. Молчаливый крепыш.
Он рассмеялся.
– Боюсь, до настоящего крепыша мне еще далеко… Слушай, посмотри в ящике, нет ли там аспирина?
Она заглянула в стол. Парочка карандашей, резинки, скрепки.
– Нет, извини.
– Голова гудит, будто Шток в нее чугунным ядром запустил. А ты как?
– Устала. Я на четверть заклеена лейкопластырем.
– Ничего, в самолете отоспишься. – Он повернулся к ней, держа в каждой руке по пустому стаканчику, но тут же замер. – Чего ты на меня так смотришь?
– Предупреждаю.
– Насчет чего?
– Я здесь по чисто личным мотивам. – Она сделала паузу, подозревая, что выбрала не те слова. – Скажем так. Меня не очень-то интересует твоя бригада охотников за ворованным искусством. Я хочу знать, кто и почему убил моего отца. Хочу знать, зачем им понадобилась я. – Здесь она понизила голос. – И я хочу знать, кем был мой отец. Пусть даже он Мейербер, не страшно…
Эсфирь глубоко вздохнула.
– Не знаю. Наверное… Но тогда я хочу знать, кем был этот Мейербер и как ему удалось обмануть мою мать. Хочу понять, как она смогла полюбить такого человека.
– Не уверен, что ты бы узнала всю правду, даже если бы они были живы и стояли рядом вместо меня.
– Поживем – увидим, но я, в принципе, не об этом. Просто хочу, чтобы ты понял одну вещь. Я не вижу себя в роли охотника за искусством. В мире и без того полно всякого нового зла. Зачем ворошить старое?
– От тебя я такого не ожидал.
– В смысле?
– Ведь речь идет о событиях холокоста.
– Не спорю, мои слова могут казаться странными, однако прямо сейчас меня больше заботит проблема выживания Израиля. Подростки взрывают себя в автобусах. Кто науськивает такого самоубийцу? Он же убивает и своих, и чужих. Так и в чем смысл преследовать стариков-маразматиков? Они едва помнят прошлую неделю, не говоря уже про свои преступления во времена Третьего рейха. А потом, ты ведь даже не об этом толкуешь. Тебя интересуют воры. А в ту пору на каждой стороне были воры. У американцев тоже рыльце в пушку, в этом я уверена.
Хенсон пару секунд не отвечал, зато красноречиво задрал подбородок, демонстрируя скепсис. Потом заговорил:
– Ты послушай меня и не перебивай. В период холодной войны стояла важнейшая задача не дать миру погибнуть под пятой тирании ничуть не менее жестокой, чем в свое время планировали страны «Оси». Соединенные Штаты во многом потакали любому, кто противостоял коммунизму. Я говорю «любому», ты понимаешь? Да, конечно, это плохо и неправильно, спору нет. ЦРУ привлекало бывших нацистов к своим операциям в Южной Америке, их использовали в космической программе и так далее. Ты сама это знаешь.
– Вот что Турн именовал «историческим контекстом», – саркастически заметила она.
– Может быть, неважно. А раз так, тебе тоже известно, что в хаосе Второй мировой грабеж принял немыслимые масштабы. Нацисты, к примеру, методично грабили каждую завоеванную страну.
– Да уж, в методичности им не откажешь…
– Русские ведь тоже грабили. И американские солдаты увозили домой средневековые распятия. И так далее и тому подобное. Разные требования и заявления звучали годами, однако их никто не слушал. А сейчас многие мелкие страны пытаются вернуть свою историю. Семьи настаивают, чтобы им возвратили имущество родственников. Швейцарским банкам приходится держать ответ за то, что они закрывали глаза на определенные вещи во время своих сделок с Третьим рейхом. Крупным компаниям предъявляют счета за использованный рабский труд.
– Особо-то не увлекайся. Я тоже газеты читаю.
– Ты меня не слушаешь, – посетовал Хенсон.
– Ой, смотрите! Губки надул! – восхитилась Эсфирь. – Давай, заканчивай.
У Хенсона заходили желваки на скулах.
– А я-то думал, что раны научили тебя соображать яснее…
Когда он повернулся, чтобы уйти, девушка встала.
– Подожди. Ты прав, – сказала она. – Ты спас мне жизнь. Я готова тебя выслушать, даже обязана. Но это вовсе не значит, что я стану плясать под твою дудку.
– Само собой. – Хенсон подтащил к себе стул, провернул его на одной ножке и уселся верхом, лицом к спинке. – Как я уже говорил, моя задача – сформировать международную группу для поиска и идентификации похищенных предметов искусства. Антуан Жолие уже дал свое согласие. Он мне нужен как эксперт по живописи. Он знает всех, кто знает… э-э… что нам надо знать. Кхм-м…
– Например, он знает Турна.
– Вот именно. Антуан – гражданин Франции, уроженец департамента Мартиника. Я буду представлять Соединенные Штаты и опираться на свой таможенный опыт. Еще у нас появятся немец, англичанин и русский. Эти, правда, долго раскачиваются… И еще нужен представитель Израиля.
– В моем лице. Ты к этому клонишь?
– Ага, к этому. Итак, представители наших стран сформируют ядро группы, хотя я оставляю за собой право добавлять новых членов при необходимости. По ходу дела, возможно, нам придется заняться грабежами в Азии… В смысле, не грабежами, а… Ну, ты понимаешь… Да. И в Африке. И в Латинской Америке. Надеюсь, что когда-нибудь мы перерастем в организацию, способную защитить людей всего света от разграбления их культурной собственности… Ты только вообрази все те священные реликвии и даже человеческие кости, хранящиеся в иностранных музеях! Здорово, да?
– О, это так благородно… Есть, правда, маленький вопросик: я-то здесь при чем? Разве музейные экспонаты сами по себе не были по большей части где-то украдены? А та картина, что мы нашли? Откуда у нее такая бешеная стоимость? О нет, эти твои судебные тяжбы придуманы вовсе не ради сохранения культурного наследия. Возьми, к примеру, голландскую культуру. С ней все в порядке, как я понимаю? К тому же эта область для меня за семью печатями. У меня нет ни опыта, ни знаний. Турн зовет меня «дитя мое», а рядом с Жолие я вообще чувствую себя слабоумной.
– Я до сих пор не уверен, какая из стран могла бы дать мне людей с необходимыми талантами. Скажем, Израиль, как я думал, предоставит наилучшего эксперта-иудаиста. Но потом случилась эта история с Мейером. С самого начала я решил, что мне понадобится человек, способный работать под чужой легендой, который может выпутаться из самой сложной передряги. Или забраться в дом, не оставив следа. Спуститься на веревке с вершины небоскреба. Так вот, когда я узнал про тебя, то подумал, что лучше не придумаешь. У тебя все есть, даже больше, чем нужно. Кстати, если согласишься, то имей в виду, что твое правительство готово оказывать поддержку.
Эсфирь помотала головой.
– Я ничего здесь не вижу, кроме дикого поворота судьбы. Чем собирать каких-то людей, ты бы лучше сначала со мной поговорил.
– Так а я что делаю? Эсфирь, – в голосе Хенсона появились просительные нотки. – Эсфирь, послушай, мне кажется, я могу доверять тебе больше, чем другим. А потом, ты женщина. Или даже суперженщина, если я правильно понял майора Лева. Лучше тебя для этого дела и не придумаешь.
Да, его убежденность заразительна. Эсфирь даже решила, что Хенсон открылся ей с новой стороны. Тем не менее она вновь отрицательно помотала головой.
– Нет, Мартин, успокойся на том, что мне нравится моя текущая работа. Твой Ван Гог – не что иное, как тупиковая ветка. В лучшем случае окольный путь. Ты можешь представить, что я стану гоняться за древними картинами?
Хенсон пересел на краешек стола.
– Увидев тебя в первый раз, я не мог представить, что ты проникаешь в лагеря террористов. Кстати, когда ты была маленькой, разве такое могло прийти тебе в голову?
Она пару раз моргнула.
– Йосси Лев – старый болтун. И фантазер к тому же.
– Сомневаюсь.
– Зря это он… Теперь вот сиди и гадай, как бы не засветиться…
– Ты уже засветилась. По его словам, он опасается, что любая следующая миссия станет для тебя последней. Он просто хочет тебя уберечь. Не думаю, что он переживет, если ты погибнешь, выполняя его приказы. Наверное, пришла пора начать новую карьеру. Подумай об этом. А у моей группы, кстати, очень высокий статус. Начнем мы с жертв холокоста. В конце концов, пройдет несколько лет, и почти не останется тех, кто знает, в каких масштабах были разграблены ценности.
– Да тебе-то что? Ты не еврей. Для тебя это чистая политика. Политиканы подыгрывают еврейскому лобби, вот и все.
– Эй, секундочку! Ты вот спрашивала, зачем преследовать стариков-маразматиков. Какой бы ни была причина, это ведь дело справедливое? А полной справедливости не добиться за счет одной только финансовой поддержки, пусть даже с подачи политиков. Нельзя, чтобы преступники благоденствовали за чужой счет.
– Положим, благоденствие так и так по большей части основано на чужих страданиях. Хоть в преступном мире, хоть где угодно. И что из этого следует? Я заметила, ты так и не дал ответа на этот вопрос.
– Не знаю я. Я вообще лютеранин. Из Канзаса.
