Николай Норд - Яичко Гитлера
И все это убожество каким-то чудом размещалось на шести квадратных метрах — большего метража, по прикидкам Николая, комнатенка не имела.
Дагбаев, на лице которого растеклась и так и застыла, словно намалеванная, улыбка, протянул ему для приветствия руку, но, получив вместо нее кивок головы, безо всякой обиды пригласил Николая присесть. Видя нерешительность гостя, он подсуетился и постелил на стул газетку. От его глаз не укрылся и жест Николая, приложившего руку к носу, и он открыл форточку, прятавшуюся за прожженной марлей и запустившей в комнату немного свежего воздуха.
— Извините за прием, — сев на противоположенный стул и разведя руки, сказал Дагбаев, — мы, культурные люди, к такому непривычные. Помещеньице это чужое — шмары одной моей, с ядреной попенгаген, можно сказать, — хихикнул Дагбаев. — Она на зону умотала в соседнюю область с подогревом к брательнику, дня два-три будет отсутствовать. — Просила за цветочком следить, подарок того самого брательника, — Дагбаев ткнул пальцем на кактус, незаметно приютившийся на краю подоконника и едва видимый из-за марлевой занавески. — Вот и пользуюсь фатерой по случаю. Да вот только не успел еще порядок тут навести. Да, ерунда все — не сегодня-завтра краснучка моя вернется домой.
Он с воодушевлением схватился за бутылку.
— Не желаете? Тут всего один стакан целый, а я себе в кружку плесну, — пододвинул он к Николаю захватанный стакан и набулькал туда пойла из бутылки. — Спирт технический. Жуть как пробирает! Тут соседка с завода приносит и берет недорого. Вам достать бутылочку?
Николай тыльной стороной руки брезгливо отодвинул от себя стакан.
— Давайте ближе к делу. Что вы хотите мне сказать нового? — сказал он.
Дагбаев нетвердой рукой взялся за возвращенный ему стакан и отпил из него чуть ли не половину содержимого, длинно выдохнул, отвернувшись от собеседника, затем, смахнув с селедки, налипших на нее синих мух, отправил один ее кусок в рот прямо рукой. Проглотив селедку вместе с костями, спросил:
— Деньги принесли?
— Двести двадцать, как договаривались.
Николай достал из кошелька деньги и положил перед собой. Дагбаев потянулся к купюрам, но Николай жестом отстранил его.
— Сначала информация, — сказал он.
— Знатный у вас лопатник, — как ни в чем ни бывало, ответил Дагбаев. — Хорошо, информация — так информация. Только между нами: милиции я все равно ничего такого не скажу, скажу, что вы все это выдумали.
— Не вопрос. Хотя немало из того, что вы утаили, теперь им уже известно.
Дагбаев покачал головой.
— Значит, работают сыскари. Молодцы! А знаете, я ведь вам, действительно, не всю правду сказал в прошлый раз.
— Я так и понял. Вы и раньше знали Федотова, он же — Соднам Джамцхо, лама-астролог, помощник Авгана Доржиева. Догадываюсь, и почему вы скрывали это.
Степан сузил кровяные глаза, ставшие сразу колючими. Он долго так смотрел на Николая, очевидно, соображая, откуда у того такие сведения? Но спрашивать об этом не стал, а задал совсем другой вопрос:
— И почему же?
— Вас связывали сокровища Ленинградского дацана!
Дагбаев рассмеялся, но при этом весь как-то сгорбился и сник.
— И по этому поводу вас еще может пощупать милиция, — с едкой усмешкой добавил Николай.
— Я не знаю ни о каких сокровищах! — Степан достал из кармана мятую пачку «Шипки» и закурил, пуская дым изо рта и ноздрей, так что в его глазах появились слезы. — Да и к убийству это не имеет никакого отношения. Так что ментам ко мне прицепиться будет не за что. Хотя, возможно, о чем-то таком знал Федотов. Мы ведь, Николай, как с ним познакомились? Это было лет десять назад, когда он прочитал мою статью в журнале «Наука и религия». В ней шла речь деревянных старинных табличках, с зашифрованными на них надписями на древнетибетском языке, оставшихся после смерти Доржиева. Авган хранил их в доме одного из своих приближенных лам, и перед кончиной в тюрьме Улан-Удэ наказал забрать их моему отцу, чтобы он хранил их как зеницу ока у себя до лучших времен.
Отец перепрятал их на чердаке нашего дома, но, перед смертью, в свою очередь, завещал их мне с тем же напутствием, что Доржиев дал ему. Так вот, к статье я приложил и несколько снимков этих табличек. За то время, что они у нас в доме хранились, мне удалось расшифровать там всего несколько фраз, и все они сводились к каким-то путешествиям во времени и пространстве, которыми владели составители этих табличек. В статье я написал, что сами таблички давно утрачены, остались лишь те фотографии, которые были мною опубликованы. На самом деле таблички тогда все еще хранились в доме моего отца, где до сих пор проживает мой младший брат. А написал я так специально, потому что боялся, что советская власть может их попросту конфисковать, чтобы не будоражить память верующих. Черт меня дернул вообще написать эту статью!
Дагбаев приложился прямо к бутылке и, после приличного пропущенного глотка, продолжил:
— Ну вот, потом по следам этой статьи сюда и приехал Федотов, представился тайным хранителем Дацана Гунзэчойнэй и учеником Доржиева. Слова свои он подтвердил серьезно, показал мне фотографии, где он был снят с Доржиевым, его письма, в том числе и к нему самому. Как историк Российского буддизма, я хорошо знал почерк Доржиева и не мог ему не поверить. А, надо сказать, что в то время я только что разошелся с женой, и Джамцхо поддержал меня в моем горе материально ну и, — при этих словах Дагбаев гулко щелкнул себя пальцем по своей гадючьей шее, — морально. Ну, я, будь неладен, и раскрылся перед ним, как последний олух, всю правду про таблички рассказал. Тогда он предложил мне кругленькую сумму за эти таблички и пожизненную поддержку, типа пенсии, сказал, что у него они будут храниться надежно. Я поверил. Мы хлопнули по рукам, я съездил в Улан-Удэ, привез ему эти таблички. Так началось наше знакомство.
— И это все, зачем вы меня затащили в этот гадюшник? — спросил Николай, у которого уже началось туманиться в голове от стоящей в комнате вони солдатского нужника, которую не могла перебить даже открытая форточка.
Дагбаев краем острого глаза цепанул лежащие на столе деньги и сделал многозначительное лицо.
— Конечно, нет, — это были всего лишь ответы на ваши собственные вопросы. — Так вот, Федотов после этого случая еще не раз приезжал ко мне — когда за консультацией, когда по каким-то своим делам. И всегда он останавливался у меня, я даже, бывало, вынужден был жильцов своих выгонять. Разумеется, платил людям неустойку, но Харитон Иринеевич мне выдавал серьезную компенсацию, так что я даже всегда рад был его приезду. Правда, обычно о своем прибытии он мне сообщал письмом заранее, поэтому я успевал улаживать дела с квартирантами, и все обходилось без скандалов.
Но вот, года три с лишком назад — в мае, кажется, он нагрянул внезапно, безо всякого предупреждения, и с выселением моих квартиросъемщиков возникла заминка. Что было делать? В гостиницу он не хотел, почему-то кэгэбэшников боялся — вы же знаете, майоры Пронины там пасутся, как коровы на лугу. Так я ему двухдневную путевку выходных дней организовал на нашу профсоюзную базу отдыха, чтобы за это время с жильцами дело утрясти. У нас там такие хорошие домики стоят в лесу у реки — с верандой, кухней, холодильником, электроплиткой — все как положено. Ну а не хочешь сам готовить — столовка к вашим услугам. Красота, одним словом!
— А что вы ему свою комнату не оставили, могли бы здесь, в этой халупе, пока пожить?
— Да я тогда с Галькой еще знаком не был, это уже потом мы у киоска по приему стеклотары сконтачились на почве общих интересов. Короче, у себя поселять в комнате Федотова я не стал — не люблю я, когда два мужика бок о бок трутся в тесноте, как два педика, да и у него такого желания не было. Да все это ерунда, я о главном хочу сказать, да боюсь, как бы вы меня опять… — Дагбаев выразительным жестом показал удушение на своем морщинистом горле.
— Если будете говорить правду, какой бы она ни была, а не наклеивать этикетки на честных людей, то можете не беспокоиться — не трону.
— Ладно, давайте деньги, — решительно протянул руку к купюрам Дагбаев, — с деньгами и повеситься не страшно.
Николай позволил собеседнику сгрести деньги, которые тот внимательно пересчитал, удовлетворенно хмыкнул и положил в нагрудный карман мятой, фланелевой ковбойки, которая после стирки вероятно должна была бы стать желтого цвета.
— Так вот, тогда как раз была пятница, и я после работы привез Федотову путевку. А по ней, Николай, я вам скажу, можно было хоть одному приезжать, а можно и с семьей, и, вообще, хоть с кем, хоть с чертом в ступе, она давалась на домик, а не на количество отдыхающих. И там спать было где — кроме кровати еще и диван имелся, да на веранде еще и раскладушка. Кстати, меня об этом Дагбаев заранее спрашивал специально. Короче он взял путевку, пошел, куда-то там позвонил — у нас тут через дом телефон-автомат висит — ну и через полчаса-час такси приехало, шофер за ним зашел. Ну, а я из любопытства вышел следом, глянуть, кого он в компаньоны отдыхать взял. Ну и вижу, сидит в машине девушка, вроде, жена ваша с виду… — с этими словами Дагбаев опасливо отстранился от Николая.
