Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера
– Погодите-ка, в спальне какой-то шум… Если это то, о чем я подумала… Пойду-ка гляну. – Эфросинья вернулась через пару минут с клеткой, в которой с жердочки на жердочку прыгали два попугая. – Это Титина и Фифи, я их заберу с собой. Не скажу, чтобы мне это доставило удовольствие – шуму от них, от этих пташек, немерено, но что поделаешь, если их оставить, умрут от голода.
– Поставьте клетку туда, где взяли, мадам Пиньо, – строго сказал Рауль Перо. – На месте преступления ничего нельзя трогать. А о попугаях позаботится полиция, когда здесь все осмотрят и увезут тело в морг.
Эфросинья повиновалась с явной неохотой. Затем она осторожно выглянула из особнячка, удостоверилась, что во дворе ее не поджидает убийца, сделала несколько неуверенных шагов – и вернулась на кухню.
– Сейчас, сейчас уйду, только оставлю ваши тапочки, а то в них ужасно скользко. И еще вот возьмите вашу свечку.
Наконец она распрощалась и исчезла под хмурым небом, с которого уже сыпались пушистые хлопья снега. Положить на место книжицу в красно-голубом переплете под мрамор, ту самую, что Филомена перепутала с «Трактатом о конфитюрах», она забыла.
– Пахнет мастикой и карамелью, – заметил Рауль Перо. – Почти как в доме моей бабушки, только вони кошачьей мочи недостает.
Проводив Эфросинью, они с Виктором вернулись на кухню, где керосиновая лампа отбрасывала причудливые дьявольские тени на стены, украшенные гравированными портретами генерала Буланже. На буфете, покрытом скатеркой с вышитыми цветами, выстроились ряды безделушек. Рауль Перо принялся их разглядывать.
– Похоже, ничего не тронули, – констатировал Виктор. – Эйфелева башня, Парфенон, египетская пирамида из целлулоида, венецианская гондола и Колизей из гипса, Вестминстерский собор… нет, очевидно, что эти сокровища не соблазнили преступника. И толпа сих достойных граждан тоже. Занятная коллекция! Наполеон, Беранже, Гюго, Тьер[55]… Фигурки стоят очень плотно, ничего отсюда не взяли.
– Женщину убили несколькими ударами по голове – на затылке рваные раны.
– Перо, смотрите, тома на этажерке стоят под наклоном – вероятно, потому, что не хватает держателя для книг, их обычно делают парными, а здесь только один.
Внимание Виктора привлекла бронзовая статуэтка. Конь и всадник в опереточном костюме: сапоги со шпорами, лосины, мундир, подпоясанный широким шарфом, и треуголка с пером. Вместе с конем и подставкой высота статуэтки составляла сантиметров тридцать, и она была довольно увесистой.
– Затылочная кость проломлена, края ран составляют прямой угол, то есть удары нанесены тяжелым прямоугольным предметом, – пробормотал Рауль Перо, вернувшийся к осмотру трупа.
– А это не может быть орудием преступления? – спросил Виктор, показывая ему конную статуэтку. – Или убийца воспользовался чем-то похожим…
– Генерал Буланже? Что ж, весьма вероятно… Забавное увлечение – собирать фигурки и портреты исторических личностей. Убиенная гражданка Лакарель, судя по всему, следовала велению моды – в ее коллекции представлены пять из шести персон, которым отдают предпочтение нынешние игрушечных дел мастера, изготовители чернильниц, шкатулок, табакерок, портсигаров и статуэток.
– А кто шестой?
– Орленок[56]… Да, голову ей вполне могли проломить чем-то похожим – на этом Буланже следов крови не видно… Поставьте его на место, прошу вас. И имейте в виду, что это чистой воды предположение, поскольку ничто не доказывает наличия у покойницы двух таких статуэток.
– Погодите, а что это там валяется рядом с перевернутой табуреткой?
– Обрывок красной бечевки. Не прикасайтесь, это улика. – Рауль Перо понюхал медный котел. – Сладкий запах, она варила фруктовый конфитюр, но так и не успела его попробовать… Странно, что не видно ни одного наполненного горшочка или банки. Где же содержимое котла? Не для того же эту женщину убили, в конце концов, чтобы украсть свежее варенье? А чего еще может не хватать на этой кухне?
– Одной книги на этажерке или одного держателя для книг. В сундуке груда бумаги, в основном гравюры и страницы, вырванные из старых изданий.
– Полиции придется потрудиться. Давайте заглянем на второй этаж.
Комнаты на втором этаже можно было уподобить пещере Али-Бабы: там громоздились горы книг, картин и шкатулок с безделушками.
– Не будем входить, с порога все видно. Старость, посвятившая себя старью, – констатировал Рауль Перо. – Наш убийца всего лишь прошелся по коридору, вот следы. Башмаки или галоши. Вероятно, его больше заинтересовал первый этаж.
Виктор мысленно измерил длину ступни, отпечатавшейся в пыли, и сравнил с собственной. Размер почти тот же – сороковой или сорок первый.
– Может, это следы Лакарель?
– Не исключено. Идемте.
Они быстро осмотрели туалетную комнату, уборную и кладовку, где хранились причиндалы для уборки. Спальне на первом этаже было уделено больше внимания. Одно стекло в окне, выходящем во двор, оказалось разбитым.
– Теперь мы знаем, каким образом убийца открыл раму – просунул руку в дыру и поднял шпингалет. Что ж, пора уходить, пока соседи нас не заметили. – Перо погасил керосинку. – Свечу больше не зажигайте, месье Легри, – капли воска собьют следователей с толку.
В прихожей оба сбросили войлочные тапочки; Виктор при этом ухитрился незаметно для бывшего комиссара снять с подошвы прилипший на кухне обрывок красной бечевки и сунуть его в карман.
– Что вы собираетесь делать дальше, месье Перо?
– Сообщу об убийстве в полицейский участок на улице Прувер. Скажу, что шел на Центральный рынок за салатом для черепахи и случайно увидел бродягу, ошивавшегося возле частного особняка, прогнал его и решил проверить – дверь была незаперта.
– А «Трактат о конфитюрах»?
– Слышать о таком не слышал. Однако учтите: я играю с огнем. Если расследование поручат Вальми, он рано или поздно разнюхает, что мы с вами знакомы. Боюсь, участие в этом сомнительном предприятии может выйти мне боком – не дай бог отберут лицензию на букинистическую торговлю…
– Не беспокойтесь. Если Вальми что-то заподозрит, скажите ему, что это я просил вас не упоминать о моем присутствии на месте преступления. Вальми, конечно, меня не жалует, но в убийстве едва ли заподозрит. И к тому же у него передо мной должок – я здорово помог ему в двух расследованиях. – Говоря это, Виктор напустил на себя лихой, самоуверенный вид, однако при мысли о том, что придется снова встретиться с инспектором Огюстеном Вальми, у него по спине пробежал холодок.
– Грядут морозы, – вздохнул Рауль Перо на прощание.
Амадей снял сапоги и каррик. Ангела Фруэн вконец его вымотала, а ее угощение – рагу из обрезков и пикет[57] – камнем застряло в желудке. Он налил Грипмино молока, облачился в домашний халат и надел тапочки. Затем устроился поудобнее на канапе, обложившись подушками, и быстро перечитал страницу дневника Луи Пелетье, вырванную из манускрипта в квартире букиниста Ларше.
Набережная Вольтера превратилась в галерею гравюр, в музей переплетов, в библиотеку дворянских семей, подвергавшихся гонениям. Я напал на след. Надобно найти Средину Мира…
«Амадей, возьми себя в руки, ты же всегда отличался острым умом и здравомыслием. Тебя уподобляли Кассандре, предрекающей разрушение Трои, тебе не верили, но всегда все оказывалось по-твоему – происходило худшее. А нынче изменилась ли человеческая природа? Пройдет еще пара лет в относительном спокойствии, потом же кто-нибудь, жаждущий власти и денег, снова сметет все на своем пути к цели, будут убийства, массовые бойни, грабежи, толпы беженцев и изгнанников… Если тайну раскроет злодей… Ну-ка, сосредоточься… Средина Мира … Средина Мира …»
И вдруг во тьме мелькнула искорка – слабая, едва уловимая, будто вдали пропорхнул светлячок. В голове – нет, в сердце – Амадея заиграла музыка, выученная наизусть, музыка, ни одной ноты которой не смогли стереть из его памяти даже два года заточения в каменном мешке без книг, без писем, без пера и бумаги. Тогда, в тюрьме, он декламировал – тоже наизусть – поэмы Ронсара, отрывки из «Опытов» Монтеня и прозу, жившую в его воспоминаниях. Все, что он знал наизусть – лишь то, что он знал наизусть , – связывало его с миром и свободой.
Сейчас в памяти всплыли строки:
Поиски Средины Мира
Завершатся где-то рядом.
Там под сводом галереи
Муж стоял вооруженный,
Некогда стоял на страже…
Амадей понял, что ухватил наконец путеводную нить. Теперь надо было основательно все обдумать.
– Сможет ли расшифровать текст тот, кто им завладеет? Даже если кому-то это удастся, толку ему от того не будет, он лишь навлечет на себя превеликие беды, милый мой Грипмино. Уж я-то знаю, о чем говорю, и, черт возьми, готов на все и даже на большее, чтобы источник исчез навеки. Двух жертв достаточно. Одиночество невыносимо – ни друзей, ни семьи… Ах, семья, дружище Грипмино, семья – это самое восхитительное изобретение человечества. Какая удача, что потомки Луи Пелетье не разорили и не уничтожили сокровища, накопленные их предком, прежде всего этот дневник, который на меня с неба свалился! Несомненно, под именем Провидение во благо тех, кто посвящает себя поискам драгоценных документов, действует сообщество смертных, по доброй или злой случайности привязанных к одному генеалогическому древу. Семья, Грипмино! Да здравствует семья!
