Антон Чижъ - Камуфлет
Ванзаров подписал бумаги, отдал дежурному, запер кабинет Филиппова и перешел к себе.
Около двери уже топтался Джуранский.
Даже великим людям требуется разрядка после пережитых треволнений. Что уж говорить о коллежском советнике! Родион Георгиевич усидеть не мог и принялся вышагивать от окна до окна, разглаживая усы. Мечислав Николаевич остался стоять, несмотря на уговоры. Сидеть в присутствии гуляющего «командира» для ротмистра было недопустимо.
– Ладно, докладывайте, – сдался либеральный начальник.
– Я допросил всю прислугу в «Кине», Одоленского вчера никто не видел.
– Что еще?
– Мною установлен подозрительный факт…
– Просто факт.
– Так точно, просто факт. В пятницу князь вернулся в час ночи. Пребывал весь день в дурном настроении, никого не принимал, к телефонному аппарату не подходил.
– А чем, по-вафему, это подозрительно? – Родион Георгиевич даже остановился.
– Вернулся поздно, был в дурном настроении – значит, ночью совершил что-то плохое. А сегодня его настигла кара. Думаю, здесь замешана женщина. Князь соблазнил невинную девушку, и ему отомстили.
– Мечислав Николаевич, а знаете, что такое похмелье? – задумчиво спросил Ванзаров.
– Не употребляю, – твердо сообщил Железный Ротмистр.
– Потому вам и кажутся подозрительным, обычные вефи. – Ванзаров усадил себя за стол. – Оставьте коварных женфин уголовным романам, там им самое место. Отправляйтесь в Мариинскии театр, найдите танцора Николя Тальма и снимите допрос: где был и что делал вчера вечером.
– Кто такой Тальма? – искренно удивился Джуранский.
– Последний любовник князя, во всяком случае, с апреля. Он должен что-то знать. Если Одоленскии завел нового любовника, пусть укажет счастливчика. Хотя бы из ревности. Только не переусердствуйте. Тальма просто свидетель, пока ефе.
Тонкий ус ротмистра нервно дернулся.
На стене очень кстати ожил телефонный аппарат. Ванзаров взял черный рожок и махнул помощнику, дескать, занят, увольте от объяснений.
Щелкнули каблуки, хлопнула дверь.
– Ванзаров слушает…
– Здравствуйте, Родион Георгиевич – неуверенно сказал знакомый голос. – Мне нужно видеть вас, дело больно спешное. Не откажитесь пообедать поблизости.
Августа 7 дня, лета 1905, два часа, +25° С.
Трактир Родионова, Офицерская улица, 58
Заведение держали ярославские. Половые всегда в отменно накрахмаленных фартуках, пол исключительно выскоблен, а в буфете – только свежайшие закуски, без переклада. Из напитков – квасы шести сортов, морсы ягодные, кисели фруктовые и, само собой, чай черный колониальный. А чтоб «беленькой» сверх положенного приторговывать – ни-ни.
Публика в трактир ходила не бедная, но не транжирная: купцы, хозяева мастерских да старшины плотницких артелей. Народ работящий и трезвый. Сюда не стыдились позвать выгодного заказчика, обсудить цены, да и отдохнуть после трудового дня за самоваром. Никто тут не лез через стол с пьяными поцелуями и нос не в своё дело не совал.
Половой провел гостя в самый тихий уголок, где ожидал стол, накрытый с простодушным размахом.
Николай Карлович встал с легким поклоном:
– Уж простите дерзость, заказал обед на свой вкус, по-простому.
Ситуация сложилась щекотливая: младший чиновник пригласил старшего на приватный обед, будучи с ним знаком шапочно. Выпутываться предстояло совместно. Родион Георгиевич ощутил призыв голода и молча разместился у скатерти.
Подали закуски.
Выбор господина Берса отметился заливной осетриной, блинцами с астраханской икрой и жареными карасями под сметанным соусом. Поглощение первого выноса прошло в молчании, впрочем, как и последовавших отменных щей со слоёными пирожками.
Ванзаров наслаждался удивительной родионовской кухней, а Николай Карлович делал робкие попытки завязать беседу. Наконец он собрался с духом:
– Я вынужден был просить о встрече потому, что несколько виноват…
Да за такой обед любая вина может быть спущена!
– Да-да, я действительно виноват… – Берс заметно волновался, – потому что рассказал не все. Признаюсь: был слишком потрясен. То, что открою, может повредить моей службе… ну да ладно, я в долгу перед памятью князя…
Родион Георгиевич промокнул усы:
– Обефаю, вафи слова не будут использованы против вас. Берс хватанул для храбрости большой глоток, забыв, что в
бокале морс:
– Ну, будь что будет… Помните, я сказал, что князь сделал мне предложение… ну… чтобы… – Он запнулся, Ванзаров молчаливо выказал понимание. -…Так вот, все обстояло несколько иначе… Мы познакомились с князем года два назад совершенно случайно на одном из первых сеансов синематографа. Я был восхищен новым искусством, князь разделил мои восторги. У нас нашлись общие литературные вкусы, словом, вечер закончился дружеским ужином. Мы стали общаться, не скажу, что часто, но с визитами у князя бывал. И потом синематограф… Но я не знал, об истинных пристрастиях Одоленского. Его признание не пресекло нашу дружбу, хотя встречи стали более редкими. В среду он неожиданно пригласил меня отобедать у Пивато и сделал странное предложение: стать членом небольшого кружка. Он подчеркнул, что это не тайное общество, не революционная организация, а дружеский союз людей, по типу римских обществ, который ставит своей задачей улучшение жизни в стране. Его члены обращаются друг к другу…
– «Содал», – вставил Ванзаров.
У Берса, натурально, округлились глаза:
– Откуда… знаете… и вы тоже?
Пришлось дать честное слово, что коллежский советник никогда не носил гордое имя «верного друга», а просто угадал.
Берс, кажется, заставил себя поверить и с некоторым усилием продолжил:
– Общество называется…
– «Primus sanguinis», – закончил Родион Георгиевич. Вот тут уж Николай Карлович отшатнулся и с настоящим
испугом уставился на чиновника полиции:
– Вы… вы… – только и смог выдавить коллежский асессор.
Придумать нечто изящное на фоне роскошного стола было мучительно. Удобная версия родилась сама собой: дескать, проводя досмотр места преступления, была найдена записка князя, в которой упоминалось это название. А дальше – выводы.
Подали второе: пышущие жаром пожарские котлеты с кислой капустой, куропаток в сухарях и жаркое.
Берсу еда в горло не лезла, он лишь проглотил очередной бокал морса, а Родион Георгиевич счел неприличным набивать брюхо, когда человек готов исповедоваться.
– В кружке у каждого псевдоним… – кое-как выдавил Николай Карлович. – Простите, я солгал, что не знал этого… Князь сказал, что для меня уже выбрано имя мифологического героя…
Сложением акронима из имени, отчества и фамилии дали «Н.К.Б.». Нет, не подходит.
– …Он убеждал, что вступление в кружок позволит не только приносить обществу пользу, но и сделать карьеру. С моим чином это заманчиво…
Что ж, похоже на правду. В столице стало модно принадлежать какому-нибудь безобидному кружку, к примеру, любителей экзотических цветов или поклонников футболла. Курители опиума, как и последователи безумного маркиза, тоже сбивались в стайки. Кружками баловались господа, обретавшие смысл жизни в новых ощущениях, утраченных на службе или в накоплении богатств.
Впрочем, «Первая кровь» на этом разноцветном фоне выглядела яркой новинкой.
– Могу ли знать, почему отказались? – поинтересовался Родион Георгиевич.
– В первую минуту согласился… – Николай Карлович потянулся к бокалу. – Но потом не смог. Чтобы вступить в кружок, следовало пройти особую церемонию посвящения.
– Позвольте, угадать. Оральное снофение с членами кружка?
Берса аж передернуло:
– К несчастию, это правда… Теперь подхожу к главному: князь обещал открыть некую тайну, которой владеют содалы… Вы тоже об этом спрашивали… Еще раз вынужден просить прощения… Но клянусь, не знаю в чем эта тайна.
– Ну, и Бог с ней! – добродушно заявил Родион Георгиевич, посматривая на котлетку. – Уверены, что веселая церемония, имела целью вас в кружок принять?
– А что же еще?
– Ну, скажем, принести в жертву. Решили поиграть в игру, которая приятно щекочет нервы, а заканчивается настояфим убийством. Такие утонченные фалости аристократов. Все-таки «Первая кровь»…
– Прощу прощения, но это глупость.
– Можете доказать обратное?
– Разумеется. Князь прямо сказал, что в кружке, кроме него, люди невысоких чинов. А, во-вторых, убийство и Одоленский – вещи несовместные.
Второе простыло, обед пропал, и на голову бедного Николая Карловича свалилась история «чурки», правда без лишних подробностей. Но участие князя и его ковчежца были подчеркнуты особо.
– Когда было совершенно убийство? – слишком тревожно для простого любопытства спросил Николай Карлович.
– В ночь с четверга на пятницу.
Берс издал непонятный звук и заметно побледнел.
