Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
В монастыре троица из Италии привлекала бы к себе слишком много ненужного внимания. По приказу приора им подыскали жилье в городе. Симон и Мансур уехали рано утром. В полдень за ними последовала и Аделия.
Для дела всегда важно знать обстановку, в которой живет убийца. Поэтому лекарке хотелось побыстрее ознакомиться с Кембриджем. К радостному удивлению Аделии, брат Светин, занятый устройством многочисленных пилигримов, и не думал сопровождать ее при переезде. Привычная к тому, что на родине женщины никуда не выходят из дома в одиночку — без мужчины, компаньонки или дуэньи — и всегда прикрываются вуалью, Аделия была приятно поражена свободой на оживленных улицах Кембриджа, где она нисколько не выделялась среди женщин с открытыми лицами и без сопровождающих лиц.
Тут был совсем другой мир. Только ватаги учеников из пифагорейской школы, шумные, в красных шапках, мало чем отличались от салернских школяров, тоже хулиганистых и смешливых.
В солнечном и жарком Салерно, где тень была вожделенным благом, все главные торговые улицы были прикрыты пешеходными мостками, навесами или маркизами. А тут улицы широкие, открытые небу, чтобы поймать каждый луч скупого английского солнца.
Правда, к светлым и кипящим жизнью улицам примыкали узкие переулочки с тесно составленными крытыми соломой хибарами. Но Аделия туда не совалась. Дорогу она спрашивала у прохожих. На родине ей бы это и в голову не пришло: одинокую женщину могли только оскорбить или обобрать.
Проклятием Салерно было варварское солнце. Проклятием Кембриджа — обилие воды. Создавалось ощущение, что город по недоразумению построили в огромной луже. Речушек, ручьев, ручейков и болотец было столько, что почти к любому дому или лавке приходилось проходить по мосткам. Бродящие по городу свиньи то и дело отражались в какой-нибудь луже. Лебеди, похоже, везде чувствовали себя комфортно. Утки плавали у входа в церковь. Ну и, конечно, каждый дом и дерево могли любоваться собой не в одном, так в другом водном зеркале.
Эта веселая игра отражений в другое время, может, и порадовала бы Аделию, но сейчас казалась мрачным внешним соответствием натуре города. У Кембриджа два лица — как у Януса. Ангельская мордашка оказывается в зеркале дьявольской рожей. По широким улицам с невинным видом расхаживает существо, которое и человеком грех назвать, ибо ему в охотку убить ребенка и надругаться над его трупом. Пока он не схвачен, лицо каждого здешнего жителя будет казаться ей маской, за которой скрывается волчья морда.
Опять заблудившись, Аделия в третий раз обратилась за помощью к прохожему:
— Вы не подскажете, как пройти к дому ростовщика Вениамина, что в Иисусовом переулке?
И в третий раз ей отвечали тем же вопросом:
— А на что он вам, милочка?
По университетской привычке не лезть за словом в карман, Аделию всякий раз подмывало огрызнуться: «Хочу устроить в нем дом свиданий!» Но существовал более коварный способ удовлетворить любопытство местных жителей.
— Хочу узнать, где он находится, — с простодушной усмешкой отвечала она.
В нужном переулке дом ростовщика Вениамина искать не пришлось. Напротив него Мансур забирал последнюю поклажу из повозки, которая привезла его и Симона Неаполитанского к новому жилью. Небольшая толпа зевак, в основном оборванцев, глазела на диковинного в этих краях араба. Всех интересовало, что за люди вселяются в опустелое иудейское гнездо.
Приор Жоффре решил поселить гостей из Италии в брошенном доме одного из тех, кого они прибыли защищать от несправедливых обвинений.
На возражение, что немного дальше, в пустом особняке богатея Хаима, гостям было бы уютнее и спокойнее, приор Жоффре отвечал:
— Хоть старик Вениамин был ростовщиком, горожане ненавидели его меньше, чем бедолагу Хаима, который не скрывал своего богатства, ел на золоте и серебре. Вдобавок из дома Вениамина вид на реку лучше.
Стоя посреди еврейского квартала, Аделия поняла, почему прохожие так интересовались, на что ей дом ростовщика Вениамина. После изгнания евреев их разграбленные и оскверненные дома или пустовали, или были незаконно захвачены нищими. Приличные люди это проклятое место обходили стороной.
Аделия печально вздохнула: почему в Кембридже, как и в других селениях этого острова, через которые она проезжала, евреи жили особняком? По собственной воле или их вынуждали? Сами они создавали гетто или их туда загоняли?
В еврейском квартале было много добротных домов. Однако теперь все пустовали. Каменный особняк ростовщика Вениамина выделялся среди мазанок. Массивная дверь, словно рассчитанная выдержать и таран.
На крыльцо помочь Мансуру вышла немолодая женщина. Один из зевак крикнул:
— Эй, Гилта, неверным подалась прислуживать?
— Не твое собачье дело! — огрызнулась она.
— Жидов прогнали, теперь сарацины нагрянули!
— Хрен не слаще редьки! — отозвался другой голос в толпе.
— И хорошо платят басурманы?
— Дурак, это уважаемая персона — сарацинский доктор! — встрял третий голос.
— На черта из преисподней похож их доктор!
— Однако приора нашего исцелил!
Очевидно, уже дошли рассказы о том, что случилось с настоятелем в дороге.
Наконец толпа обратила внимание на Аделию:
— А это кто? Видать, сарацинова зазноба?
— Вовсе нет, — с достоинством возразила салернка, не убавляя шага.
— Ой, да она по-нашенски понимает! Правда, что смуглявый — доктор, мадам?
— Да, и притом не хуже здешних.
На самом деле наверняка лучше. Монастырский врач, как Аделия успела выяснить, лечил только травами, а как хирург и простого нарыва не умел вскрыть. Вся его ученость была из книг, многие из которых она считала шарлатанскими. Остальных жителей Кембриджа скорее всего пользовали знахари, далекие от передовой медицины XII века. Они давали больным всякие мудреные зелья, состав которых не столько лечил, сколько впечатлял невеж экзотичными компонентами.
Тот, кто спрашивал про сарацинского доктора, воспринял ее слова как рекомендацию и сказал:
— Ладно, как-нибудь зайду за советом к этому иноземцу, раз вы его хвалите. Где наша не пропадала! Монастырский лекарь, брат Тео, с моими болячками уж который год не может справиться.
Аделия была рада, что никто не задал вопроса, почему Симон, Мансур и она прибыли в Кембридж. Местные сочли их появление естественным. Разве город на болоте не есть центр мировой цивилизации? Странно только то, что из диких соседних стран люди не валят сюда толпами!
— А не посмотрит ли доктор дитя? — подступила к Аделии женщина с ребенком.
— Доктор сейчас занят, — сказала салернка. — Давайте я взгляну. Что с ним?
Малыш тихо пищал от боли. Очевидно, он кричал так долго, что уже потерял голос.
Аделия быстро осмотрела его, достала из своей сумки пинцет — и вытащила из уха ребенка бусину. Тот сразу же перестал плакать.
Кругом почтительно заахали:
— Знахарка! Ай да молодец!
«Ладно, знахарка так знахарка, — подумала Аделия. — Лишь бы уважали и не совали палки в колеса входе следствия».
Из толпы полетели новые просьбы. Но тут врачевательницу выручила Гилта. Выйдя за ворота, она строго крикнула:
— Проваливайте, охламоны! Заморские гости только что прибыли и еще не разместились. Если кому что нужно от доктора — приходите завтра. И готовьте монеты! Задарма не лечим!
Гилта потянула салернку за руку во двор.
В доме Симон сообщил Аделии, что приор Жоффре любезно направил им свою добрую знакомую Гилту в качестве экономки и поварихи. Она знает об их миссии.
— С ней будет жить ее внук Ульф, — добавил он.
Мальчик неловко поклонился Аделии:
— Здрасьте.
— Ульф! Шапку долой, неучтивец! — зашипела его бабушка. — С дамой разговариваешь!
Мальчик проворно подчинился.
— А это что за животина? — возмущенно спросила Аделия, увидев огромного мохнатого пса. От него несло не то помойкой, не то еще чем. — На что нам грязная вонючая тварь?
— Он, может, и не розами пахнет, — с достоинством возразила Гилта, — однако верный и умный пес. В случае чего обязательно защитит.
Аделия подивилась уродству троицы: женщина и мальчик имели лошадиные, вытянутые физиономии и такие же лошадиные зубы — очевидно, это типичные признаки местных крестьян. Собака походила на перекормленную овцу, на которую плеснули ведро черной краски и изваляли в пыли. Только ни одна овца так не смердит!
— Собаку приор дарит, — лукаво ввернула Гилта. — А кормить ее придется вам самим.
Просторный дом был в ужасном состоянии. Все ценное унесено, часть мебели повалена, другая поломана. Чулан кто-то приглядел в качестве отхожего места. Все предстояло мыть и вычищать.
Аделия в сотый раз пожалела, что согласилась на опасное путешествие. Она тосковала по чистому салернскому дому своих приемных родителей, в котором она жила, не ведая хозяйственных хлопот, по апельсиновым деревьям в саду, по мраморной ванной, по мозаичным полам и вышколенным слугам, по своему положению доктора и университетского профессора… и, конечно, она соскучилась по салатам. В этой стране мясоедов она видела зелень только в садах или в лесу — и никогда на столе!
