Джойн Бойн - Криппен
Очередное место Хоули нашел таким же способом, как и предыдущее: через раздел «Работа» в журнале «Американский ученый». Новая офтальмологическая больница в Юте нанимала около десятка стажеров для работы в исследовательском отделении, и Хоули с готовностью подал заявку, хотя Шарлотте и не хотелось переезжать в другой штат.
— Юта? — спросила она. — А что в Юте?
— Ну а что в Мичигане, дорогая? Здесь ничем не лучше. В Юте мы начнем все сначала. — Он нахмурился, осознав, что повторил слово в слово мысль молодого доктора Лейка, но вскоре постарался об этом забыть. — Похоже, больница станет одной из самых передовых в своей области. Мне безумно интересно было бы там поработать.
— Но ребенок, Хоули, — сказала Шарлотта. — Безопасно ли там растить ребенка? — Она была уже на шестом месяце, что само по себе — почти чудо. — Я слышала, в Юте высокая преступность, там ежедневно убивают людей.
— Преступность свирепствует повсюду, дорогая, — ответил он. — Убийства совершаются ежедневно. Ты удивилась бы, узнав, сколько обычных людей просыпаются рано утром и еще до рассвета лишаются жизни. Это происходит не только в Юте.
Следующие три года они преспокойно жили на верхнем этаже дома, которым владела чета пенсионеров. Старики занимали нижний этаж и постоянно возмущались тем, что маленький Отто сильно шумит, хотя он был необычайно тихим ребенком. Работа в больнице Хоули нравилась, однако отнимала много времени, и ему не давали исследовательских заданий, на которые он надеялся. В самом деле, из десятка новых врачей, нанятых одновременно на работу, лишь трое продвинулись по службе и получили право разрабатывать собственные исследовательские проекты. Другие же, включая Хоули, оставались лишь ассистентами более авторитетных членов команды. Молодой человек думал, что наниматели невысокого мнения о нем, и обижался, что его не повышают.
Супружеская жизнь также временами его тяготила. Шарлотта Белл была первой женщиной, которую он поцеловал. И, само собой, в свадебную ночь он впервые в жизни занялся любовью, хотя скорее не он, а Шарлотта. Поначалу они смущались, у них ничего не выходило. Со временем минуты близости становились все реже. Отто был зачат одним исключительным вечером, когда Хоули перебрал бренди, а Шарлотта этим воспользовалась, поскольку отчаянно хотела ребенка.
— Снова пришло письмо от твоей матери, — сообщила она однажды утром за завтраком, когда Хоули читал газету. Он недовольно выглянул из-за страницы: жена знала, что муж не любит разговаривать по утрам, и все же настаивала на беседе. Если они обсудят все семейные вопросы сейчас, о чем же будет говорить вечером, когда он вернется домой?
— Правда? — сухо отметил Хоули.
— Да, хочет приехать к нам в гости, — сказала Шарлотта, быстро перелистывая страницы письма и пробегая их глазами: нет ли плохих новостей, — а затем снова вернулась к началу и стала читать внимательнее. — Или чтобы мы приехали в гости к ней. Говорит — как нам больше нравится.
— Мне не нравится ни то, ни другое, — ответил Хоули. — Написать и сказать ей об этом?
— Она хочется снова повидаться с малюткой Отто. Наверно, ужасно по нему скучает.
Хоули нахмурился:
— Последний раз она зашла прямиком в гостиную и с ходу облила его святой водой. Бедный ребенок расплакался от страха и потом несколько дней боялся на нее смотреть.
— Я помню, — сказала Шарлотта, пытаясь подавить улыбку. — Она думала, что поступает правильно.
— Она ошибалась.
— Она считает нас недостаточно примерными христианами.
— Мы вполне примерные — большего нам и не требуется. Я не желаю, чтобы мать приезжала сюда и поучала нас, как воспитывать нашего ребенка. У нее совершенно устаревшие представления. Я рассказывал тебе, как мне приходилось прятать от нее свои научные журналы…
— Да, под кроватью. Ты упоминал об этом не раз, — раздраженно сказала Шарлотта. — Но право же, Хоули, это было сто лет назад. И мне кажется, тебе пора ее простить.
— Я ученый, дорогая, а не священник.
— Ладно, так я скажу, чтоб она приехала?
— Боже упаси. Скажи, что мы приедем в Энн-Арбор после Рождества. А потом, в конце декабря, напишем, что у Отто круп.
— Хоули, не искушай судьбу!
— Никакой судьбы не существует, дорогая. Мы сами — вершители собственных судеб. Уверяю тебя, мои слова о том, что у Отто круп, не приведут к болезни — это все равно, как если бы я сказал, что сегодня мы получим в наследство сто тысяч долларов или что я взойду на шведский престол. Право же, милая, ты очень наивна и слишком серьезно относишься к подобным пустякам.
Хоули свято верил в свою власть над роком, однако шутки о здоровье младенца казались Шарлотте не совсем уместными. Она делала вид, что все хорошо, но прекрасно сознавала, что отец проявляет недостаточно любви к собственному сыну. Она смирилась с тем, что муж отказывался от интимной близости: в конце концов, им удавалось вполне мирно жить друг с другом, и ссорились они крайне редко. Шарлотта давно уже не надеялась, что Хоули в одночасье станет рабом своих страстей или начнет оказывать ей не чисто внешние, а подлинные знаки внимания. Она сама выбрала эту жизнь и была ею довольна. Но то, что муж стеснялся Отто, ее огорчало. Дело не в том, что Хоули был жесток с мальчиком или не выносил его присутствия — подобных крайностей не наблюдалось. Просто казалось, что отец с большой неохотой остается с ним наедине. Когда Шарлотта наблюдала, как они вместе играли, у нее всегда складывалось впечатление, будто Хоули хочется куда-нибудь уйти, и разговаривал он с ребенком чопорно и холодно. Порой женщине казалось, что в своем доме она ведет две разные жизни: одну — с мужем, а другую — с ребенком, и вообще даже не является членом семьи.
Все эти мысли проносились в голове Шарлотты, пока она шла по Макгроу-уэй к центру города и катила перед собой в коляске Отто. День выдался холодный, и она тепло укутала ребенка в два джемпера и одеяло, но забыла позаботиться о себе и теперь жалела, что, выходя из дому, не надела шляпки или перчаток. Утром она составила послание Джезебел Криппен, в котором ответила свекрови на все вопросы, заданные в предыдущем письме, поблагодарила за то, что она усердно молится за всех троих, и по совету Хоули известила, что они с радостью навестят своих родственников на рождественские праздники. Пока Шарлотта обдумывала письмо, которое напишет через несколько месяцев, чтобы отменить визит, она заметила молодую пару на другой стороне улицы.
Они были немногим старше ее с Хоули — не больше двадцати пяти-двадцати шести лет, — но смеялись на ходу, а молодой человек обнимал свою спутницу, как бы защищая. Внезапно, без всякого предупреждения, он поднял девушку над тротуаром и закружил ее на руках: она завизжала от удовольствия, умоляя поставить ее на землю и со смехом колотя его по плечам. Когда юноша опустил спутницу, их губы встретились, и они страстно поцеловались. Шарлотта видела, как девушка обняла парня за голову и притянула к себе, поцеловав еще крепче и настойчивее. Их тела прижались другу к другу очень сильно — почти до неприличия, и Шарлотту поразили эти объятия, откровенно выставляемые напоказ. Она им позавидовала. К щекам прилила кровь, и женщина вздохнула, с волнением осознав, что в этот самый миг отдала бы все на свете — мужа, жизнь и даже ребенка — за такие вот страстные мужские объятия. За то, чтобы почувствовать себя любимой. Сексуально пробужденной. Пристально глядя на влюбленную пару, она немного ослабела от сильного желания, во рту пересохло, а все тело проснулось изнутри: она даже не замечала других людей, которые проходили мимо, либо вовсе не обращая внимания на молодых людей, либо пялясь на них с отвращением. Шарлотта перестала чувствовать собственное тело, и, как бы воспользовавшись моментом, сильный ветер вырвал у нее из рук письмо к Джезебел Криппен, закружил его в воздухе, на пару мгновений выгнув дугой, и затем, весело поносив туда и обратно над улицей, решительно швырнул на средину проезжей части.
— Ох, господи, — сказала Шарлотта, очнувшись от грез и увидев, как письмо улетело в небо, — мое письмо.
Ни на секунду не задумавшись, она выпустила коляску и выскочила на дорогу, чтобы поднять письмо, не глядя при этом по сторонам. Подъезжавший трамвай находился от нее лишь в нескольких футах, и у него не было возможности ни остановиться, ни предупредить об опасности. Через секунду мчащийся вагон толкнул ее вперед и, втянув под себя пятки, раздавил колесами. Переехав ее, трамвай почти тотчас же со скрежетом остановился, а люди на улице закричали и отвернулись от окровавленного, изувеченного тела, которое лежало перед ними на земле с широко раскинутыми ногами и наполовину вырванной из сустава рукой. Несколько зубов, со стуком покатившись к бордюру, остановились у самого края канавы.
