Джойн Бойн - Криппен
Хоули рассмеялся — юноше польстило, что его кандидатуру сочли подходящей для этого места, но он все же отказался, предпочитая работать внеурочно и по-прежнему лелея свои честолюбивые мечты.
Джезебел сетовала, когда он возвращался по утрам домой весь в пятнах крови.
— Посмотри на себя, — говорила она, в отвращении качая головой. — Что подумают соседи? Решат, что ты — безжалостный убийца: выходишь вечером чистенький и опрятный, а приходишь домой на рассвете весь покрытый кровью и пропитанный запахом смерти. Что это за профессия? Разве это Божий труд?
— Это вовсе не профессия, — холодно заявлял сын, — а способ ее обрести.
Разумеется, в первый же год работы на бойне Маккинли-Росс он получил диплом из Филадельфии, а затем и другой — свидетельство глазного и ушного специалиста из Офтальмологической клиники Нью-Йорка. И все это — благодаря трем рабочим ночам на мичиганских бойнях, где Хоули стал лучшим мясником. Он мечтал о том времени, когда люди будут с ним знакомиться, а он наконец сможет учтиво поклониться, протянуть, подавшись вперед, руку и произнести фразу, о которой так долго грезил.
— Меня зовут доктор Криппен, — гордо скажет он.
Хотя от мичиганского городка Энн-Арбор до Детройта не больше часа езды, решение доктора Хоули Харви Криппена переехать туда весной 1884 года было воспринято матерью как умышленная попытка уйти из-под ее влияния. В этом она оказалась права.
На основании двух дипломов — филадельфийского и нью-йоркского — Хоули предложили место ассистента врача в шумной поликлинике в центре Детройта. Его работа, которую обычно выполняла медицинская сестра, занимала много времени, а платили за нее мало, но юноша впервые получил доступ не к тушам убитых животных, а к живым людям: уже одно это показалось ему ценным. Поликлиникой владели четыре доктора от тридцати трех до шестидесяти семи лет, и поскольку младший — доктор Энтони Лейк — был сыном старшего — доктора Стивена Лейка, во избежание путаницы они разрешали своим коллегам называть себя, соответственно, доктор Энтони и доктор Стивен. Хоули работал у доктора Стивена и прекрасно с ним ладил: пожилой мужчина смог различить у своего нового служащего задатки хорошего врача. Он редко сталкивался с подобным энтузиазмом, которого не проявлял даже его собственный сын: тому поневоле пришлось освоить ремесло, когда отец ему купил место в университете.
— Почему вы не поступили в медицинское училище, Хоули? — спросил его доктор Стивен однажды вечером, когда поликлиника уже закрылась на ночь и они сидели на кухне за легким ужином. — Вы знаете о жизнедеятельности организма не меньше, чем средний студент-выпускник. Я видел дипломированных, но при этом менее компетентных врачей. К тому же у вас превосходные руки. Вы блестяще накладываете швы.
— Я не мог себе этого позволить, — объяснил Хоули. — Плата за учебу оказалась слишком высокой. Я служил приказчиком в бакалейной лавке отца, так что не было никакой возможности учиться. Мне удалось закончить курсы и получить диплом только потому, что я работал три ночи в неделю на бойне.
Доктор Стивен скривился, хотя от природы вовсе не был брезглив.
— Какая жестокая ирония судьбы, — сказал он. — Господь дал вам талант, но великий бог торговли не позволил его применить.
Хоули улыбнулся — упоминание господа вызвало в памяти образ матери. Он оставил обоих в Энн-Арборе и с тех пор редко о ком-либо из них вспоминал.
— Кстати, пока вы здесь, я имею в виду — с пациентами, к вам всегда будут обращаться «доктор Криппен». Конечно, вы никакой не доктор, но большинство студентов-медиков пользуются этим званием, чтобы пациентам было спокойнее. Так проще.
— По-моему, звучит убедительнее, — ответил Хоули.
Он жил в маленькой комнате на верхнем этаже через пару домов от поликлиники. Жилище принадлежало доктору Энтони Лейку, который предложил новому служащему комнату вскоре после его переезда в Детройт и удерживал третью часть его еженедельного жалованья в счет арендной платы. Хотя сам дом был большим и хорошо обставленным, комнатушка Хоули оказалась крохотной и тесной: в ней помещались лишь кровать, сломанный гардероб, письменный стол и рукомойник. У юноши сложилось впечатление, что в прошлом комната служила кладовой — он нередко просыпался в пять утра, задыхаясь от влажности и пыли. Помещение проветривалось только благодаря слуховому окошку — очень грязному снаружи, и поскольку почистить его было нельзя, не взбираясь на крышу, с улицы в комнату просачивалось мало света.
— Если хотите его вымыть, — сказал ему хозяин, — можете забраться наверх. Правда, при этом вы рискуете упасть и свернуть себе шею — тогда вас ни одному врачу на свете не удастся спасти.
Доктор Энтони был на десять лет старше, но у Хоули не сложились с ним такие же дружеские отношения, как с его отцом, и юноша радовался, что не работал ассистентом у сына. Все хорошо знали, что студентки-медички задерживались у доктора Энтони не дольше одного-двух месяцев, и ни для кого не было также секретом, что он всегда нанимал только самых симпатичных. Доктор был женат, имел ребенка и жил в этом доме в будни, а на выходные уезжал из города к миссис Лейк — в более роскошное жилище на окраине. Во время своего пребывания на Итон-лейн Хоули видел ее лишь однажды, и юношу тотчас покорила ее красота: когда миссис Лейк к нему обратилась, он страшно покраснел и нервно пробормотал что-то в ответ. Женщины по-прежнему оставались для него тайной за семью печатями.
Приходя утром в поликлинику, Хоули первым делом встречал Шарлотту Белл — молодую регистраторшу, которая начала здесь работать всего через три дня после его поступления. Приехав из Калифорнии, она жила в Мичигане больше года и покинула предыдущее место регистратора в офтальмологической клинике лишь после того, как там умер доктор. Именно это обстоятельство и побудило ее завязать дружбу с нервным молодым человеком.
— Я слышала, вы изучали офтальмологию в Нью-Йорке? — спросила она Хоули, когда они однажды решили вместе пообедать. Юноша задумался над тем, ответить ли честно, уточнив, что окончил заочные курсы, или же солгать, делая вид, будто много поездил по свету.
— Совершенно верно, — ответил он, быстро приняв решение.
— Всегда хотелось побывать в Нью-Йорке, — сказала девушка, мечтательно глядя в окно, словно, если немного напрячь зрение, вдалеке можно было увидеть Статую Свободы. — Но мне кажется, я бы немного оробела. Там правда очень шумно и многолюдно?
— Конечно, — подтвердил Хоули, который в свои двадцать три ни разу не выезжал за пределы штата Мичиган. — Там живет, поди, мильон человек.
— Целый миллион! — повторила девушка, затаив дыхание. — Даже в голове не укладывается!
— По тротуарам везде мчатся толпы, а трамваи гудят в рожки. На каждом углу — шум и музыка. Место в самом деле оживленное. По-моему, этот город — не для одиноких молодых девушек.
— Я спросила просто потому, что сама перед этим работала у офтальмолога, — пояснила Шарлотта. — У доктора Абрахама Рубенса. Вы его знали?
«Должен ли я его знать?» — спросил себя Хоули.
— Кажется, нет, — медленно ответил он, внимательно наблюдая за ее реакцией.
— Неужели? Он был одним из светил в своей области. Не могу поверить, что вы не слышали его имени. В нашей приемной всегда было много важных особ. Например, Элис Дарсон, актриса. Слышали о ней, разумеется?
— Разумеется, — сказал Хоули, хотя ни разу в жизни не слышал этого имени — к газетным разделам, посвященным искусству, он проявлял минимальный интерес.
— Приходила каждую неделю. Я не должна вам этого говорить, но она слепнет. Одним глазом вообще ничего не видит, и в правом тоже зрение садится. Боялась, чтобы никто не пронюхал, а то театральные импресарио больше не дадут ей работы. Теперь, когда врач умер, даже не знаю, что она будет делать. Понимаете, он — единственный, кому она доверяла. Лечилась у него годами.
— И впрямь, — сказал Хоули, не зная, восхищаться ли ему ее связями или возмущаться ее болтливостью.
— А потом был еще губернатор. — добавила она, нервно озираясь, словно политические враги этого чиновника таились повсюду — даже здесь, в этой маленькой кухне местной поликлиники. — У него двоится в глазах. Не может сфокусировать взгляд на том, кто перед ним стоит. Приходится гадать, кто настоящий — левый или правый, а потом уже смотреть в одну точку, надеясь, что выбрал правильно. Но могу вам сообщить по секрету, у него не всегда получается. Мы с ним однажды беседовали минут пять, и он все время обращался к стоявшему рядом фикусу. Впрочем, доктор навещал его конечно же в губернаторском особняке. Все как полагается. Не могут же столь важные особы ходить в поликлинику. А это место — не такое. Знаменитые люди, видимо, сюда не захаживают, — со вздохом заключила она.
