Борис Акунин - Турецкий гамбит
Когда подняли первый бокал, вдали глухо зарокотало, и у Вари сжалось сердце. Как она могла до такой степени отвлечься! Это начался штурм. Там сейчас падают убитые, стонут раненые, а она…
Виновато отодвинув вазу с ранним изумрудным виноградом, Варя сказала:
— Господи, хоть бы все у них прошло по плану.
Полковник выпил залпом, сразу же налил еще. Заметил, жуя:
— План, конечно, хорош. Как личный представитель его высочества ознакомлен и даже в некотором роде участвовал в составлении. Особенно остроумен обходной маневр под прикрытием гряды холмов. Колонны Шаховского и Вельяминова выходят на Плевну с востока. Небольшой отряд Соболева с юга отвлекает на себя внимание Осман-паши. На бумаге выглядит красиво. — Лукан осушил бокал. — Но война, мадемуазель Варвара, это не бумага. И ничегошеньки у ваших компатриотов не выйдет.
— Но почему? — ахнула Варя.
Усмехнувшись, полковник постучал себя пальцем по виску.
— Я стратег, мадемуазель, и гляжу дальше ваших генштабистов. Здесь (он кивнул на свой планшет) копия моего рапорта, еще вчера отправленного князю Карлу. Я предсказываю русским полное фиаско и уверен, что его высочество оценит мою прозорливость по достоинству. Ваши полководцы слишком спесивы и самоуверенны, они переоценивают своих солдат и недооценивают турок. А также и нас, румынских союзников. Ничего, после сегодняшнего урока царь сам попросит нас о помощи, вот увидите.
Полковник отломил изрядный кусок рокфора, а у Вари вконец испортилось настроение.
Черные предсказания Лукана оказались верны.
Вечером Варя и Фандорин стояли у обочины Плевненской дороги, а мимо нескончаемой вереницей следовали повозки с ранеными. Подсчет потерь еще не закончился, но в госпитале сказали, что из строя убыло никак не менее семи тысяч. Говорили, что отличился Соболев, оттянувший на себя турецкую контратаку — если б не его казаки, разгром был бы во сто крат горше. Еще поражались турецким артиллеристам, которые продемонстрировали сатанинскую меткость и расстреляли колонны еще на подходе, прежде чем батальоны успели развернуться для атаки.
Варя все это пересказывала Эрасту Петровичу, а тот молчал — то ли и сам все знал, то ли пребывал в потрясении — не поймешь.
Колонна застряла — у одной из повозок отлетело колесо. Варя, старавшаяся поменьше смотреть на покалеченных, взглянула на охромевшую телегу попристальней и ойкнула — лицо раненого офицера, смутно белевшее в светлых летних сумерках, показалось знакомым. Она подошла поближе — и точно: это был полковник Саблин, один из клубных завсегдатаев. Он лежал без сознания, закрытый окровавленной шинелью. Его тело выглядело странно коротким.
— Знакомый? — спросил сопровождавший полковника фельдшер. — Ноги снарядом по самое никуда оторвало. Не повезло-с.
Варя попятилась назад, к Фандорину, и судорожно завсхлипывала.
Плакала долго, потом слезы высохли, потом стало прохладно, а раненых все везли и везли.
— Вот в клубе Лукана за дурака держат, а он поумнее Криденера оказался, — сказала Варя, потому что молчать больше не было сил.
Фандорин посмотрел вопросительно, и она пояснила:
— Он мне еще утром сказал, что из штурма ничего не выйдет. Мол, диспозиция хороша, а полководцы плохи. И солдаты тоже не очень…
— Он так сказал? — переспросил Эраст Петрович. — Ах, вот оно что. Это меняет…
И не договорил, сдвинул брови.
— Что меняет?
Молчание.
— Что меняет? А?
Варя начала злиться.
— Дурацкая манера! Сказать «а» и не говорить «б»! Что это такое, в конце концов?
Ей ужасно хотелось схватить титулярного советника за плечи и как следует потрясти. Надутый, невоспитанный молокосос! Изображает из себя индейского вождя Чингачгука.
— Это, Варвара Андреевна, измена, — внезапно разомкнул уста Эраст Петрович.
— Измена? Какая измена?
— А вот это мы выясним. Итак. — Фандорин потер лоб, — Полковник Лукан, не самого большого ума мужчина, один из всех предсказывает русской армии поражение. Это раз. С диспозицией он был ознакомлен и даже как представитель князя Карла получил копию. Это два. Успех операции зависел от скрытного маневра под прикрытием холмов. Это три. Наши колонны были расстреляны турецкой артиллерией по квадратам, вне прямой видимости. Это четыре. Вывод?
— Турки заранее знали, когда и куда стрелять, — прошептала Варя.
— А Лукан заранее знал, что приступ окажется неудачным. Кстати, опять в последние дни у этого человека откуда-то появилось много денег.
— Он богат. Какие-то родовые сокровища, имения. Он рассказывал, но я не очень слушала.
— Варвара Андреевна, не так давно полковник пытался занять у меня триста рублей, а затем в считанные дни, если верить Зурову, спустил до пятнадцати тысяч. Конечно, Ипполит мог и приврать…
— Еще как мог, — согласилась Варя. — Но Лукан и в самом деле проиграл очень много. Он сам мне сегодня говорил, перед тем как уехать в Букарешт.
— Он уехал?
Эраст Петрович отвернулся и задумался, время от времени покачивая головой. Варя зашла сбоку, чтобы видеть его лицо, но ничего особенно примечательного не разглядела: Фандорин, прищурившись, смотрел на звезду Марс.
— Вот что, м-милая Варвара Андреевна, — медленно заговорил он, и у Вари потеплело на душе — во-первых, потому что «милая», а во-вторых, оттого что он снова начал заикаться. — Придется мне все-таки просить вас о п-помощи, хоть я и обещал…
— Да я что угодно! — слишком поспешно воскликнула она и прибавила. — Ради Петиного спасения.
— И отлично. — Фандорин испытующе посмотрел ей в глаза. — Но з-задание очень трудное и не из приятных. Я хочу, чтобы вы тоже отправились в Букарешт, разыскали там Лукана и п-попытались в нем разобраться. Допустим, попробуйте выяснить, действительно ли он так богат. Сыграйте на его тщеславии, хвастливости, г-глуповатости. Ведь он один раз уже сболтнул вам лишнее. Он непременно распустит п-перед вами перья. — Эраст Петрович замялся. — Вы ведь молодая, п-привлекательная особа…
Тут он закашлялся и сбился, потому что Варя от неожиданности присвистнула. Дождалась-таки комплимента от статуи командора. Конечно, комплимент довольно тщедушный — «молодая привлекательная особа», но все же, все же…
Однако Фандорин немедленно все испортил.
— Разумеется, одной вам ехать ни к чему, д-да и странно будет. Я знаю, что в Букарешт собирается д'Эвре. Он, конечно, не откажет взять вас с собой.
Нет, положительно, это не человек, а кусок льда, подумала Варя. Попробуй-ка такого разморозь! Неужто не видит, что француз кругами ходит? Да нет, все видит, просто ему, как говорит Лушка, плюнуть и размазать.
Эраст Петрович, кажется, истолковал ее недовольную мину по-своему.
— О деньгах не беспокойтесь. Вам ведь жалование п-полагается, разъездные и прочее. Я выдам. Купите там что-нибудь, развлечетесь.
— Да уж с Шарлем скучать не придется, — мстительно сказала Варя.
Глава седьмая,
в которой Варя утрачивает звание порядочной женщины
«Когда ваш покорный слуга узнал, что сей город, столь хорошо освоенный за минувшие месяцы нашими тыловыми завсегдатаями, во время оно был основан князем Владом по прозванию Наколсажатель, известным также под именем Дракулы, многое разъяснилось. Теперь понятно, почему в Букареште за рубль дают в лучшем случае три франка, почему паршивенький обед в трактире стоит, как банкет в „Славянском базаре“, а за гостиничный номер платишь, как за аренду Букингемского дворца. Сосут, сосут проклятые вурдалаки русскую кровушку, преаппетитно облизываются, да еще поплевывают. Всего неприятней то, что после избрания третьеразрядного немецкого принца румынским властителем сия дунайская провинция, самой своей автономией обязанная исключительно России, стала попахивать вурстом да зельцем. Заглядываются бояре-господаре на герра Бисмарка, а наш брат русак здесь наподобие двоюродной козы: за вымя тянут, а нос воротят. Можно подумать, что не за румынскую свободу проливают на плевненских полях свою святую кровь…»
Ошиблась Варя, сильно ошиблась. Поездка в Букарешт получилась прескучной.
На отдых в столицу румынского княжества кроме француза нацелились еще несколько корреспондентов. Всем было ясно, что в ближайшие дни, а то и недели ничего интересного на театре военных действий не произойдет — не скоро оправятся русские от плевненского кровопускания, вот и потянулась журналистская братия к тыловым соблазнам.
Собирались долго, и выехали только на третий день. Варю как даму посадили в бричку к Маклафлину, остальные поехали верхом, и на француза, восседавшего на тоскующем от медленной езды Ятагане, смотреть пришлось издали, а беседу вести с ирландцем. Тот всесторонне обсудил с Варей климатические условия на Балканах, в Лондоне и Средней Азии, рассказал об устройстве рессор своего экипажа и подробно описал несколько остроумнейших шахматных этюдов. От всего этого настроение у Вари испортилось, и на привалах она смотрела на оживленных попутчиков, в том числе и на разрумянившегося от моциона д'Эвре, мизантропически.
