Питер Тремейн - Покров для архиепископа
Фидельма задумчиво склонила голову.
— Значит, вы уверены, что он в городе?
Лициний пожал плечами. От капеллы Святой Евпраксии они свернули на Виа Мерулана и пошли вниз, где у подножия холма стоял Латеранский дворец.
— Мы известили все посты стражи на всех воротах города. Но Рим большой, и в нем есть такие места, где человек может прятаться годами или даже убежать незамеченным. Например, берегом Тибра, до Остии и Порто, что у моря, а оттуда уже можно наверняка уехать в любую сторону света.
— У меня такое ощущение, что он все-таки в городе. И рано или поздно найдется.
— Deo Volente, — смиренно сказал Лициний. — На все Божья воля.
— Лициний, вы хорошо знаете город? — Фидельма решила переменить тему.
Лициний поморгал.
— Ну, так же, как все. Я родился и вырос на Авентинском холме. Мои предки были патрициями еще во времена основания Рима, они девять веков назад предложили Лициниевы законы. — Фидельма заметила, что лицо юноши слегка порозовело от гордости. — Во времена великих Цезарей я мог бы быть генералом императорской армии, а не…
Спохватившись, он бросил на Фидельму сердитый взгляд, словно это она виновата, что выпустила наружу его затаенное недовольство чином простого стражника, и замолчал.
— Тогда, может быть, вы сможете ответить на вопрос, который мне не дает покоя, — сказала Фидельма, делая вид, что ничего не заметила. — Столько людей говорили мне, как Рим прекрасен, а я смотрю и вижу, что дома будто покалечены войной. Одни почти разваливаются, другие открыты любой непогоде — вид такой, будто на город напали варвары. Я знаю, что вторжение Генсерика и его племени вандалов было очень давно. Но эти разрушения явно свежие, разве нет?
К ее удивлению, Лициний расхохотался.
— Сестра, вы очень проницательны! Только варвар, который все это сделал, — не кто иной, как наш собственный император.
Фидельма была ошеломлена.
— Расскажите мне об этом, — попросила она.
— Как вы знаете, уже двадцать лет империя ведет войну с арабами. Арабы шлют в наши моря свои корабли, которые нападают и грабят наши суда. Они захватили большую часть земель бывшей империи в Северной Африке и атакуют нас оттуда. Император Константин решил отправиться из Константинополя на Сицилию и построить там могучую крепость, чтобы оттуда обороняться от этих фанатиков.
— Фанатиков?
— Арабы начали вторжения на запад, после того как приняли новую веру и стали последователями некоего пророка Магомета. Свою веру они назвали «ислам» — покорность Богу, а приверженцы ислама зовутся мусульманами.
— А, — кивнула Фидельма. — Я слышала об этих людях, но разве их вера — не просто объединение заветов нашей веры и иудаизма?
— Да. Но они верят, что сам Магомет и есть воплощение и выражение святого Слова Божия. Фанатики, — подытожил Лициний, — сеют смерть и разрушение в христианском мире. — Он помолчал и продолжил: — Так вот, в начале этого года император Константин прибыл сюда с немалым флотом и двадцатью тысячами солдат из азиатской императорской армии. Он отправился в Таранто, несколько раз сразился с арабами на юге, а потом, в прошлом месяце, посетил Рим. Он пробыл здесь всего дюжину дней, но едва ли орда мусульман принесла бы Риму такие разрушения, как наш великий император.
Фидельма нахмурилась.
— Не понимаю.
— Это был первый визит императора в Рим, город-мать империи, и его приняли как полагается. Его Святейшество поднял на ноги весь свой двор до шестого верстового столба, чтобы встретить императора со всеми подобающими случаю почестями. Были пиры, после чего император отправился в базилику Святого Петра на Ватикане, а затем, в сопровождении армии, в базилику Санта-Мария Маджоре.
Фидельма сдержала вздох.
— Но почему… — начала она.
Тессерарий указал широким жестом на окружавшие их постройки.
— Пока император творил молитвы, его солдаты, по его приказу, принялись выковыривать из римских домов все металлическое. Бронзовую черепицу, скобы и затяжки, державшие их; статуи и памятные вещи времен еще Великой Республики. Это было неслыханное прежде варварство, и оно привело город в столь плачевное состояние, какое вы можете видеть.
— Но зачем?
— Зачем? Потому что императору Константину было нужно очень много металла, чтобы переплавить его на вооружение для своей армии. Он отправил металл в Остию и оттуда погрузил на корабль, идущий в порт Сиракузы. Оттуда, говорят, металл должен был пойти в Константинополь.
Он горько усмехнулся, но, увидев, что Фидельма непонимающе смотрит на него, замолчал.
— Вот тут-то и вся ирония судьбы.
— Ирония?
— Да. Металл так и не дошел до Сиракуз. Арабские морские налетчики завладели награбленным, прежде чем корабли дошли до порта, и металл ушел в Александрию.
— В Александрию?
Лициний кивнул.
— Уже двадцать лет наш металл в руках мусульман. — Он пожал плечами. — Вот я и ответил на ваш вопрос, сестра.
Услышанное глубоко озадачило Фидельму.
— А сейчас император находится на юге страны?
— Да, четыре недели назад он уехал на юг. Надо полагать, там все еще идет война с мусульманами.
— Так вот почему там сейчас так неспокойно, вот почему капитан судна, на котором я плыла сюда, кинулся наутек, только завидев на горизонте паруса…
Они уже приближались к ступеням Латеранского дворца.
— Супериста подготовил для вас комнату, которая будет служить вам оффициумом — там вы с саксонским братом сможете проводить допросы и расследования, — сообщил тессерарий. Он провел ее по коридору в комнату рядом с той, которую занимал военный комендант папского дворца. Фидельма обратила внимание, что комната обставлена скромно, но удобно. Эадульф уже был там и поднялся со стула, когда они вошли. Он выглядел отдохнувшим.
— Я предупредил братьев, они готовы к тому, что их вызовут на допрос, — сказал он, как только Фидельма села на один из деревянных стульев.
— Прекрасно. Лициний будет диспенсатором, то есть будет приводить их к нам, когда потребуется.
Молодой тессерарий чинно кивнул.
— Слушаюсь, сестра.
Эадульф почесал кончик носа. Он раздобыл стилус и несколько глиняных табличек для письма и разложил их на столике.
— Я буду записывать, как полагается, — сказал он. — Но, если честно, Фидельма, я вижу в этом не очень много толку. Я считаю, что…
Фидельма остановила его поднятой рукой:
— Я знаю. Что брат Ронан Рагаллах убийца. Хорошо, Эадульф, тогда просто имей снисхождение к моему любопытству, и нам станет значительно легче работать.
Эадульф сжал зубы и ничего не ответил.
Фидельме было грустно. Ей бы хотелось, чтобы Эадульф не столь упорствовал в своем мнении, потому что она знала и ценила его внимательный ум и проницательность в оценке людей. Но уступить ему и пойти наперекор своему чутью она тоже не могла, потому что была совершенно уверена, что самая главная загадка еще впереди.
— Давайте начнем с брата Инэ, личного слуги покойного, — решила она.
Эадульф посмотрел на Лициния.
— Приведите брата Инэ. Я попросил всех, кто нам может понадобиться, ждать в большом зале. Наверное, он сейчас там.
Тессерарий поклонился и вышел.
Эадульф снова взглянул на Фидельму и криво улыбнулся.
— Такое ощущение, что наш друг патриций не в восторге от нашего расследования.
— Наверное, он предпочел бы сражаться в армии древних императоров Рима, а не служить сторожем и телохранителем у монахов, — серьезно ответила Фидельма. — Он говорит о своем патрицианском происхождении с той горячностью и самонадеянностью, какая может быть только в юности. Но время на его стороне: он еще успеет возмужать и успокоиться.
Казалось, Лициний только что ушел, как вдруг дверь снова открылась.
Вошел невысокий худой человек с тонкими чертами лица. На вид Фидельма дала бы ему лет сорок. За ним шел тессерарий.
— Брат Инэ, — объявил он, почти втолкнув монаха в комнату и закрыв за ним дверь.
— Проходите, брат Инэ. — Эадульф указал на стул. — Это сестра Фидельма из Кильдара, так же, как и я, уполномоченная епископом Геласием расследовать причину смерти Вигхарда.
Монах посмотрел на Фидельму серьезными темными глазами, выражение его меланхоличного лица не изменилось.
— Deus vobiscum![4] — пробормотал он, садясь.
— Брат Инэ, — Фидельма понимала, как важно, чтобы монах все понял правильно, — вы сознаете, что мы расследуем убийство Вигхарда по поручению папского двора?
Брат Инэ кивнул, дернув головой.
— Вы были личным слугой Вигхарда?
— Requiescat in расе![5] — благочестиво произнес брат Инэ и преклонил колени. — Да, я служил покойному архиепископу. На самом деле, я скорее был его наперсником.
— Вы из Кента?
