Джеймс Риз - Досье Дракулы
Потом Тамблти заговорил.
— Симпатичный человек этот ваш мистер Харкер, — начал издалека, словно бросая пробный шар, визитер. — И кажется, хорошо знает свое ремесло, не так ли, мистер Стокер?
— Да, сэр, хотя я бы скорее назвал его не ремесленником, а художником.
— Я не хотел никого обидеть, — сказал доктор Тамблти.
— В таком случае от имени мистера Харкера осмелюсь заверить вас, что никто и не обижен.
После чего, пожимая поданную доктором Т. руку — слишком теплую, слишком влажную, недавно вынутую из перчатки, — я спросил:
— А вы, сэр, знаток сценического искусства?
Правда, этот вопрос не был для меня особенно важен. Гораздо больше меня интересовало, как этот американец — к тому же еще и с собакой! — попал, никого не спросив, прямиком в берлогу Харкера.
Тамблти говорил, меняя тональность речи, как это свойственно американцам:
— Знаток? Боюсь, что нет, мистер Стокер. Правда, я с большим восхищением отношусь к таким лицедеям… как вы, способным… своими талантами подкупать реальность.
— Ах, боюсь, сэр, тут вы ошибаетесь. Меня никак не следует причислять к талантам.
— Вовсе нет, — решительно отмел мои возражения мистер Тамблти. — Наш Томас говорил мне совершенно иное. Он весьма высокого о вас мнения.
Томас? Наверняка он имел в виду Кейна, но, если так, он употребил более официальное имя, от которого наш друг давным-давно отказался. Это подтолкнуло меня задать следующий вопрос:
— Как давно вы знаете… Томаса?
Наше сближение состоялось: я прошел большее расстояние с вытянутой рукой, но когда он сделал шаг или два, чтобы выйти из тени и пожать мне руку, я услышал клацанье… шпор, самых настоящих, больших, звонких шпор на сапогах. Я таких в жизни не видел и уж никак не чаял узреть в Лондоне. Впрочем, повторюсь, это в полной мере относилось не только к шпорам, но и к доктору Тамблти как таковому.
Передо мной стоял человек среднего роста, может быть, на голову ниже меня, который казался старше меня лет на десять.[87] Он имел хороший цвет лица, был здоров, крепок, даже красив. Над глубоко посаженными яркими черными глазами нависали густые черные брови, вполне гармонирующие с тоже густыми и черными, кажется, избыточно ухоженными, нафабренными на кончиках усами. Одни только эти усы могли бы показаться неким излишеством, если бы не множество иных, более броских излишеств в его облике. По правде говоря, доктор Тамблти выглядел так, будто уже заведовал нашей костюмерной, хотя вряд ли даже из запасов «Лицеума» можно подобрать ансамбль, благодаря которому он казался в равной мере спортсменом, солдатом и арлекином.
Его костюм был сшит из шерстяной шотландки, на которой красновато-коричневый цвет и разные оттенки зеленого боролись друг с другом за превосходство. Эти соперничающие цвета казались сторонами, подписавшими весьма хрупкое, неустойчивое перемирие, при котором каждая сторона пытается извлечь из ситуации максимум выгоды.[88] Этот костюм доктор счел уместным увенчать остроконечной шляпой, украшенной плюмажем из перьев. Она производила впечатление военного головного убора, хотя мне, разумеется, трудно было догадаться, какой полк осчастливлен подобными киверами. Шляпа была сбалансирована — если слово «баланс» здесь уместно — сапогами из блестящей черной кожи, которые доходили почти до колен. К ним были прикреплены вышеупомянутые шпоры, которые царапали пол мастерской, когда Тамблти наконец двинулся мне навстречу.
Его рукопожатие было неприятным, даже обескураживающим. Это была рука человека, непривычного к труду. Похоже, доктор имел обыкновение носить перчатки, а когда он их снял, взору открылись длинные пальцы с ногтями, отполированными до столь же чрезмерного блеска, как и его сапоги. Когда мне показалось, что доктор слишком долго держит мою руку, я убрал ее. При этом что-то сверкнуло в глубине его темных глаз: теперь он удерживал мой взгляд так же уверенно, как до того мою руку. На какой-то момент мне показалось, что он удерживает и мою волю. (Вопрос. Может быть, доктор интересуется месмеризмом? Нужно спросить об этом Кейна.)
Недоумевая, кто он вообще такой, этот Тамблти, я стал задавать ему вопросы, подобающие первому знакомству, начав с банального: «Давно ли вы в Лондоне, сэр?» — но тут же понял свою оплошность: ведь этот человек уже написал мне о своем недавнем прибытии.
— Всего несколько дней, — сказал он. — Меня привели сюда дела.
— Понятно, — пробормотал я.
Кейн упомянул лишь о том, что доктор занимается патентованными снадобьями, главным из которых был носивший его имя лечебный отвар для выведения прыщей. Запонки из чеканного золота со вставленными драгоценными камнями говорили об успехе этого предприятия. Разговор, банальный и ничем не примечательный, продолжался в том же духе до тех пор, пока я, смущенный угрюмым видом гостя, не предложил ему прогуляться по театру. Предложение было принято с готовностью, пожалуй, даже избыточной.
Однако, прежде чем мы отправились, из тени вышла еще одна собака — у него их было две. Тамблти соединил их общим поводком, так что они шли бок о бок, и вся процессия последовала за мной по лабиринту театральных помещений. Чем дальше мы шли, то сворачивая, то поднимаясь, то спускаясь, тем сильнее становилось ощущение, что они все трое бывали в недрах театра раньше. Подтвердить это было нечем, а сам доктор дважды, если не трижды повторил, что совершенно не исследовал театр до того, как случайно застал Харкера за работой.[89]
К сожалению, наша компания случайно нарвалась за кулисами на Генри. Я совершил ошибку, упомянув о нашем общем друге Кейне, поэтому Г. И. пригласил доктора Т., причем не только на нынешнее вечернее представление «Венецианского купца» — обычная любезность, — но и на ужин в честь Бернар, который должен был за ним последовать. Я бы предпочел, чтобы он этого не делал, — ведь теперь мне нужно было звонить Гюнтеру, чтобы изменить заказ, не говоря уж о том, что само общество доктора Тамблти вызывало у меня все большее раздражение. Странно, но ничего тут не поделаешь. Однако я улыбался, выслушивая приглашение Губернатора, даже когда оно закончилось неизменным «Стокер обо всем позаботится».
(На заметку. Только что пришел суфлер и сообщил мне, что в прошлый раз занавес второго акта опустился в 8.42, на две минуты позже графика. Странно, что Генри этого не заметил. Нужно поторопить нашего Бассанио, расхаживающего с важным видом в акте 1, сцены 1: «Наследница богатая живет в поместии Бельмонт»[90] и т. д. Проследить.)
Прошлым вечером Тамблти занял ложу Губернатора вместе со своими собаками, сидевшими буквально у его ног, а после спектакля рассыпался в комплиментах. За ужином я усадил его между Э. Т. и Дамала, и за это Эллен не скоро меня простит. Она, обычно такая раскованная, была напряжена и весь вечер теребила свою салфетку. Сначала я подумал, что это, возможно, из-за присутствия мисс Бернар, но нет, оказалось, из-за Тамблти. Кроме того, мисс Б., похоже, отнеслась к нему с пренебрежением и едва удостоила пары слов. Тамблти вроде бы и не заметил этого, или ему было все равно. Я же сидел, наблюдая за похожим на покойника Дамала. Бедняга. Опиум, что ли? Или он просто потускнел, оттого что божественная Сара выпила весь его свет? Так или иначе, его бледность, нет, его полупрозрачность обращала на себя внимание, и ее следует отметить особо.
Телеграфировать или написать Кейну. Обязательно проследить за сценой с Бассанио, пока не прослышал Г. И.
Письмо
Брэм Стокер — Холлу Кейну[91]
Четверг, 17 мая 1888 года
Кейн, мой невразумительно пишущий друг!
Это тебе за твою недавнюю короткую записку, слишком короткую, если только моя телеграмма с вопросом: «Что представляет собой этот Тамблти?» — была доставлена по адресу.
Тебе нет нужды благодарить меня за то, что я встретил твоего американского друга, поскольку любой друг Т. Г. X. К… и так далее, но, Кейн, пожалуйста, сообщи, что тебе известно об этом человеке. Уж слишком он необычен.
Поскольку Тамблти уже дважды посмотрел нашего «Венецианского купца» и ему явно нравится наш маленький «Лицеум», я прошу тебя ответить на вопросы, которые не могу задать новому знакомому. Ты ведь не выдашь меня, Кейн? Эта мысль представляется мне абсурдной, но, если я должен ввести твоего доктора Тамблти в высшее лондонское общество, чувствую, что мне следует знать об этом человеке больше. И поспеши, пожалуйста, ибо он, прослышав о субботних приемах леди Уайльд, проникся желанием через два дня сопроводить меня на Парк-стрит.[92] Поделись со мной сведениями об этом типе — кто, что, где, когда и почему, — чтобы я мог более внятно ответить на многочисленные вопросы Сперанцы. Конечно, гораздо лучше было бы, если бы ты мог стряхнуть со своего хвоста мытарей и приехать в город сам вместо письма. Но, я чувствую, такое решение в настоящее время исключено, поэтому пришли мне историю этого человека.
