Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп
— Ого, куда мы забрались! — воскликнул Сансон.
— И последнее. Человек этот поужинал, но его ужин не имел ничего общего с той скудной пищей, которой кормят узников в тюрьмах его величества.
— Это подтверждает и начальник тюрьмы: заключенный сидел в платной камере и заказывал себе пищу в городских трактирах. Завтра надобно еще раз расспросить начальника и допросить посыльного, исполняющего мелкие поручения заключенных. Поиски будут трудными… Речь может идти как о сообщнике, так и о том, кто… кто сумел доставить узнику так много простыней.
— О чьем сообщнике — узника или убийцы? Мы же знаем теперь, что простыни обработали специальным составом, — произнес Бурдо.
— Возможно, сообщник исполнял чужие приказы. Во всяком случае надо найти его. Благодаря вам, друзья мои, расследование продвинулось далеко вперед. Во-первых, мы определили возможные занятия нашего незнакомца, а благодаря Лавале у нас есть его портрет, который завтра один из наших агентов начнет показывать парижским часовщикам. Полагаю, результат не заставит себя ждать. Узнав имя неизвестного, наша задача упростится. Во-вторых, придется выяснять причины странного, в обход всех правил, заключения нашего незнакомца в Фор-Левек. В-третьих, надо показать моему портному, мэтру Вашону, кусочек ткани, предположительно произведенной в Англии. В-четвертых, прояснить тайный смысл записки, найденной в камере, дабы определить, имеет она отношение к последнему ее обитателю или же нет. Сейчас же я должен вам сказать, что сегодня господин де Ноблекур имеет удовольствие пригласить вас отужинать, а так как уже поздно, предлагаю немедленно отправиться на улицу Монмартр.
С радостью втиснувшись в фиакр, приятели, как обычно, всю дорогу подшучивали друг над другом. Экипаж Сансона трусил сзади. Невзирая на участие в общем разговоре, Николя неустанно думал о том, что может означать найденная им на месте гибели незнакомца пуговица от мундира. Пока он не мог связать сей предмет с нынешним расследованием, но опыт подсказывал, что находка эта не случайна. Когда он поведал свои сомнения Бурдо, тот полностью согласился с ним.
Экипаж медленно катил по обледеневшим улицам. Лошадь, чьи подковы были не приспособлены к передвижению по льду, то и дело поскальзывалась. Николя вновь погрузился в размышления: его мучила фраза из записки, найденной в стене камеры незнакомца. Неожиданно он вспомнил, как при расследовании одного крайне опасного дела он по совету господина де Секвиля, секретаря посольской службы сопровождения, прибегнул к помощи общественного писаря и каллиграфа Родоле, проживавшего на улице Шипионе, в самом центре предместья Сен-Марсель. Без сомнения, Родоле именно тот, кто способен решить эту загадку или, по крайней мере, дать полезный совет.
С радостным гомоном друзья высадились у ворот дома Ноблекура; сопровождаемые тревожным взором Марион, опасавшейся за сохранность сверкавшего как зеркало паркета, который она неустанно натирала воском, они вошли в дом и проследовали в апартаменты хозяина. Домоправительница отчитала Пуатвена за медлительность: он якобы недостаточно быстро подхватывал мокрые плащи, накидки, шубы и треуголки. В малиновом фраке и пышном парике времен Регентства, хозяин дома с улыбкой ожидал их в гостиной. С присущим ему добродушием он совершенно естественно воспринял робость Сансона, впервые участвовавшего в дружеской пирушке; впрочем, очень скоро сей скромник развеселился, заметив, что куртуазность Ноблекура распространяется не только на него, но и на всех остальных гостей. Так как время было позднее, гости без лишних разговоров заняли места за столом, установленным в гостиной возле камина. На председательском месте, спиной к намину сел сам Ноблекур, по левую руку от него устроился Сансон, по правую — Семакгюс, Бурдо и Николя водворились напротив, а незаметно шмыгнувшие под стол Сирюс и Мушетта привычно заняли позицию мелких чревоугодников. Пуатвен поторопился принести вино. Бурдо, понюхав и посмотрев жидкость на свет, с одобрительным вздохом налил себе стакан.
— Полагаю, вас заинтересовала форма бутылки? — лукаво поинтересовался Ноблекур.
— Из нее на меня повеяло воздухом моей родной деревни.
— И вы почти угадали! Это вино с виноградников, расположенных к северу от вашего Шинона. Мой приятель, магистрат, живущий в Руйе на берегу Шера, в хорошие года всегда присылает мне несколько бутылок. Этот белый нектар с берегов Луары именуется жаньерским!
— Сухое, со вкусом свежего винограда, — добавил Семакгюс, прицокивая языком.
— Да, и хранится оно прекрасно, а старея, сохраняет свою крепость.
— Своего рода Ноблекур среди вин, — заметил Николя.
— …который возмущается, когда ему не дают белого вина! — раздался слабый голос Марион.
Неся чашку отвара, она водрузила оную чашку перед своим хозяином, который при виде ее скорчил такую гримасу, что все сидящие за столом не смогли удержаться от хохота.
— Дайте попробовать хотя бы капельку жаньерского — чтобы убедиться, что оно не отдает пробкой, — жалобно заканючил Ноблекур.
В спор вмешалась Катрина.
— Бонюхать. Ну да ладно, можете нюхать, но не полее того. Медицина забрещает. Да, да, забрещает. Вы что, хотите, чтопы у вас знова разыгралась бодагра, от которой у вас бортится характер и в доме все ходуном ходит? И брекратите пурчать себе под нос! Эти госбода бодтвердят, что я брава, они же тоже хотят сохранить вам здоровье.
— Довольно! Придется повиноваться.
Взяв стакан Семакгюса, он закрыл глаза и с упоением вдохнул букет.
— Ах, как я понимаю нашего доброго короля Генриха Четвертого! Когда он приезжал в замок Сен-Жермен, он всегда приказывал подавать себе именно это вино. Да, веселый король, крещенный вином из Жюрансона, умел отдавать честь винам своего королевства.
Вошел Пуатвен с огромной супницей руанского фарфора; водрузив ее на сервировочный столик, он осторожно снял с нее крышку, и душистый аромат тотчас наполнил комнату.
— Что это вы нам принесли? — поинтересовался Ноблекур, сделав вид, что ему неизвестно, какой суп подадут его гостям.
Из плохо освещенного угла раздался слабый голос Марион: она осталась в гостиной, чтобы наблюдать за надлежащим соблюдением правил.
— Суп-потаж под черепаху.
— О! — воскликнул Семакгюс. — Я мог бы определить, насколько копия достойна оригинала. Мне доводилось пробовать черепаховый суп в Батавии, на островах голландской Ост-Индии.
— И где он только не был! — воскликнул Бурдо. — Предлагаю поместить его в ваш кабинет редкостей!
— Ну уж нет! Он выпьет весь спирт из моих сосудов с экспонатами!
После первых ложек воцарилось одобрительное молчание. Семакгюс проследил, чтобы старому магистрату налили лишь немного бульона.
— Мой суровый лекарь не спускаете меня глаз, опасаясь, что мне достанется лишняя ложка бульона. Но, надеюсь, он не будет против, если я, как принято в нашем обществе, получу удовольствие от рассказа, как готовили сей чудесный суп.
— Право же, — начала Марион, обращаясь к Ноблекуру, который, несмотря на отнекивания почтенной служанки, велел придвинуть ей стул, — готовить его очень просто. Для бульона берутся баранья лопатка и головы лосося, тюрбо и мерлана. Их складывают в кастрюлю, добавляют масла, пряностей и кореньев и ставят на огонь. Когда все вместе даст цвет и начнет закипать, доливаете воды до нужного вам объема. Как только мясо начнет отделяться от костей, выложите все на салфетку и, как заведено, осветлите бульон яичными белками. Потом верните кастрюлю на плиту, чтобы она еще немного покипела, а потом добавьте полбутылки мадеры. Накануне вы велели сварить телячью голову, и мы ее сварили, а так как об ужине мы узнали только утром, то срезали с отваренной головы мясо, покрошили его на мелкие кусочки и проварили в белом вине. Эти кусочки и заменяют мясо черепахи.
Все зааплодировали.
— Черт побери, какой крепкий бульон и какое нежное мясо! — произнес Семакгюс. — Я уже сомневаюсь, стоило ли мне позволять вам съесть этот бульон. Мадера может возбудить вас, так что предупреждаю: последствия могут оказаться самыми плачевными.
— Видите, как он со мной обращается, — обратился к Сансону за защитой Ноблекур.
— Сударь, он любит вас и хочет, чтобы вы всегда были здоровы.
— Хм, интересно, как бы он со мной обращался, если бы ненавидел меня?
Николя восхищался непринужденными манерами Ноблекура, чье ненавязчивое внимание постепенно сломило оборону Сансона; от сознания, что он в этой приятной компании на равных, у палача кружилась голова. Бывший прокурор встретил его как старого приятеля, обращался к нему так же, как к остальным, и самым внимательным образом слушал все, что он говорил. В искусстве, именуемом «умение жить в обществе», Ноблекуру не было равных.
