Элизабет Редферн - Музыка сфер
А Джонатану тем временем судьба нежданно улыбнулась. Дальний родственник, один из преуспевающих кузенов-торговцев его матери, о которых они были столь наслышаны, рекомендовал Джонатана курьером в самый низший эшелон Уайтхолла, и так началась его карьера. Он работал рьяно и вскоре показал, чего стоит. Когда его повысили в клерки Министерства внутренних дел, он женился, купил с женой Мэри коттедж в Челси по соседству с рекой, и у них родились дети — девочка и мальчик. Но к тому времени, когда младенчество мальчика подходило к концу, родители поняли, что рассудок их сына ущербен. И действительно, в умственном развитии он так и остался маленьким ребенком. Мэри, удрученная недугом сына, стала раздражительной. А по мере того как работа все больше поглощала Джонатана, его жену все больше уязвляли его припадки угрюмости и то, как его часто куда-нибудь отправляли на несколько дней, а ей приходилось иметь дело с таинственными, иногда угрожающими посетителями, которые стучались в их дверь, спрашивая его. Как-то вечером четыре года назад он, усталый, вернулся домой в деревню Челси и увидел, что его вещи собраны и упакованы, а его жена стала в дверях и потребовала, чтобы он убрался. Его дети, Томас и Элли, молча смотрели, как он повернулся, чтобы уйти.
Его это грызло больше, чем он мог бы выразить. Мэри и его сын Томас все еще жили в коттедже, который они с Мэри купили вместе, в одном из нескольких приятных домиков, построенных между дровяными сараями закрытого фарфорового завода и простором лугов. Он все еще навещал их. Но теперь его дочь умерла, а его сын был шестнадцатилетним великаном с умом младенца.
При всякой возможности Джонатан брал Томаса погулять по берегу реки, и они стояли на оттертом приливами галечном пляже и смотрели на проплывающие корабли. Томас, который был выше отца чуть ли не на голову, восторженно взвизгивал, следя за их разноцветными парусами. Он любил яркость и движение, так же, как любил, чтобы рядом с ним были люди. И чуть ли не больше всего в том, что касалось его сына, Джонатана удручали страх и даже брезгливость, какие вызывала у посторонних дружелюбная манера Томаса радоваться всему вокруг. Потом они неторопливо возвращались домой с сокровищами, которые собрали, — цветными камешками, листьями, цветами, и, пока Томас играл с ними в уголке гостиной, жена Джонатана говорила ему, сколько денег ей требуется, чтобы кормить и одевать Томаса. Она никогда не говорила об Элли. Он догадывался, что в смерти их дочери она винит его.
Джонатан внезапно вернулся в настоящее: входная дверь широко распахнулась, кратко наполнив зальце солнечным светом, и в нее шумно ввалилась компания чипсайдских возчиков. Заметив, что вино он допил, Джонатан ушел бродить по трактирам и кофейням Чипсайда, расспрашивая о французских émigrés, докторах и Товариществе Тициуса, но след давно остыл. Многие из тех, к кому он обращался, глядели на синяк, багровеющий на его щеке, ощущали запах вина в его дыхании и, сделав соответствующие выводы, отмахивались от него.
Когда Джонатан вернулся в свой кабинет, время близилось к четырем. Он отсутствовал гораздо дольше, чем намеревался. Сев за стол, он принялся чинить перья, уныло поглядывая на море дожидающихся его документов. Часть их даже перебралась на низенькую кушетку в углу, одну из немногих уступок комфорту в спартанской обстановке. Джонатан пользовался ею исключительно как дополнительной горизонтальной поверхностью для избытка бумаг. Медленно он притянул к себе поднос с последними депешами.
Иностранную почту всегда приносили в три. Но ее не оказалось. Поднос заполняла только внутренняя почта. Он нахмурился и поискал еще раз. Возможно, в этот день она вообще на почтамт не поступила. Большая редкость! Собственно говоря, за год не выпало ни единого дня без писем с кораблей и из внутренней почты, которые были сочтены достойными его внимания.
Именно в этот момент его дверь отворилась, и вошел Джон Кинг, товарищ министра, на иерархической лестнице уступающий место только самому герцогу Портлендскому. Он был немного моложе Джонатана, высокий, сухопарый, остроносый. После окончания Оксфорда и подвизания в судах он в предыдущем году был назначен на нынешний его пост и, не теряя времени, завел свои порядки. Все знали, что у него есть фавориты, к которым Джонатан отнюдь не принадлежал. Джонатан поспешно встал.
— Эбси, — сказал Кинг своим скрежещущим ланкаширским голосом, — вижу, вы вернулись.
— Да, сэр. Я собирался взяться за иностранные письма, но они словно бы не поступили.
Кинг скрестил руки на груди и процедил:
— Они поступили. Собственно говоря, несколько писем. Два часа назад. Некоторые с пометкой «срочно». Министр выразил желание увидеть их незамедлительно, а потому они были переданы Коннолли, который переписал их и сделал пометки на них для наших регистрационных книг.
Джонатан резко втянул воздух. Коннолли был младшим клерком, моложе него на десять лет с лишним. Коннолли с нетерпением ждал повышения. Джонатан сказал:
— Я сожалею, сэр. У меня было дело в другом месте.
— Это не оправдание, Эбси. Ваше дело здесь. Для выполнения менее важной работы у нас есть другие люди, пониже, которые зовутся курьерами.
— Я сожалею, — снова сказал Джонатан. — Это больше не повторится.
— Тут вы правы, — сказал Кинг. — С этого дня иностранной почтой будет заниматься Коннолли.
Джонатан был ошеломлен.
— Но я занимаюсь иностранной почтой десять лет, сэр. Это моя главная обязанность. Я знаю столько людей, столько имен…
Кинг грозно наклонился над столом, упершись ладонями в его край.
— У меня уже некоторое время были сомнения относительно вас, Эбси. Вам следует быть осмотрительнее в ваших частных делах. Я, натурально, знаю о несчастье с вашей дочерью. Но обходить караульни, Эбси, разбираться в убийствах уличных девок… — Он покачал головой с живейшим неодобрением. — Вы агент Министерства внутренних дел, не забывайте, а не управления на Бау-стрит.
Вновь выпрямившись во весь рост, он одарил Джонатана последним предупреждающим взглядом и удалился.
Джонатан выждал, пока его шаги не затихли в отдалении, а тогда закрыл дверь и привалился к ней всем телом. Откуда Кинг узнал, что он снова наводит справки об убитых девушках? Бентхем донес на него?
И тут он подумал о Грэхеме. Да, это вполне мог быть Аарон Грэхем, платный магистрат в Хэттон-Гарден, тот, что вчера обещал ему с видимым сочувствием отправить доклад об убитых девушках главному магистрату.
И вместо этого он донес о неуставных розысках Джонатана его начальству в Министерстве внутренних дел. А Джонатан на мгновение поверил, будто кто-то его поддерживает! Эта ошибка не повторится.
Вскоре затем его одиночество нарушил еще один посетитель, Вильям Поллок, пожилой начальник канцелярии, который, собственно, и дал толчок всей цепи этих событий своими разговорами об émigrés в «Ангеле». Поллок остановился на пороге, явно чувствуя себя неловко, и не сразу посмотрел Джонатану в глаза.
— Вы словно бы в немилости у товарища министра, насколько я понял? — наконец сказал он.
Джонатан ответил:
— Да. Он отстранил меня от иностранной почты.
Поллок откашлялся и подошел поближе.
— Я знаю, Джонатан, что в Монтегю-Хаус никто усерднее вас не работает. Но, к несчастью, вы отсутствовали, когда прибыла нынешняя почта. Было несколько срочных писем, и товарищ министра изъявил крайнее неудовольствие, что вас не оказалось на месте, чтобы заняться ими. Может быть, в данное время к вам их поступает слишком много? — Он скорбно обвел взглядом кипы бумаг, загромоздивших всю комнату. — Так пока пусть Коннолли занимается иностранными выемками, а? Ведь тогда вы сможете полностью сосредоточиться на внутренней почте. — Он погладил бумаги на столе Джонатана. — Дел у вас предостаточно.
Смущение помешало ему продолжать, и он поспешил уйти.
Джонатан сел за свой стол. Взял первое из писем, ожидавших его внимания, и начал его проглядывать. Слухи о мятеже милиции в Норидже от магистратов графства — значит ничего нового.
Товарищ министра был прав. Охота за убийцей уличных девок не входила в обязанности Джонатана. Но одна из убитых была его дочерью.
С тяжелым сердцем Джонатан дочитал до конца сообщение о недовольстве в норриджских казармах. В будущем надо быть осторожнее, выбирая, кому задавать вопросы. Но задавать их он не перестанет.
«Александр, — беззвучно воззвал он. — Александр, лучше на этот раз сделай то, о чем я тебя просил!»
IX
Нынче ночью я видел, как падучая звезда слетела в блеске с небес, падение, на которое обречены все люди.
Гордая Гидара, одинокая, сияет, как всегда, ярко в небесном куполе, похваляясь с дерзким вызовом сотней своих голов, но вскоре она канет глубоко под Летейские болота и станет вновь видна, лишь когда осеннее равноденствие опечалит небо.
