Дэвид Дикинсон - Смерть в адвокатской мантии
— Не могла бы ты, Люси, поговорить со своей родней? Узнай, известно ли им что-нибудь об Элизабет и Александре Донтси. Лишний шум нам, как всегда, не нужен. А может, кто-нибудь из твоих родичей обитает поблизости от Кална?
Леди Люси слегка зарделась.
— Кажется, одна из моих двоюродных сестер снова переехала и поселилась где-то там. Ее муж очень богат, у него большие связи в Сити, так что, наверное, они вращаются в тех же кругах, что и Донтси.
— Шепни, пожалуйста, словечко этой милой кузине. — Пауэрскорт встал и обнял жену. — А что, если мы сходим куда-нибудь поужинать? Признаться, я не прочь подкрепиться.
В начале следующей недели, точнее, во вторник утром Пауэрскорт и старший инспектор Бичем, приехав в Куинз-Инн, чтобы допросить Джозефа, увидели весьма странное зрелище. На столах парадного зала были разложены приборы, расставлены бокалы — отряд официантов обслуживал банкет-призрак. Их шествие, подумал Пауэрскорт, могло бы символизировать три этапа человеческой жизни. Пожилые важно, хотя походка их при этом особой твердостью не отличалась, несли блюда с несуществующими овощами. Лицо старейшего из официантов напоминало пергамент. Штатные лакеи Куинза, в основном средних лет, вели себя так, как будто обслуживали воображаемых гостей всю свою жизнь. Юноши, двое из которых, казалось, еще не совсем проснулись, несли пустые суповые тарелки или наполняли бокалы водой из винных бутылок. Пауэрскорт усмехнулся: в данном случае вода вряд ли превратится в вино.
— Я решил, что это поможет им припомнить все подробности, — бодро доложил Джозеф, выливая «выпитые» бокалы в ведро, — и предупредил, что они должны быть готовы ответить на ваши вопросы.
Старший инспектор Бичем внимательно наблюдал за официантами.
— Подойдите все сюда! — распорядился дворецкий, и официанты мрачно выстроились в круг возле стула, на котором сидел в день банкета Донтси, а сейчас расположился сержант Бичем. — Лорд Пауэрскорт! — объявил Джозеф тоном мажордома, представляющего гостей.
— Большое вам спасибо, что пришли сюда сегодня, — поблагодарил всех Пауэрскорт. — Знаю, это было не легко. Итак, кто-нибудь вспомнил что-то интересное о том банкете? О смерти мистера Донтси?
Они тихо посовещались, и вперед вышел один из штатных официантов.
— Мы всяко это обсуждали, сэр, и в ту ночь, да и нынче утром. Нет, непонятно нам, как бедного джентльмена могли отравить на банкете. Начинали с закуски. Мы взяли подносы и понесли к этому столу. Никто не мог знать, какая тарелка достанется мистеру Донтси. Потом был суп. Как накапать в чашку яду, если несешь их сразу две? Ведь обе руки заняты! Никак. То же самое с вином. Ты ж, вынося новую бутылку, не знаешь, в чей бокал надо будет подливать. Вот если захотеть сразу всех перетравить, — с подозрительным воодушевлением произнес он, — тогда, конечно, легче. Повар плеснет отравы в суповой котел, а ты просто иди, разноси порции. Или сам подсыплешь яду в дюжину бутылок и прикончишь всех гостей разом. Но одного кого-то, это нет, не выйдет.
Официант замолк, с вызывающим видом ожидая возражений, но их не последовало.
— Вопросов нет! — подытожил старший инспектор Бичем. — Вы нас убедили.
Трудно, почти невозможно представить, чтобы детективу представилась возможность так явственно увидеть лицо человека, чью смерть он расследует. Как говорится, «и живые мертвых узрят». Однако через день после воображаемого банкета лорд Фрэнсис Пауэрскорт эту возможность получил. А устроил все Эдвард.
— С нового бенчера всегда пишут портрет, — как всегда кратко сообщил он. — И вешают в парадном зале и в библиотеке.
Пауэрскорт тут же вспомнил два старинных портрета кисти Гейнсборо на стене парадного зала над столом, за которым сидел Александр Донтси в тот злосчастный вечер.
— Портретист сказал, что хочет встретиться с кем-нибудь из Куинза. Узнать, правильно ли он все понял.
И они направились в Чизвик, к портретисту. Его звали Стоун, Натаниэль Стоун. Пока Эдвард и Пауэрскорт шли вдоль реки от моста Хаммерсмит, детектив разглядывал стоящие на набережной здания. Большинство из них были построены недавно, но попадались и красивые особняки восемнадцатого века.
— Какого дьявола вы заявились? Чего, черт подери, вам опять надо? Оставьте вы меня в покое! — бурно отреагировал на звонок Эдварда низкорослый рыжебородый мужчина с сердитыми глазами. Он был в переднике, заляпанном красками всех цветов радуги.
— Меня зовут Пауэрскорт, — представился детектив, — а это мой друг Эдвард. Мы из Куинз-Инн, по поводу портрета мистера Донтси. Как вам, вероятно, известно, мистер Донтси скончался, но заказ на портрет не отменяется.
— Что ж вы сразу не сказали? — проворчал рыжебородый, и не думая менять гнев на милость. — Заходите. Я думал, снова счета — у вас такой вид. Доконали уже этими проклятыми счетами!
Он провел их наверх, в просторную гостиную, за окнами которой текла Темза и виднелся мост Хаммерсмит. На большом мольберте стоял почти законченный портрет светской красавицы в полный рост. Пауэрскорту показалось, что недописанным осталось только кружево манжет.
Коротыш с ненавистью поглядел на холст.
— Замучила меня эта дамочка, — подойдя вплотную к мольберту, он впился мрачным взглядом в запястья модели. — Прогресс! Заладили свое — прогресс! Дурацкое электричество светит днем и ночью! Чертовы автомобили давят людей! — Схватив кисть, он стал нерешительно тыкать ею в холст. — Проклятый телефон, чтобы кредитор тебя душил, не вылезая из своего дурацкого офиса! Идиотские фотокамеры, ладно, они уже давно, но их же делают все лучше и лучше! Скоро наши портреты будут никому не нужны! Эти чертовы обезьяны со своими дорогущими фотокамерами прикончат наше ремесло!
Художник засопел, изучая неподдающуюся манжету. Пауэрскорт хотел было заговорить, но не тут-то было.
— Прогресс? Какой прогресс? — Натаниэль Стоун, продолжая свою пламенную речь, с горечью плюнул в горящий камин, и тот зашипел в тон хозяину. — Три-четыре века назад, — кивнул он на мольберт, — любой дурак написал бы эти манжеты. Два года, даже год назад и я мог это сделать, а в свои двадцать пять написал бы их с закрытыми глазами. Но теперь я на это не способен! У меня прогресса нет! Я качусь вниз!
Всплеск эмоций был слишком бурным, чтобы можно было поверить в его искренность. Видимо, художник преследовал определенную цель.
— Мистер Стоун, — твердо заявил Пауэрскорт, — вы несправедливы к себе. Ваша репутация в лондонских артистических кругах не была бы столь высокой, если бы вы утратили свой талант. — На самом деле он не знал о репутации маэстро Стоуна ровным счетом ничего, но чувствовал, что должен польстить его болезненному честолюбию. — Конечно же, всему виной счета. Они лишают человека возможности писать, способности владеть кистью. Они занимают все его мысли…
Уголком глаза Пауэрскорт видел, что Эдвард осторожно подает ему какие-то знаки, ритмично потирая левую ладонь большим пальцем правой руки. Юноша повторял этот жест снова и снова. Что он имеет в виду? Натаниэль Стоун уже набрал в грудь воздуха для следующей тирады, как Пауэрскорт вдруг понял: Эдвард «считал банкноты».
— Однако, мистер Стоун, — быстро проговорил детектив, — быть может, аванс за портрет мистера Донтси хотя бы на время решит ваши проблемы? — Он порылся в бумажнике. — Например, тридцать фунтов, а, мистер Стоун? Это вам поможет?
Стоун уставился на банкноты так, словно увидел оазис в пустыне, а Пауэрскорт задумался: откуда у художника столь серьезные финансовые затруднения? Портретист он отличный, и гонорары его наверняка высоки. Приходится кормить супругу с целым батальоном маленьких Стоунов? Или же существует несколько миссис Стоун?
Художник быстро спрятал тридцать фунтов в задний карман, однако они почему-то не улучшили ему настроение.
— Проклятые манжеты! Адские кружева! — продолжал он злобно бормотать, снимая с мольберта женский портрет. — Ну почему я не заставил эту чертову бабу надеть длинные перчатки? С перчатками я справился бы даже сейчас! — Он понес портрет к двери, бросив через плечо: — Подождите минутку. Притащу вам вашего Донтси.
Пауэрскорт и Эдвард с улыбкой переглянулись.
За стеной что-то рухнуло.
— О Боже! — раздалось оттуда. — Венгерский посол! При полном параде, с этим проклятым трансильванским мехом! Его надо было доделать три месяца назад!
Послышался скрежет, как будто по полу передвигали что-то тяжелое, а потом исполненный боли вопль:
— О-о! Епископ Рочестера! Прошло четыре месяца, а я так и не покончил с его посохом!
По-видимому, Стоун, как Леонардо да Винчи, никогда не дописывал свои произведения, и задняя комната служила хранилищем незаконченных шедевров.
— О нет, Боже мой, нет! — продолжал причитать художник. — Супруга члена кабинета министров! Это было так давно, что я даже забыл ее фамилию!
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
