Кэрри Гринберг - Талант марионетки
В тесный репетиционный зал набилось немало народу: помимо королевского семейства здесь расположилась и вся королевская свита, и двор. Кто-то сидел на полу, подобрав под себя ноги, кто-то перегнулся через плечо Аделин и торопливо повторял текст, герцоги Бургундский и Корнуэльский курили в углу сцены возле античной колонны. Позади режиссера на заднем ряду сидели две девочки из массовки. С какой целью Дежарден позвал их к утренней десятичасовой репетиции, им было неясно, и теперь одна из них – новенькая Жюли Дигэ – с интересом рассматривала окружающих, пытаясь никого не упустить из виду, а другая изо всех сил боролась со сном. Несмотря на столпотворение, в зале стояла полная тишина, в которой реплики актеров отражались от низких стен и зависали в душном воздухе. От любого покашливания Дежардена все замирали, он же будто и не замечал этого, глядя либо в текст перед собой, либо на актеров.
Корделия, простись с двором суровым.
Ты лучший мир найдешь под новым кровом, —
решительно закончил Себастьен Деруссо и обернулся к Марианне.
– Хорошо, – Дежарден задумчиво погрыз кончик карандаша. – Король Французский у тебя слишком уж порывистым выходит, поспокойнее бы. Но пока сойдет.
– Жером, это же первая репетиция, тут еще текст не все выучили, – король Лир кивнул в сторону актеров, столпившихся вокруг одного-единственного листка бумаги.
– Ждать до премьеры, пока все выучат текст и соизволят играть то, что я хочу, мы не будем, – бросил режиссер. – Продолжаем!
И вновь вместо добродушного Марка Вернера с его вечной покровительственной полуулыбкой на троне возник суровый король Лир, хмурый, недовольный, внезапно состарившийся. Он гневно глянул на короля Французского и проворчал:
Она твоя, король. Иди с ней прочь,
Нам с ней не жить. Она не наша дочь.
Ступай от нас без ласкового слова
И без благословения отцова.
Пойдемте, герцог.
– Хорошо, полчаса перерыв, – объявил Дежарден и, когда все радостно выдохнули, добавил: – Мадлен, Аделин, Марианна, останьтесь, вас я пока не отпускал. Себастьен, ты тоже остаешься, как ты помнишь по сюжету. А вы куда собрались? – Он обернулся к двум девушкам на заднем ряду, которые уже защелкали замками сумочек. – Вы будете сидеть здесь до конца.
Под его суровым взглядом обе актрисы пристыженно застыли с помадой и зеркальцами в руках.
– Сидите, смотрите и не шумите, – сбавил тон Дежарден. – Текст, я надеюсь, читали?
Обе кивнули: одна поспешно и уверенно, Другая чуть менее решительно. Режиссер отвернулся от них, как от не достойных более его внимания, и обратился к оставшимся:
– Идем дальше. Себастьен!
– С сестрами простись, —
Себастьен вновь повернулся к Марианне.
– Отцовские сокровища, в слезах
Иду от вас. Я ваши свойства знаю,
Но, вас щадя, не буду называть.
Смотрите за отцом, —
проговорила она своим тягучим, как мед, голосом.
– Марианна, – Дежарден вздохнул и отложил распечатку текста. – Ты это кому говоришь?
– Сестрам, – ответила она, задумавшись, и для убедительности указала в сторону Мадлен и Аделин.
– Ну так и говори им, а не мне! Ладно, давай дальше, потом еще к этому вернемся, – режиссер сделал глоток остывшего кофе и с раздражением отставил чашку подальше.
Девушка тряхнула головой и хмыкнула, но не остановилась, пока ее реплика не закончилась. Речь лилась плавно и заученно, но режиссер продолжал недовольно буравить ее глазами, и, наконец, когда должна вступить Аделин Баррон с репликой Реганы, поднял вверх зажатый в руке карандаш. Все замолчали.
– Нам не подходит то, что изображает Марианна, – заявил он, и бельгийка не посмела его прервать. – Так играли еще в прошлом веке, и это уже давно никому не интересно. Марианна, ответь мне, что ты играешь?
– Корделию выгоняет ее отец, потому что считает, что она недостаточно любит его, – ответила девушка и насупилась, не понимая, чего хочет от нее режиссер.
– А она?
– Ну она уходит, потому что гордая и…
Дежарден удивленно приподнял бровь.
– Единственная из сестер, кто его на самом деле любит, – проговорила Аделин, когда пауза совсем уж затянулась.
– Вот и покажи это, Марианна! И то, как ты относишься к своим сестрам. И то, что тебя расстроили его слова. Сделай своего персонажа живым, наконец. Пусть она и кажется гордой в начале, но уже тогда должно быть понятно, что она самая искренняя и преданная из дочерей Лира.
Режиссер покинул свое насиженное место, где так уютно устроился в окружении тетрадей, блокнотов и текста пьесы, и прошелся по комнате, оживленно размахивая руками:
– Забудьте, что это далекое Средневековье и выдумка какого-то давно умершего англичанина. Забудьте об их нравах и нарядах, о титулах и дворцах. Это все неважно, мы ставим спектакль о вещах, неподвластных времени. Отношения внутри семьи, предательство…
– Одиночество, – добавила Мадлен Ланжерар полушепотом.
– Одиночество, безумие, любовь, – продолжал Дежарден. – Представьте себе, что все это происходит сейчас или будет происходить через пятьдесят лет, и неважно где – в Англии, Франции или на Марсе.
Он задумчиво оглядел изображающий небоскреб элемент декорации, одиноко стоявший у стенки. Вокруг него кружил цепеллин, а высокие стелы из полупрозрачного стекла разрезали облака. Почему бы и в том мире не быть своему королю Лиру, делящему наследство между льстивыми дочерьми? И в мире будущего с летающими машинами и быстрыми поездами будут вестись войны, и Лир умрет после предательства дочерей, и время ничто не сможет изменить в низменных человеческих пороках.
– Так мы и сделаем. Пусть средневековые страсти станут понятными и близкими нашему зрителю, которому знаком телефон и кинематограф, но на которого долгие шекспировские монологи о стародавних королях навевают скуку. Всем уже надоело раз за разом видеть одно и то же. Цитаты навязли на зубах, но кто понимает их? Но мы сделаем по-другому, – решительно произнес он и направил карандаш на своих невольных зрителей. – Вы! Играйте так, как играли бы своих современниц, жительниц Парижа. Мелочных, злобных, корыстных, как описал Шекспир, которых мы видим на наших улицах. Таких историй и сейчас немало, они все о предательстве и обмане. Мы каждый день читаем о них в газетах. Мы наблюдаем их в жизни. – На лице режиссера промелькнуло знакомое всем театральным обитателем вдохновенное выражение. Оно говорило о том, что в его голове начал зарождаться другой, загадочный, мир. Он наполнялся красками и запахами, картонные фигуры приобретали объем, из неясных очертаний появлялись дворцы, и вся эта вселенная начинала медленно оживать, но лишь Жером Дежарден знал, что получится в итоге.
– Простите, – прервала его Марианна, – но я не поняла. А какие у нас будут костюмы?
Дежарден бросил на нее раздраженный взгляд и вновь кашлянул.
– Об этом мы поговорим позже. Они будут соответствовать концепции и отличаться в лучшую сторону от того, что на тебе надето сейчас, – хмыкнул он скептически. – Итак, идем дальше, оттуда, где остановились. Прощайте, сестры! Аделин!
Ее Регана начала рождаться уже сейчас, когда она шагнула в центр сцены, которая лишь на пару десятков сантиметров возвышала ее над режиссером.
– Просим не учить, – она высокомерно взглянула на Марианну и сложила руки на груди.
Учись сама, как угождать супругу,
Который взял из милости тебя.
За спор с отцом судьба тебя с годами
Б замужестве накажет неладами, —
Гонерилья, старшая из дочерей короля Лира, подхватила реплику своей сестры. Она прошла мимо Корделии, презрительно взглянула на нее из-под длинных ресниц и отвернулась, утратив всякий интерес. Она не проклинала сестру и не желала ей зла, но надменно смеялась над ее глупостью и резким нравом. Адресованные Корделии насмешливые слова алыми змейками слетали с ее губ.
– Мадлен, посмотри на меня. Вот так, еще жестче, еще холоднее, – приказал режиссер. – А теперь подари этот взгляд Корделии и последнюю фразу произнеси с легкой издевкой.
За спор с отцом судьба тебя с годами
Б замужестве накажет неладами.
– Как люди ни хитры, пора приходит —
И все на воду свежую выводит,
Прощайте, —
парировала Корделия, а уже Марианна продолжила:
– Может, теперь у меня тоже перерыв?
– Прекрасная идея, – подхватил Дежарден с энтузиазмом и помахал ей вслед. – А я бы тем временем хотел посмотреть, кто подойдет на роль Корделии второго состава.
– Второй состав? – Марианна удивленно воззрилась на него и часто заморгала. – Но ведь ни у кого больше нет второго состава – только замены… Ни у Марка, ни у Мадлен…
