Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари
— И что это значит? — удивился Виктор.
— Столяр согласен сдать в наем свой сарай. Угадай — кому? Блистательному фавориту королевы китов!
— Ты хочешь выселить меня в сарай?!
— Мы выселим туда все твои фотографические причиндалы, и у тебя будет настоящая фотолаборатория, она же рабочий кабинет в двух шагах от квартиры. Я уже договорилась с водопроводчиком. Ты доволен?
Виктор встал рядом с кроватью на колени и поцеловал жену в лоб.
— Я тебя обожаю!
— Милый, поцелуй меня еще раз… всего семь часов… ты ведь еще успеешь к Фриулю…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вечер того же дня
В зеленоватом свете фонаря Мельхиор Шалюмо с трудом различил стрелки на циферблате карманных часов: четверть одиннадцатого.
На бульваре Святого Иакова вырисовывались силуэты фланирующих полуночников, все витрины попрятались за охранными решетками, лишь хозяева корсетной лавки припоздали с закрытием — за стеклом виднелись черные и белые пятна корсетов, расшитых цветами и орнаментами. Мельхиор на них не обратил внимания — он осторожно обходил участок дороги, на котором ремонтники оставили ведра, заляпанные гудроном. Невидимый в темноте, заорал кот, жалуясь на судьбу. Процокали каблучки, и из тени вынырнула девица.
— Эй, малолетка, поразвлечься не желаешь? — хихикнула она при виде человечка.
— Поди прочь, шлюха!
Услышав оскорбление, произнесенное отнюдь не детским голосом, девица аж подскочила:
— Опа! Гляньте, экий недомерок! Слышь, ушлепок, я те скидку за рост сделаю!
Мельхиор ускорил шаг.
— Тащи ко мне своего папашу — мы с ним лишние полметра тебе смастрячим! — завопила ему вслед девица.
Прохожие засмеялись, кто-то обернулся поглазеть на «ушлепка».
Люди. Нормальные люди. Вокруг было слишком много нормальных людей, и от этого Мельхиор чувствовал себя совсем несчастным и одиноким. «Почему они испытывают такое отвращение ко всем, кто на них не похож? Это что, преступление — быть не похожим на других? Я устал, я хочу сбежать от них, хочу забыть, что я пленник этого куцего тела…» Он шагал как во сне. Стены, стены, стены, узкая улочка. Лошадь спит в упряжке фиакра, неподвижная, как те же стены, нависающие с двух сторон. И в ушах звучит лишь эхо собственных шагов…
Очнулся Мельхиор перед железной дверцей, взялся за ручку. Чудно — он и сам не заметил, как сюда добрался.
Бельфорский лев[31] напоминал спящего сфинкса. Двое мужчин вышли из фиакра и направились ко входу в Катакомбы.
— Вам там наверняка понравится, Жозеф. Только представьте — тысячи скелетов. Это должно вдохновить вас на новый роман-фельетон.
Дородный буржуа, выгуливавший собаку на улице Даро в эту промозглую ночь, чуть не выронил сигарету, когда его бульдог рванул к незнакомцам. Но повелительный свист вкупе с окриком «Медор!» вернули зверя хозяину, и буржуа торопливо поволок питомца на поводке к улице Алле.
Один за другим подъезжали экипажи, останавливаясь всего на несколько минут, чтобы высадить пассажиров, и спешили убраться отсюда подальше. Дамы в платьях с пышными оборками и господа в цилиндрах столпились на тротуаре, приглушенно гомонили растревоженным роем, никто не хотел уступать другу другу место, все толкались, возмущались и окликали знакомых вполголоса. Самые трусливые ждали, что вот-вот нагрянет конная стража; кто посмелее, пользовались ночной теменью, чтобы потискать соседок.
Наконец дверь дома с табличкой «92» широко распахнулась, и трое верзил в париках дружно зашикали на гостей, призывая к молчанию. Подняв повыше светильники, они велели меломанам выстроиться в цепочку, и те гуськом последовали за провожатыми.
Виктор протянул вахтеру приглашение на две персоны, они с Жозефом миновали служебное помещение, нырнули в дверной проем в стене и, смешавшись с толпой любителей острых ощущений, начали нисхождение. Дамы то и дело ахали и взвизгивали, кавалеры кряхтели; винтовая лестница уходила под землю на двадцать четыре фута.
Внизу гостей встретил человечек ростом не выше десятилетнего ребенка, одетый в яблочно-зеленый камзол и клетчатые панталоны. Сделав знак следовать за ним, он устремился вперед, распевая:
Раз и два — пляшет Смерть,
Пяткою стучит в плиту: тук, тук, тук.
Завлекает в круговерть,
В замогильный хоровод: топ, топ, топ.
Процессия преодолела извилистую галерею с низкими цементированными сводами и ступила в просторный зал, стены которого были сложены из человеческих останков. Те, кому еще не доводилось бывать здесь, в Ротонде Берцовых Костей, не смогли сдержать испуганных восклицаний.
— Какой ужас! — выпалил музыкальный критик. — Это что, кладбище?
— Совершенно верно, — обернулся к нему нотный издатель. — Сюда с тысяча семьсот восемьдесят пятого года свозят останки из всех парижских некрополей. И то, что вы видите сейчас, — лишь малая толика. Галереи этого хранилища тянутся на восток до Ботанического сада, а на западе оканчиваются у старой заставы Вожирара.
— Да уж, тут мертвых поболее, чем живых в городе, — пробормотал Виктор.
— Миллионы парижан сложены штабелями на территории одиннадцать тысяч квадратных метров, а в высоту эта поленница составляет полтора метра, месье.
— До чего артистичное местечко! — умилилась пожилая дама, любительница концертов Колонна и Ламуре. — Взгляните, как ровненько сложены кости, а из самых длинных рабочие даже составили кресты.
— А вон там черепа. Как посмотрю на них — дурно делается, — шепнул Виктору Жозеф. — Они словно наблюдают за нами пустыми глазницами.
Виктор поежился при мысли о том, что когда-нибудь и от него останется такая вот груда костей, ничего больше.
Полночь бьют, а Смерть смычок
Хвать, хвать, хвать.
Скрипку вскинет на плечо —
И давай наяривать,
— снова затянул человечек, шагая во главе процессии.
— Что это вы нам поете? — недовольно осведомилась пожилая дама.
— Это стихи Анри Казалиса,[32] вдохновившие Камиля Сен-Санса на симфоническую поэму «Пляска смерти». В скором времени вы ею насладитесь, — ответил коротышка и опять заголосил:
Нет, не вырваться из круга,
Пляшет каждый так и сяк.
Только кости друг о друга
Бряк, бряк, бряк.
Над входом в Крипту Страстей, превращенную на эту ночь в концертный зал, висело предупреждение:
СТОЙ! ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЦАРСТВО СМЕРТИ!Внутри к колоннам из тесаного камня были прикреплены подсвечники, и пламя слегка подрагивало, освещая параллельные ряды соломенных стульев перед эстрадой, поставленной для музыкантов.
Жозеф отошел в сторонку, прочитал надпись на табличке:
Останки с кладбища Невинных, перезахоронены в апреле 1786-го и в июле 1802 гг.и взялся переписывать ее в блокнот — пригодится для нового романа-фельетона.
Человечек, послуживший гостям чичероне, подкрался к нему:
— Что вы там калякаете?
— Так, собираю материал. Я, знаете ли, романист. Вы читали «Месть неупокоенной души»?
— У меня хлопот невпроворот, чтоб еще и романы читать. Но историй всяких у меня у самого на собрание сочинений наберется. Кабы я взялся за дело, так исписал бы сотню тетрадей, я ведь очень чувствительный, а стало быть, талантливый. Впрочем, все мы, ущербные, ужас какие чувствительные. Меня вот называют «недомерком» и «малоросликом», что весьма прискорбно. Хорошо хоть я не такой корявый, как Лотрек,[33] глядите, очень даже пропорциональный. А у вас-то с фигурой тоже нелады, однако в этом сюртуке с подбитыми плечами ваш горб почти незаметен. Напрасно вы его прячете, чувствовать себя отверженным порой бывает полезно — это укрепляет дух. Признайте, мы с вами в одной лодке!
— Я выбрал для себя девизом слова Виктора Гюго: «Боюсь лишь одного: как бы душа не сделалась горбатой», — сухо сказал Жозеф.
Но коротышка уже зашагал прочь.
— Нахал! — буркнул ему в спину молодой человек. — Одно плечо выше другого — пустяк по сравнению с нехваткой полуметра роста.
Виктор тем временем повесил пальто на спинку стула и огляделся в поисках знакомых лиц. Здесь было много журналистов. Директор Консерватории Фернан Буржа сидел рядом с Альбером Лавиньяком, одним из преподавателей этого заведения. Поэт Жан Лоррен, воздев оба указательных пальца, унизанных перстнями, наставлял художника Анри Бриспо в краниологии. Антонен Клюзель, главный редактор «Пасс-парту», развлекал шутками изящную дамочку, та хохотала, встряхивая светлыми кудряшками и блестя ровными зубами, просто помирала со смеху, и Антонену, похоже, от этого даже было неловко. Вздернутый носик, веснушки на скулах… Виктору дамочка показалась знакомой. Где он ее встречал? Когда?.. Напряг память, но имени так и не вспомнил. Кто-то сзади коснулся его плеча, на ухо прошептали:
