Борис Акунин - Азазель
Она выбежала в коридор, Фандорин за ней. Вместе они ворвались в пустую, светлую аудиторию, пол которой почти сплошь был устлан кожаными матами, а вдоль стен располагались разнообразнейшие гимнастические снаряды: шведские стенки, кольца, толстые канаты, трамплины. Рапиры и фехтовальные маски соседствовали с боксёрскими перчатками и гирями. Стайка мальчуганов лет семи-восьми сгрудилась вокруг одного из матов. Раздвинув детей, Эраст Петрович увидел корчащегося от боли мальчика, над которым склонился молодой мужчина лет тридцати в гимнастическом трико. У него были огненно-рыжие кудри, зелёные глаза и волевое, сильно веснушчатое лицо.
– Ну-ну, милый, – говорил он по-русски с лёгким акцентом. – Покажи ножку, не бойся. Я тебе больно не сделаю. Будь мужчина, потерпи. Fell from the rings, m'lady, – пояснил он баронессе. – Weak hands. I am afraid, the ankle is broken. Would you please tell Mr. Izyumoff?[14]
Миледи молча кивнула и, поманив за собой Эраста Петровича, быстро вышла из класса.
– Схожу за доктором, мистером Изюмовым, – скороговоркой сообщила она. – Такая неприятность случается часто – мальчики есть мальчики… Это был Джеральд Каннингем, моя правая рука. Выпускник Лондонского эстерната. Блестящий педагог. Возглавляет весь российский филиал. За полгода выучил ваш трудный язык, который мне никак не даётся. Минувшей осенью Джеральд открыл эстернат в Петербурге, теперь временно здесь, помогает наладить дело. Без него я как без рук.
У двери с надписью «Врач» она остановилась.
– Прошу извинить, сэр, но нашу беседу придётся прервать. В другой раз, ладно? Приходите завтра, и мы договорим. У вас ведь ко мне какое-то дело?
– Ничего важного, миледи, – покраснел Фандорин. – Я и в самом деле… как-нибудь потом. Желаю успеха на вашем благородном поприще.
Он неловко поклонился и поспешно зашагал прочь. Эрасту Петровичу было очень стыдно.
* * *– Ну что, взяли злодейку с поличным? – весело приветствовал посрамлённого Фандорина начальник, подняв голову от каких-то мудрёных диаграмм. Шторы в кабинете были задвинуты, на столе горела лампа, ибо за окном уже начинало темнеть. – Дайте угадаю. Про мистера Kokorin миледи в жизни не слышала, про мисс Bezhetskaya тем паче, весть о завещании самоубийцы её ужасно расстроила. Так?
Эраст Петрович только вздохнул.
– Я эту особу встречал в Петербурге. Её просьба о педагогической деятельности в России рассматривалась у нас в Третьем. Про гениальных дебилов она вам рассказывала? Ладно, к делу. Садитесь к столу, – поманил Фандорина шеф. – У вас впереди увлекательная ночь.
Эраст Петрович ощутил приятно-тревожное щекотание в груди – такое уж воздействие производило на него общение с господином статским советником.
– Ваша мишень – Зуров. Вы его уже видели, некоторое представление имеете. Попасть к графу легко, рекомендаций не требуется. У него дома что-то вроде игорного притона, не больно-то и законспирированного. Тон принят этакий гусарско-гвардейский, но всякой швали таскается достаточно. Такой же дом Зуров держал в Питере, а после визита полиции перебрался в Москву. Господин он вольный, по полку уже третий год числится в бессрочном отпуске. Излагаю вашу задачу. Постарайтесь подобраться к нему поближе, присмотритесь к его окружению. Не встретится ли там ваш белоглазый знакомец? Только без самодеятельности, в одиночку вам с таким не справиться. Впрочем, вряд ли он там будет… Не исключаю, что граф сам вами заинтересуется – ведь вы встречались у Бежецкой, к которой Зуров, очевидно, неравнодушен. Действуйте по ситуации. Только не зарывайтесь. С этим господином шутки плохи. Играет он нечестно, как говорят у этой публики, «берёт на зихер», а если уличат – лезет на скандал. Имеет на счету с десяток дуэлей, да ещё не про все известно. Может и без дуэли череп раскроить. Например, в семьдесят втором на нижегородской ярмарке повздорил за картами с купцом Свищовым, да и выкинул бородатого в окно. Со второго этажа. Купчина расшибся, месяц без языка лежал, только мычал. А графу ничего, выкрутился. Имеет влиятельных родственников в сферах. Это что такое? – как обычно, без перехода спросил Иван Францевич, кладя на стол колоду игральных карт.
– Карты, – удивился Фандорин.
– Играете?
– Совсем не играю. Папенька запрещал в руки брать, говорил, что он наигрался и за себя, и за меня, и за три поколения Фандориных вперёд.
– Жаль, – озаботился Бриллинг. – Без этого вам у графа делать нечего. Ладно, берите бумагу, записывайте…
Четверть часа спустя Эраст Петрович мог уже без запинки различить масти и знал, какая карта старше, а какая младше, только с картинками немного путался – всё забывал, кто старше, дама или валет.
– Вы безнадёжны, – резюмировал шеф. – Но это нестрашно. В преферанс и прочие умственные игры у графа всё равно не играют. Там любят самый примитив, чтоб побыстрее и денег побольше. Агенты доносят, что Зуров предпочитает штосс, причём упрощённый. Объясняю правила. Тот, кто сдаёт карты, называется банкомёт. Второй – понтёр. У того и у другого своя колода. Понтёр выбирает из своей колоды карту – скажем, девятку. Кладёт себе рубашкой кверху.
– Рубашка – это узор на обороте? – уточнил Фандорин.
– Да. Теперь понтёр делает ставку – предположим, десять рублей. Банкомёт начинает «метать»: открывает из колоды верхнюю карту направо (она называется «лоб»), вторую – налево (она называется «сонник»).
«Лоб – пр., сонник – лев.», – старательно записывал в блокноте Эраст Петрович.
– Теперь понтёр открывает свою девятку. Если «лоб» тоже оказался девяткой, неважно какой масти, – банкомёт забирает ставку себе. Это называется «убить девятку». Тогда банк, то есть сумма, на которую идёт игра, возрастает. Если девяткой окажется «сонник», то есть вторая карта, – это выигрыш понтёра, он «нашёл девятку».
– А если в паре девятки нет?
– Если в первой паре девятки не оказалось, банкомёт выкладывает следующую пару карт. И так до тех пор, пока не выскочит девятка. Вот и вся игра. Элементарно, но можно проиграться в прах, особенно если вы понтёр и всё время играете на удвоение. Поэтому усвойте, Фандорин: вы должны играть только банкомётом. Это просто – мечете карту направо, карту налево; карту направо, карту налево. Банкомёт больше первоначальной ставки не проиграет. В понтёры не садитесь, а если выпадет по жребию, назначайте игру по маленькой. В штосс можно делать не более пяти заходов, потом весь остаток банка переходит банкомёту. Сейчас получите в кассе двести рублей на проигрыш.
– Целых двести? – ахнул Фандорин.
– Не «целых двести», а «всего двести». Постарайтесь, чтобы вам этой суммы хватило на всю ночь. Если быстро проиграетесь, сразу уходить не обязательно, можете какое-то время там потолкаться. Но не вызывая подозрений, ясно? Будете играть каждый вечер, пока не добьётесь результата. Даже если выяснится, что Зуров не замешан, – что ж, это тоже результат. Одной версией меньше.
Эраст Петрович шевелил губами, глядя в шпаргалку.
– «Черви» – это красные сердечки?
– Да. Ещё их иногда называют «черти» или «керы», от coeur.[15] Ступайте в костюмную. Вам по мерке подготовили наряд, а завтра к обеду скроят и целый гардероб на все случаи жизни. Марш-марш, Фандорин, у меня и без вас дел довольно. Сразу после Зурова сюда. В любое время. Я сегодня ночую в управлении.
И Бриллинг уткнулся носом в свои бумаги.
Глава восьмая,
в которой некстати вылезает пиковый валет
В прокуренной зале играли за шестью зелёными ломберными столами – где кучно, человека по четыре, где по двое. У каждого стола ещё топтались зрители: где игра шла по маленькой, – поменьше, где «шпиль» зарывался вверх – погуще. Вина и закусок у графа не подавали, желающие могли выйти в гостиную и послать лакея в трактир, но посылали только за шампанским, по поводу какого-нибудь особенного везения. Отовсюду раздавались отрывистые, мало понятные неигроку восклицания:
– Je coupe![16]
– Je passe.[17]
– Второй абцуг.
– Retournez la carte![18]
– Однако, господа, прометано!
– Шусточка убита! – и прочее.
Больше всего толпились у того стола, где шла игра по-крупному, один на один. Метал сам хозяин, понтировал потный господин в модном, чрезвычайно узком сюртуке. Понтёру, видно, не везло – он покусывал губы, горячился, зато граф был само хладнокровие и лишь сахарно улыбался из-под чёрных усов, затягиваясь дымом из гнутого турецкого чубука. Холёные сильные пальцы в сверкающих перстнях ловко откидывали карты – одну направо, одну налево.
Среди зрителей, скромно держась чуть сзади, находился черноволосый молодой человек с румяной, совсем не игроцкой физиономией. Опытному человеку сразу было видно, что юноша из хорошей семьи, на банк забрёл впервые и всего здесь дичится. Несколько раз тёртые господа с брильянтиновыми проборами предлагали ему «прометнуть карточку», но были разочарованы – ставил юноша исключительно по пятёрочке и «заводиться» решительно не желал. Бывалый шпильмейстер Громов, которого знала вся играющая Москва, даже дал мальчишке «наживку» – проиграл ему сотню, но деньги пропали зря. Глаза у румяного не разгорелись и руки не задрожали. Клиент получался неперспективный, настоящий «хлюзда».
