Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
— Так точно, были-с. Вошли на секунду и тут же вышли-с.
— Вошел и вышел? На секунду?!
У Романова перехватило дыхание. Он развернулся, бросился назад в тамбур.
Полковник закрывал дверь вагона.
— Погодите!
Поручик бесцеремонно отодвинул старшего по званию, спустился на самую нижнюю ступеньку и стал примериваться к прыжку.
— Вы что?! — вскричал Назимов.
— В Могилеве объясню! Сейчас некогда!
Набрал воздуха, справился с колыхнувшимся в груди страхом и скакнул на насыпь. Главное — удержаться на ногах первые два шага.
Получилось!
Алексей перекувырнулся — как в гимнастическом зале, на пробковых матах, покатился вниз. Пару секунд полежал, прислушиваясь к собственному телу. В нескольких местах оно болело и саднило, но не тревожным образом. Пустяки — ушибы. Переломов нет.
Поручик встал, отряхнулся, поднялся к рельсам.
Краткосрочный визит пресс-атташе Сусалина в собственное купе, только чтоб скомкать и выкинуть бумажку, да еще возле верстового столба с хорошо запоминающимся номером, выглядел чертовски интересно. Алексей действовал даже не логически, а повинуясь охотничьему инстинкту, развившемуся за два года контрразведывательной службы.
Мимо пронесся последний вагон. Жандармы оцепления один за другим поворачивались и глядели ему вслед — во время движения поезда, согласно инструкции, они стояли к дороге спиной.
— Командира ко мне, живо! — крикнул Романов ближайшему солдату, а сам зашагал в обратном направлении, к столбу.
— Командира! Командира! — пронеслось по цепи.
Навстречу, придерживая шашку, бежал офицер в мерлушковой шапке.
Но прежде чем он оказался рядом, Алексей уже нашел искомое. Белый ком бумаги был виден издалека.
Подобрал, развернул. Еще интересней: листок был совершенно чист. Зачем, спрашивается, его выбрасывать?
Жандармский офицер, тяжело дыша, остановился и с изумлением смотрел, как невесть откуда взявшийся поручик обнюхивает пустую бумагу, лижет языком, бережно прячет под китель.
— Я помощник полковника Назимова.
Романов протянул удостоверение, внимательно озираясь. Место голое, спрятаться совершенно негде. Тогда что же? Курьер явится за листком позже?
— Вы теперь что? — спросил он подпоручика.
— Как положено. Дрезина всех подбирает, подтягиваемся к станции, и до следующего перегона.
— Очень хорошо. Делайте всё, как обычно. Без суеты, без нервозности, по сторонам особенно не пяльтесь.
— А вы?
— Я тут останусь. Только вот что… — Алексей неодобрительно посмотрел на хмурое небо. — Одолжите шинель, а? В Могилеве верну. Видите, я практически в неглиже. Черт знает, сколько мне здесь торчать.
— Конечно. И шапку возьмите.
Жандарм уже раздевался.
— Только зачем всё это?
— Да вот решил устроить пикник на природе.
Смирнов
Смирнов мчал в легкой велодрезине, откинув назад капюшон брезентового дождевика. Холодная морось и встречный ветер его только освежали.
Хорошо Смирнову бывало редко, только когда один — в смысле, совсем один. Чтоб, куда ни кинь взгляд, вообще ни души. Но живешь ведь среди людей, они повсюду. Последний раз он ощущал такую свободу в прошлом году, когда плыл на лодке через Байкал.
Здесь, конечно, не Байкал, но тоже неплохо: пустая земля, надвое рассеченная двойным швом рельсов, жестяное небо. Ясную погоду Смирнов не выносил, маялся. Потому что в тот день сияло предательски ласковое весеннее солнышко, а они с Полиной так давно не виделись. От этого разнежились, потеряли бдительность. И прошляпили слежку. Когда заколотили в дверь, было уже поздно. Поля сказала: «У меня документы в порядке. Ты уходи через чердак, я их задержу». Откуда ему было знать, что нет у нее никаких документов, что она его просто спасает от висельного приговора?
Он был уже на крыше, когда внизу затарахтели выстрелы. Конечно, кинулся назад. Но через секунду дом дрогнул от взрыва. Поля подорвала себя вместе с псами из Охранки. Смирнов долго потом не мог забыть, как сверкала на солнце крыша, и с тех пор более или менее нормально себя чувствовал, только если небо затянуто тучами.
Много месяцев он не мог себе простить, что не погиб вместе с Полиной. Но теперь понял, зачем остался жив. Чтобы исполнить Большое Дело.
И стало Смирнову хорошо, спокойно, как только может быть хорошо и спокойно человеку, который думал, что жизнь устроена криво, и вдруг обнаружил: нет, есть во всем и логика, и справедливость. Последние дни Смирнов чувствовал себя помолодевшим. То есть, не помолодевшим, конечно, он и так был молод, а вернувшимся из старости в свой настоящий возраст. По полям, по долам, навстречу ноябрьскому ветру Смирнов гнал, будто на крыльях летел. «Как есть Ворон», подумал он и даже улыбнулся, вкось, потому что губы отвыкли.
Задание было простое, ясное, легко выполнимое. Секрет всякой правильной организации: разложить сложное дело на элементарные звенья, каждое из которых не представляет особенной сложности. В этом немцы, конечно, гении. Все гайки и винтики у них на своем месте.
На полустанке к Смирнову подошли точно в назначенное время. Два слова только и было сказано: «Ворон?» «Я». Железнодорожную форму выдали правильного размера. Дрезина идеально смазана, почти не дребезжит. На случай патруля — документ: обходчик проверяет состояние верстовых столбов. Стопроцентное объяснение для остановки. Даже номер столба такой, что не нужно память напрягать.
К условленному месту Смирнов-Ворон должен был прибыть не раньше одиннадцати, чтоб оттуда успели убраться жандармы оцепления, но не позже двенадцати, когда сзади нагонит военный эшелон.
Что ж, русские, когда нужно, тоже могут быть пунктуальны. Смирнов подъехал к столбу 800 ровно посередине обозначенного интервала, в 11.30.
Огляделся как можно внимательней. Никого, только чернокрылые тезки кружили над унылой пашней.
Скомканный листок валялся в пяти шагах от столба — очередное проявление немецкой аккуратности.
Вот и всё задание.
Смирнов положил бумажку в карман, поднялся назад, к дрезине.
Вдруг сзади голос:
— Мусор собираем? Похвальная любовь к чистоте. Руки!
Обернулся — человек в жандармской шинели. Револьвер «кольт» наставил.
Попался, гад
Не так долго пришлось ждать, два часа с хвостиком. Алексей даже замерзнуть не успел. А шапку надевать не стал — оказалась мала.
Спрятаться было негде, но Романов притащил с поля соломы, накидал небольшой стожок. Получилось идеальное гнездо: полная маскировка, прекрасный обзор, плюс тепло и мягко. Даже шинель подпоручику не испачкал.
Когда вылезал из укрытия, солома, конечно, зашуршала, но связник хрустел гравием по насыпи и ни черта не слышал. Взял его Алексей, как по учебнику: сзади, на дистанции близкой, но безопасной. Что особенно приятно, бежать курьеру было совершенно некуда. Попался, гад.
Связной обжег Романова волчьим взглядом, потом быстро глянул по сторонам.
— Да, я тут один, — не стал врать поручик. — Но шалить не советую. Именно потому что один, церемонничать не буду. Дернешься — выстрелю. Ногу продырявлю.
— Чего мне дергаться? Нечего мне дергаться.
Не германец, русский. Предателей Романов ненавидел еще больше, чем шпионов. Даже захотелось, чтоб мерзавец дернулся. Стрелять мы не будем, а вот рукояткой пару раз по роже съездить было бы приятно. Но это, впрочем, еще успеется.
— Я велел поднять руки! Из карманов! Медленно!
Палец напрягся на спусковом крючке. Если у курьера в кармане оружие, придется стрелять — в руку. Поди только угадай, правша или левша этот чугунномордый.
Руки Чугунная Морда вынул вежливо, без поспешания. Теперь можно сделать два шага вперед. Накинется — не беда. Если без оружия, милости просим.
— Разжать кулаки. Показать ладони. Потом повернуться спиной…
Удивил поручика Чугунная Морда. Взял врасплох. Тоже шагнул вперед и сделал резкое крюкообразное движение правой рукой, будто хотел ударить в лицо. Алексей к такому обороту событий был готов и подался назад, чтобы уйти от хука, но кулак шпиона разжался, и в глаза Романову полетела мелкая табачная крошка, да еще, кажется, вперемешку с перцем или какой-то другой едкой дрянью. Попался поручик на элементарный бандитский трюк.
Сразу ослеп, и пришлось стрелять, хоть не собирался. Выпалил Алексей, конечно, вверх, чтобы, упаси Боже, не уложить связного. Всякий нормальный человек от вспышки в упор шарахнулся бы, и это дало бы поручику секунду, чтоб протереть глаза. Но противник попался нетривиальный. С него сбило кепку и опалило волосы, но он даже не присел, а бросился на офицера. Схватился за дуло револьвера, вцепился пятерней в горло, сшиб наземь.
