К. Сэнсом - Соверен
Затем мысли мои вернулись к Малевереру. Он стал сообщником сэра Ричарда и помог оклеветать меня, вне всякого сомнения рассчитывая, что Рич окажет ему ответную услугу в деле приобретения земель мятежников. Расчеты его не оправдались. Но что, если он и в самом деле вел двойную игру и, содействуя грязным замыслам Рича, преследовал некую тайную цель? Почему он столь решительно отвергал все мои предположения? Убедив себя, что Дженнет Марлин похитила и уничтожила документы, а Бродерика убил обезумевший Редвинтер, он оставался глух ко всем доводам рассудка. Скорее всего, он знал, что солдаты, которым поручена охрана заключенного, неравнодушны к выпивке, однако до поры до времени это ничуть его не тревожило. Я приписывал все эти просчеты его глупости и упрямству, но что, если здесь скрывался тайный умысел? Кстати, где сейчас сэр Уильям, в Лондоне? Или на пути в Йорк? Хорошо бы все-таки точно узнать, кто отобрал для Бродерика стражников-пьяниц…
Вернулась Джоан с подносом, на котором лежали яйца, хлеб и сыр.
— Джоан, простите за столь нежданное нашествие гостей, — произнес я вкрадчивым тоном. — Еще в Йорке я обещал мастеру Ренну, что он может остановиться у меня дома. В Лондон его привели семейные дела, а здоровье его, как вы сами видите, оставляет желать лучшего. Что до Барака, он повредил ногу, и я решил, что ему лучше остаться у меня до полного выздоровления. Мистрис Ридбурн… — Я осекся, не зная, что сказать. — Кстати, где они все?
— Разбежались с утра пораньше, — фыркнула Джоан. — У мастера Джека какое-то дело, а Тамазин отправилась в Уайтхолл. Сказала: хочет узнать, сохранилось ли за ней место на кухне. По слухам, всю челядь королевы сейчас разогнали.
— Я тоже слышал нечто подобное, — безучастно проронил я.
«Да, совсем скоро слуги королевы лишатся своей госпожи, — добавил я про себя. — Тамазин некому будет печь сладкое печенье».
Джоан в замешательстве переступала с ноги на ногу, явно собираясь сказать что-то еще.
— Я ничего не имею против мастера Ренна, сэр, — произнесла она наконец. — Бедный старый джентльмен! Сразу видно, ему не много осталось. Но этой нахалке Тамазин у нас делать нечего. Где это видано, чтобы девушка жила с молодым человеком не венчанная? А она, похоже, не ведает, что такое стыд. Знай задирает нос и наряжается в платья, в которых не пристало расхаживать девице простого звания. По ее словам, она поселилась здесь, чтобы ухаживать за больным стариком. Но я ее насквозь вижу. Она из тех пронырливых особ, которые на все готовы, лишь бы обосноваться в доме джентльмена.
— Тамазин пробудет здесь недолго, Джоан, — устало проронил я. — Во время путешествия все мы чертовски устали. Как только Барак и его подружка придут в себя, они покинут этот дом.
— Верьте моему слову, она настоящая распутница, — не унималась служанка. — Думает, я не знаю, что по ночам она пробирается в комнату мастера Джека.
— Что нам до их ночных дел, Джоан? Сейчас я слишком устал, чтобы переживать из-за чужой нравственности.
Поняв, что я не расположен обсуждать недостойное поведение Тамазин, моя домоправительница сделала реверанс и вышла из комнаты.
Я с жадностью набросился на еду и, съев все до последней крошки, принялся бродить по комнате.
Малеверер и сержант Ликон не выходили у меня из головы, перед мысленным взором упорно возникал образ Бродерика, медленно раскачивающегося в петле. Потом я вспомнил, что как раз сегодня Барак собирался встретиться с приятелем, которому удалось добыть какие-то сведения об отце Тамазин. Любопытно, что он узнал? На ум пришел Мартин Дейкин, и я уже решил не откладывая сходить в Грейс-Инн и узнать о нем. Но потом вспомнил, что вид мой наводит на людей ужас, и отказался от этого намерения. К тому же до моих собратьев по ремеслу могли дойти слухи о происшествии в Фулфорде, а я чувствовал, что не в состоянии вынести докучливых расспросов.
«Ничего, — сказал я себе, — в Грейс-Инн я схожу завтра, избавившись от наручника. Может статься, я встречу там Билкнэпа. Знает ли эта продувная бестия, каким испытаниям меня подвергли, дабы обеспечить ему победу над законом?»
Я решил посмотреть, что творится на месте старого фруктового сада, надел сапоги и вышел из дома. На дорожках стояли лужи, а у дальней стены, за которой начинался фруктовый сад, земля превратилась в настоящее месиво. Я отпер калитку и вышел.
На участке земли, раскинувшемся передо мной, яблони росли на протяжении столетий; это были старые, искривленные, шишковатые деревья. С одной стороны сад тянулся до Канцлер-лейн, с другой — до ограды Линкольнс-Инна. Барак ничуть не преувеличил, когда сказал, что ныне он превратился в болото. Ямы, оставшиеся от выкорчеванных яблонь, были до краев наполнены водой. Древесные корни более не поглощали грунтовых вод, да и осень выдалась на редкость дождливая. В результате у самой стены возникла невероятных размеров лужа, более напоминавшая пруд. Осознав, что моим владениям угрожает потоп, я мысленно выругался и пообещал себе завтра непременно поговорить с казначеем корпорации.
Печальное зрелище, которое являл собой уничтоженный сад, произвело на меня угнетающее впечатление. Я поспешно вернулся к себе и заглянул в конюшню. Сьюки и Предок стояли в стойлах, лениво жуя сено. Обе лошади были в добром здравии и, завидев меня, приветственно заржали. Я подошел и погладил Предка по лоснящемуся боку.
«Любопытно, о чем он думает? — спрашивал я себя, глядя в его темные глаза. — Переживал ли он, оказавшись на попечении незнакомых людей, которые заставили его проскакать двести миль? Тосковал ли по дому, так, как я в Тауэре?»
На память пришла огромная лошадь Олдройда, внезапно возникшая из тумана и едва не сбившая с ног нас с Тамазин. Гибель хозяина оказалась для животного невыносимым потрясением. Смерть, ставшая первым звеном в целой цепи насильственных смертей.
Выйдя из конюшни, я ощутил на лице дождевые капли и поспешил к дому. На крыльце спиной ко мне стоял какой-то высокий человек в черном плаще. Он смотрел на дверь, словно не решаясь постучать. Рука моя непроизвольно потянулась к кинжалу, висевшему на поясе. С тех пор как в Тауэре мне вернули оружие, я с ним не расставался.
— Что вам угодно? — резко осведомился я.
Незнакомец обернулся.
Это был сержант Ликон, сменивший мундир и шлем на камзол и шляпу. Мальчишеское лицо казалось до крайности озабоченным. Я заметил, что на поясе у него висит меч. Впрочем, большинство мужчин в Лондоне не выходили на улицу без оружия. Сержант снял шляпу и поклонился.
— Мастер Шардлейк…
Он осекся, рассмотрев мое лицо.
— В Тауэре со мной не слишком церемонились, — угрюмо проронил я.
— Я рад, что вас освободили, сэр. В Линкольнс-Инне я узнал, где вы живете. Сэр, простите, что на пристани мне пришлось вас арестовать. Я получил приказ и…
— Что вы хотите? — нелюбезно осведомился я.
— Поговорить с вами, сэр, если вы позволите.
Вид у сержанта был такой унылый и растерянный, что в сердце моем шевельнулась жалость.
— Входите, — сказал я, открывая дверь и пропуская его в холл. — Сделайте милость, снимите меч, сержант, — попросил я, когда мы оба оказались в гостиной. — Видите ли, сейчас остро заточенные лезвия пробуждают у меня слишком тяжелые воспоминания.
— Да-да, конечно, — закивал Ликон и, залившись краской, поспешно отстегнул перевязь.
Я взял меч и поставил у дверей.
— Итак, сержант, что привело вас в мой дом?
— Не зовите меня сержантом, сэр. Я уволен. Теперь я просто Джордж Ликон. Меня обвинили в том, что я не досмотрел за теми пьянчугами и тем самым позволил убийце Бродерика сделать свое дело. Я слышал, мастер Редвинтер повесился в Тауэре, — добавил он, поколебавшись.
— Да, это правда.
— Вчера меня допрашивал сам архиепископ Кранмер.
Я пытливо посмотрел на бывшего сержанта, пытаясь прочесть в его глазах упрек. Но взгляд его был исполнен лишь печали и усталости. Значит, Кранмер не сказал, кому он обязан повышенным вниманием к своей скромной персоне.
— И что же?
— Он спросил, как это я допустил, что солдаты напились на посту.
— И что вы ответили?
— Ответил, что свинья грязи найдет, а они оба — настоящие свиньи. Хотя хитрости им не занимать. Не представляю, как они сумели протащить на корабль бутыль с пивом.
— Скажите, а кто отбирал людей для охраны Бродерика? — осведомился я нарочито равнодушным тоном.
— Капитан королевской стражи подсунул этих олухов сэру Уильяму. Верно, не чаял, как от них избавиться. Я кое-что слышал об их подвигах. Когда сэр Уильям сообщил, что они будут охранять заключенного, я пытался возражать. Сказал: с ними хлопот не оберешься. Но он и слушать ничего не хотел.
— Как вы думаете, почему он остался глух к вашим словам?
— Ну, это всякому ясно, сэр, — пожал плечами Ликон. — Не такой сэр Уильям человек, чтобы слушать простого сержанта. Он всегда настоит на своем. А за его ошибку пришлось платить мне.
