Хулия Наварро - Глиняная Библия
Ясир познакомил его с соответствующими людьми – с «расхитителями могил», которые знали Долину Царей как свои пять пальцев. Однако именно Танненберг, используя свои знания древней истории, разработал план проведения раскопок в Сирии, Иордании, Ираке… А что касается раскопок в Харране, он неоднократно порывался лично возглавить бригаду археологов, которая будет этим заниматься.
Он мечтал найти глиняные таблички, написанные Шамасом и содержащие истории, поведанные ему Авраамом.
Альфред заразил Алию своей одержимостью найти эти – якобы содержащие библейские тексты – таблички и убедил Ясира в том, что сделать это действительно необходимо.
Эти таблички стали его страстью, навязчивой идеей, главной движущей силой его жизни. Он был абсолютно уверен, что когда-нибудь обязательно их разыщет, и тогда он торжественно войдет в историю через парадную дверь, и никто уже не станет копаться в его прошлом. Нет, он вовсе не раскаивался в тех поступках, которые когда-то совершил в Маутхаузене, однако он понимал, что союзные державы постараются добиться суда над всеми, кто зверствовал в концлагерях. Его тоже наверняка ищут и будут искать, хотя до него дошли слухи, что делалось это без особого рвения. А вот в Египте, как и предполагал Ясир, искать его никто не собирался. Да, именно так: сначала в Египте, а позднее в Сирии и Ираке Танненберг нашел для себя надежное убежище – как, впрочем, и многие из его бывших коллег. О проходившем в Нюрнберг судебном процессе Альфред узнал, когда проводил раскопки в Харране, мечтая найти глиняные таблички с повествованием о сотворении мира. Именно там, в Харране, Алия забеременела и в положенный срок родила ему сына Гельмута. Затем след Танненберга постепенно затерялся в песках пустынь Ближнего Востока.
36
– Мерседес, пожалуйста, не плачь…
Слова Бруно никак не подействовали на Мерседес, и она по-прежнему не могла сдержать слез.
Карло пододвинул к ней стакан с водой, а Ганс достал из кармана пиджака чистый белый платок и протянул его своей подруге.
Уличный шум Барселоны проникал в дом Мерседес через чуть приоткрытые окна.
Собраться всем вместе предложил Ганс, и уже через несколько часов трое стариков оказались в аэропорту Барселоны, обеспокоенные эмоциональным состоянием Мерседес, вызванным известием о смерти Альфреда Танненберга.
– Простите меня, простите, – пробормотала, оправдываясь, Мерседес. – Я ничего не могу с собой поделать. Я непрерывно плачу с тех пор, как вы мне позвонили…
– Мерседес, пожалуйста, не плачь, – попытался уговорить ее Карло.
– Знаешь, мне кажется настоящим чудом то, что нам удалось убить этого подонка. Я всегда знала, что когда-нибудь нам это удастся сделать, однако иногда я теряла надежду и… – Мерседес снова залилась слезами.
Успокойся, Мерседес, не плачь. Нам, наоборот, нужно радоваться, мы ведь сдержали свою клятву, дожили до этого момента, – сказал Бруно, пытаясь утешить свою подругу.
– Я все еще помню тот день, когда в Маутхаузен вошли американцы… – произнес Карло. – Ты пряталась вместе с нами в бараке. Мерседес, ты тогда была похожа на мальчика. Добросердечный врач-поляк спас тебе жизнь и сумел уговорить остальных, чтобы они согласились оставить тебя в их бараке.
– Если бы тебя тогда нашли… – Ганс покачал головой.
– Не знаю, что те звери сделали бы тогда с нами, детьми, но они наверняка заставили бы дорого заплатить за это того польского доктора и всех мужчин, живших в бараке, – задумчиво сказал Бруно.
– Тогда ты была более стойкой и не плакала так много, – попытался пошутить Карло.
Мерседес вытерла слезы платком Ганса и отпила из стакана немного воды.
– Простите меня… Я пойду… пойду умоюсь, а затем вернусь.
Когда она вышла из гостиной, трое друзей переглянулись, не скрывая охватившей всех их тоски.
– Я спрашиваю себя, как так могло получиться, что этот подонок прожил столько лет на Ближнем Востоке, и никто его там не смог обнаружить, – Бруно горестно вздохнул.
– Многие нацисты нашли себе убежище в Сирии, Египте и Ираке, а еще в Бразилии, Парагвае и других латиноамериканских странах, – сказал Ганс. – Пример Танненберга – не единственный. Многие из них спокойно дожили до старости, и никто их не трогал и не трогает.
– Не забывайте, что главный муфтий Иерусалима был верным союзником Гитлера, да и вообще арабы в основном поддерживали нацистский режим, – добавил Карло. – Так что чему тут удивляться?
– Но почему мы не могли его найти в течение всех этих лет? – спросил Бруно, обращаясь словно к самому себе..
– Потому что, независимо от того, меняет человек свое имя или нет, в стране с феодальным или диктаторским режимом его найти намного сложнее, чем в демократической стране, – пояснил Карло.
Когда Мерседес вернулась в гостиную, она немного успокоилась, хотя ее глаза все еще были красными от слез.
– Я до сих пор не поблагодарила вас за то, что вы ко мне приехали, – сказала она, пытаясь улыбнуться.
– Мы все испытывали необходимость собраться вместе и поговорить, – откликнулся Ганс.
– Боже мой, какой долгий путь мы проделали! – воскликнула Мерседес.
– Да, но мы прошли его не зря. За годы страданий и кошмаров мы наконец получили единственно возможную компенсацию – мы отомстили, – сказал Бруно.
– Да, конечно, мы отомстили. Я все эти годы ни на минуту не сомневалась, что нам удастся выполнить нашу клятву. То, что мы пережили, было для нас… было настоящим адом. Поэтому я думаю, что, если Бог существует и он отправит нас в ад, там вряд ли будет хуже, чем в Маутхаузене. – При этих словах глаза Мерседес снова наполнились слезами.
– А ты еще раз говорил с Томом Мартином? – спросил Карло у Ганса, пытаясь отвлечь Мерседес от мрачных мыслей.
– Да, и сказал ему, что они должны выполнить всю работу, причем чем раньше, тем лучше, – ответил Ганс. – Он меня заверил, что его человек выполнит свои обязательства, и напомнил о тех огромных трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться при выполнении нашего заказа. Он считаем, что я себе даже и представить не могу, каково это – суметь пробраться в Ирак и убить там человека, находящегося под защитой режима Саддама.
У него было достаточно времени для того, чтобы выполнить наш заказ, – буркнул Бруно.
Да, но он все же сумел его выполнить, хотя нам это и стоило, конечно же, немало, – сказал Ганс. – Агентство «Глоубал Груп» не нанимает заурядных киллеров. В противном случае их человеку наверняка не удалось бы убить Танненберга. Но, как бы то ни было, я категорически заявил ему, что вторая часть заказа – а именно устранение Клары Танненберг – должна быть выполнена намного быстрее, чем это было в случае с ее дедушкой.
Возможно, убить Клару Танненберг будет еще труднее. Все газетчики, похоже, уверены в том, что Буш в любой момент может отдать приказ о нападении на Ирак, и если это действительно произойдет, если начнется война, то человеку Тома Мартина будет нелегко выполнить наш заказ, – с некоторой озабоченностью произнес Карло.
– Но мы ведь не знаем, начнется война или нет, хотя в газетах и утверждается, что она неизбежна, – сказал Бруно.
– Я уверен, что начнется, – заявил Карло. – Американцы наверняка уже все решили. Слишком уж много стоит на кону.
– Знаешь, мне всегда казалось, что ты, скорее всего, коммунист, – съязвил Ганс.
Карло засмеялся, однако в его смехе ощущался привкус горечи.
– Моя мать попала в Маутхаузен за то, что была коммунисткой, точнее говоря, за то, что коммунистом был мой отец. Он умер еще до того, как его бросили в концлагерь, а моя мать… моя мать его обожала и восприняла идеи, за которые он боролся, как свои собственные, тем более что ее родители тоже были коммунистами. Так кем же еще я мог стать? Надо сказать, что я до сих пор верю, что коммунистическая идеология имеет свои плюсы, несмотря на все те ужасы, которые происходили за «железным занавесом» во времена Сталина, – вспомните ГУЛАГ.
– Как бы то ни было, Буш освободит мир от этого негодяя и убийцы – Саддама, причем не знаю, имеют ли для меня большое значение истинные причины американского вторжения в Ирак, – заявил Ганс.
– Но ради того, чтобы покончить с Саддамом, придется умереть тысячам невинных людей, а это, друг мой, с точки зрения морали неприемлемо, пусть даже я никогда и не был приверженцем антиамериканских настроений, потому что мы как раз обязаны американцам жизнью, – сказала Бруно.
– А сколько людей умерло ради того, чтобы освободить нас? – воскликнул Ганс. – Если бы США не пожертвовали тысячами своих сыновей, мы, скорее всего, погибли бы в концлагере.
– Вы оба правы, – вмешалась Мерседес.
Все замолчали, углубившись каждый в свои мысли. Их восприятие окружающей действительности всегда было омрачено тем кошмаром, через который они прошли в Маутхаузене.
Карло поднялся с кресла, хлопнул в ладоши и, пытаясь говорить веселым тоном, предложил своим друзьям устроить по воду свершившегося события настоящий пир.
