Кэрол Макклири - Алхимия убийства
При посещении водостоков доктор Пастер оставался без респираторной повязки. Те, что были у директора и его помощника, были смочены одеколоном и немного спиртом, поскольку считалось, что таким способом можно нейтрализовать вредные пары.
— Средневековье, — пробормотал Пастер при виде таких средств защиты.
Мишель усмехнулся, когда увидел, что директор и его помощник надевают повязки. Он и сотни таких, как он, проводили всю жизнь в водостоках и никогда не страдали от испарений, хотя он попросил посетителей заправить носовые платки за воротник. Они подумали, что это для того, чтобы не мерзла шея, но потом поняли, почему рабочие закрывали ее: огромные пауки и гигантские сороконожки сидели на потолке и иногда падали вниз.
— Mon Dieu![20] — Мишель остановился и с испугом посмотрел на Рота. — Если насекомые здесь вырастают до таких размеров, то каковы же те невидимые существа, которых вы ищете?
11
Слабый свет показался в темноте впереди Мишеля.
— Это лампа моего напарника Анри, — сказал он.
Как эти рабочие преисподней находили дорогу в темном лабиринте тоннелей, оставалось тайной под стать той, что окружает Сфинкса. Но когда они дошли до того места, где висел фонарь, Анри они не увидели.
— Он был здесь, — сказал Мишель. — Наверное, поднялся перекусить. — Он показал на отверстие в потолке тоннеля. — Это для сброса бытовых отходов.
Это было обычное круглое отверстие над потоком сточных вод.
Париж, как древний город, продолжал избавляться от нечистот через отверстия на первых этажах многоквартирных домов. Жители через такие отверстия опорожняли ночные горшки. Отверстие, указанное Мишелем, находилось в одном из домов бедняцкого квартала, где были отмечены первые случаи заболевания «черной лихорадкой».
— Лягушки здесь дохли, когда люди начали болеть там, наверху?
Мишель покачал головой:
— Нет, мсье, я этого не видел. Но дохлых крыс видел.
Директор здравоохранения подошел к ним, когда рабочий осветил отверстие своим фонарем. Он наступил на лягушку, посмотрел под ноги на кровавое месиво и с ухмылкой сказал своему помощнику:
— Доктор Пастер все время стращает нас, что полчища микробов наступают как одиннадцатая египетская чума. Теперь мы видим, что он не прав. Бог наслал на нас полчища лягушек.
Помощнику понравился юмор начальника, или он счел нужным показать это, однако ни Пастер, ни Рот никак не отреагировали. Пастер давал указания Роту, где взять пробы воды и чтобы тот налил ее в стерилизованные бутылки в кожаном кофре, висевшем на ремне, перекинутом через плечо. Пастер обычно сосредоточивался на своей работе и не любил, когда его от нее отрывают.
— Нужно взять еще и лягушку, — сказал Рот, поймав одно из скользких созданий. — Может быть, миазмы — от их несвежего дыхания.
Пастер был поглощен своей работой и не обратил внимания на замечание Рота, но сарказм не ускользнул от директора, давшего взглядом понять Роту, что раздавил бы его сапогом, как только что раздавил лягушку. Пастер переключился на Мишеля и спросил его о работе.
— Работа опасная, — ответил тот. — Когда идет дождь, вода здесь ревет как в водопаде. Да даже при нормальном уровне воды можно соскользнуть в канал, и тебя унесет за секунду. — Он оглянулся и посмотрел в водосток, словно хотел убедиться, не угодил ли туда Анри.
— Летом запах сильнее?
— Гораздо сильнее. Иногда образуется так много газа, что кажется: вот чиркнешь спичкой, чтобы закурить, и будет взрыв. Заводы сбрасывают в канализацию химикаты, которые оставляют ожоги на коже, а в легких все горит, когда дышишь.
— Но вы не боитесь вредных испарений?
— Доктор, я работаю под землей уже более двадцати лет. Если эти паразиты, о которых говорите, не сожрали меня, значит, я им не по вкусу.
Двадцать лет в канализации. Да еще его отец до него. Вполне обычная практика следовать по стопам отца в выборе профессии. Во Франции даже палач — наследственная профессия.
Человеческие экскременты плюхнулись в воду через отверстие в потолке. Директор показал на них.
— Мсье Пастер, вам нужно взять и этого дерьма к себе в лабораторию, чтобы исследовать под микроскопом. Может быть, вы обнаружите в нем микробы чумы, угроза которой, по-нашему, нависла над городом.
— Странная штука, — сказал Пастер, совершенно не обращая внимания на директора. У него был отсутствующий взгляд, как у индийского мудреца, в состоянии транса погруженного в мысли.
— Дерьмо — странная штука? — Директор поднял брови.
Пастер посмотрел на Бруарделя, словно только что заметил его.
— Нет, лягушки.
— Лягушки?
— Ну да, — недовольно произнес ученый. — Вы что — не видели лягушек и крыс, мсье директор? Почему лягушки живы, а крысы дохнут?
Мишель направил луч фонаря на что-то лежащее впереди на каменной дорожке и пошел посмотреть, что там, но внезапно остановился словно пораженный громом.
Его напарник Анри лежал поперек узкого прохода, туловищем прислонившись к каменной стене. Его рот и глаза были широко открыты. Струйка крови стекала из уголка губ. Крыса вгрызалась ему в лицо, еще несколько особей копошились под разодранной рубашкой в животе. Внутренности вывалились и почернели. Рядом с ним валялись дохлые грызуны.
12
Нелли Блай, Париж, 27 октября 1889 года
Ночь темна и глуха в переулке за «Мулен Руж». Луч маяка на Эйфелевой башне кружит над мрачным морем тумана подобно летучему призраку. Каждый раз, когда он проплывает над головой, оживает все неживое вокруг.
В переулке тихо как в склепе.
От страха холодок пробегает по спине. Одному Господу известно, что скрывается во мраке. Плотнее обмотав шею шерстяной шалью, я почти бегу к углу переулка, где газовый фонарь создает размытую дыру туманного света. Съежившись в освещенном круге, прислушиваюсь к звукам ночи, но ничего не слышу, кроме своего учащенного дыхания. Из-за света даже труднее что-либо разглядеть в тумане, и я снова неохотно делаю шаг в темноту. На некотором расстоянии от меня какое-то движение, шевеление, которое я скорее чувствую, чем вижу.
Ноги увлекают меня вперед, словно они наделены своим собственным сознанием, в то время как я борюсь с желанием повернуть в обратную сторону и мчаться в свою гостиницу.
Я оказываюсь у старинной каменной стены с арочными воротами, заросшими мхом. Вот так, чтобы встретиться с убийцей, я пришла не на самое подходящее для этого место — на Монмартрское кладбище.
Я видела этот каменный сад с некоторого расстояния в дневное время. Здесь с трудом протиснешься между небольшими склепами, украшенными витражами и изумительными скульптурами. Это последнее пристанище многих знаменитостей, но мне не хочется составлять им компанию.
Идет смертельная игра.
Я трижды что есть силы дую в полицейский свисток и кричу: «Помогите!»
Мне нужно ждать жандармов, но в опасности женщина. Я снова дую в свисток.
— Полиция идет! — кричу я и вхожу в ворота.
Когда пробегает луч маяка на башне, тени от склепов приходят в движение. Как каменные призраки, поднимающиеся с земли. Большинство мавзолеев имеют метра два на два и чуть больше трех в высоту — миниатюрные дворцы мертвых. В некоторых, большего размера, стоят скульптуры, достойные царей. За ними может скрываться что угодно. Даже средь бела дня нельзя увидеть человека за частоколом строений.
Я слышу топот бегущих, и моя отвага тает. Я делаю шаг в сторону с главной дорожки и опускаюсь на колено позади какого-то склепа. Надо мной застыла каменная фигура скорбящей молодой женщины с обнаженной грудью, ей здесь вечно стоять над могилой. Она заставляет меня вспомнить о Джозефине. Шаги затихают вдали, но я не двигаюсь с места. Сердце готово вырваться наружу.
Все-таки это неприятное место.
Я верю в мертвых, как и в живых, и, может быть, поэтому кладбища так действуют на меня. Собравшись с духом, встаю и дую в свисток изо всех сил.
Над головой снова вспыхивает башенный луч. Я вижу проститутку. Ее белое платье светится призрачным светом. Она стоит с вытянутой вперед рукой, словно маня кого-то. Луч проплывает мимо, и она исчезает.
— Беги! — кричу я ей и снова дую в свисток. — Спасайся!
Из тумана появляется еще одна фигура — похожая на гигантскую летучую мышь и черная, как ворон Эдгара По. Я поворачиваюсь и бегу в слепой панике. Я спотыкаюсь о надгробную плиту и падаю, сильно ушибив колени, поднимаюсь и снова бегу, опять спотыкаюсь, бегу, пока вдруг у меня под ногами ничего не оказывается, и я лечу в дыру, отскакиваю от земляной стены и грохаюсь на дно с такой силой, что не могу вздохнуть.
Темно хоть глаз выколи. Все тело болит. Встаю на четвереньки и ощупываю земляную стену вокруг себя.
Я в могиле.
