Присцилла Ройал - Тиран духа
Элинор опустила глаза. Всем хотелось бы, чтобы это были пустяки, подумала она. Конечно же, Элинор знала, что за горячим желанием Юлианы запереться отшельницей в Тиндале стоит нечто гораздо большее, чем та готова была ей открыть. Немногие женщины, даже чувствующие в себе истинное призвание к жизни вдали от мира, решают подвергнуть свое благочестие столь суровой проверке. Мудрость требует от нее, прежде чем принимать на веру слова Юлианы о ее призвании, проникнуть мыслью дальше обритой головы и страстных слов мольбы, и она, Элинор, сделает это. Она даже согласна принять в расчет мнение сэра Джеффри, отнесясь к нему настолько беспристрастно, насколько это будет в ее силах. Но и в слезной мольбе Юлианы ей также удалось расслышать голос истины, и было бы неправильно закрывать на это глаза.
Что же касается другой стороны только что услышанного, ее позабавила уверенность, с какой отец высказывался в пользу брака своего друга с его подопечной — брака, которого, как она знала наверняка, он крайне не одобрял. Если верить барону, то и отношения сэра Джеффри с женой были далеко не такими безоблачными, какими тот старался их изобразить. Отцу, должно быть, нелегко было выслушивать слова про золотое сердце и ангельский нрав леди Исабель, но Элинор не удалось заметить ничего, даже малейшего движения, которое бы выдало его подлинные мысли. За те дни, что отец провел при дворе короля, он явно преуспел в искусстве дипломатично наносить и отражать удары. Она могла бы многому у него научиться, если бы он только захотел ее учить.
Она подняла голову. Отец и сэр Джеффри склонились над столом, пальцем чертя на деревянной поверхности невидимый план полей сражений. Они уже успели уйти с головой в воспоминания о минувших битвах. Говоря о них, оба словно помолодели, их дружба, рожденная столькими горестями и радостями, пережитыми вместе за эти годы, казалась несомненной.
Она посмотрела на сэра Джеффри и на этот раз увидела, как изменился человек, которого она знала, еще когда была жива его первая жена. Тогда он был добрее и ни с кем не стал бы разговаривать так резко, как говорил сегодня. Точно так же никогда не забыть ей и о том, что этот человек спас жизнь ее отцу, когда сподвижники Монфора стащили барона, ослабевшего от глубокой раны в бедро, с седла. Если бы сэр Джеффри не рискнул тогда собственной жизнью, она бы молилась сейчас на могиле отца, а не спорила бы с ним — человеком, которого она любила и уважала, несмотря на все его порой ослиное упрямство.
Она глубоко вздохнула и тихо поднялась, намереваясь оставить старых друзей одних. Даже если бы Юлиане и удалось убедить ее в искренности своего призвания, так что у Элинор не осталось бы на этот счет никаких сомнений, сегодня спорить все равно бесполезно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Соседи за обедом достались Томасу не слишком приятные. С одной стороны от него сидел надутый и молчаливый сэр Генри. С другой стороны восседал отец Ансельм, священник, чей ум своей силой явственно уступал запаху. В том, что Томаса посадят рядом с таким же облаченным в рясу, не было, конечно, ничего удивительного. Соседство же с наследником земель Лейвенхэма должно было даже означать особую честь, и Томас отметил это про себя с должной признательностью. Однако по прошествии пяти минут, проведенных между этими двоими, он уже готов был отказаться как от сана, так и от почестей — и все ради того только, чтобы пересесть подальше.
— Вы что, едите мясо? — спросил святой отец.
Его дыхание распространяло тяжелый, сладковатый запах гнилых зубов, который был даже противнее, чем едкий аромат нестираного белья, обдававший соседей всякий раз, когда священник менял позу.
Томас посмотрел на темные куски жареного кабана, разложенные перед ним на блюде. Из-за скудных доходов Тиндала в первую зиму, как там поселился Томас, мясо за столом монахов было такой редкостью, что он почти забыл его вкус. Теперь, из вежливости к хозяину, он позволил слуге положить на свою тарелку имбиря, налить немного вина и чесночного соуса, а потом не отказался и от небольшой порции мяса. Желание взять еще, если оно и было, от сидения рядом с благоухающим отцом Ансельмом быстро улетучилось.
Теперь, глядя в крошечные, близко посаженные глазки святого отца, Томас почувствовал неодолимое желание созорничать. Он протянул руку с ножом и подцепил жирный кусок кабана. Издав преувеличенно восторженное урчание, он шлепнул сочащееся кровью мясо себе на тарелку, потом с улыбкой повернулся к священнику.
Святой отец поджал губы, но в остальном остался невозмутим.
— Горячит кровь, знаете ли, — сказал он, кивая на ароматный кусок, лежащий перед Томасом.
Но тот не растерялся. Он указал на кубок, который отец Ансельм прижимал к своей узкой груди.
— Мне говорили, что вино обладает тем же действием.
Священник презрительно хмыкнул:
— Господь наш пил вино.
От волны зловония из его рта Томас закашлялся.
— Из того, что нам известно, он мог есть дичь. Готов признать, что кабана, конечно, он не ел.
— Наш Господь ел только рыбу.
Томас попытался вспомнить, что подавали к столу в Кане Галилейской. На ум пришел упитанный телец — насколько он помнил, частый гость на страницах Писания.
— Какая жалость, — сказал он. — Наверное, в Галилее не водились олени. Держу пари, славный кусок грудинки пришелся бы нашему Господу по вкусу.
Он помолчал, а потом изобразил на лице почти небесное блаженство:
— Как вам кажется? Что, если Бог населил Англию столь великим числом оленей специально для того, чтобы мы знали: наша земля благословенна, нам даровано то, чего даже Сын Его возлюбленный не мог себе позволить.
Томас посмотрел на отца Ансельма с самым бесхитростным видом.
Святой отец моргнул. Томас словно читал его мысли. Возражать, что Бог не даровал всяческого изобилия, неважно, горячит оно кровь или нет, походило на богохульство. Сказать, что Англия не была из всех земель самой благословенной, означало заставить сомневаться в своих верноподданнических чувствах по отношению к доброму королю Генри и его верному вассалу барону Адаму. Наконец Ансельм решил сложный для себя вопрос. Подняв кубок, он произнес невразумительный тост во славу Господа и короля, залпом опустошил его и, ухватив за рукав слугу, который как раз проходил мимо, потребовал налить еще.
Заставив одного из своих соседей замолчать, уткнувшись в чашу доброго вина, Томас повернулся к Генри. Достойный муж сгорбился над столом — странная поза для воспитанного человека. Руки его с такой силой были сжаты в кулаки, что суставы побелели. Голову он свесил на грудь, словно молился. Деревянный поднос перед ним был пуст. Генри ничего не ел. Нищим вряд ли удастся здесь чем-то поживиться.
Томас устремил взгляд в тот конец стола, где сидела Юлиана, потом снова перевел его на своего молчаливого соседа. У брата и сестры много общего, решил он. Пусть Роберт, как и настоятельница Элинор, был небольшого роста, но тело его было крепко сбитым и мускулистым. А Генри, несмотря на круглое, жирное лицо, был хрупкого телосложения, подобно своей сестре. Хилый сын, наверное, неважно смотрелся рядом с закаленным в сражениях отцом.
Утренние события по-прежнему не выходили у него из головы, и Томас спросил себя, не свидетельство ли они прежней ссоры. При всей хилости, Генри сегодня не побоялся скрестить с Робертом оружие. Чувствовал ли он потребность доказать ему свое мужество? Или между будущими родственниками на самом деле пробежала черная кошка?
Громкий, но приятный смех привлек его внимание, и он снова обернулся, оглядывая сидящих. По другую сторону от Генри сидел сэр Джеффри, а напротив него, через стол, — хозяин, барон Адам. Слева от барона разместилась леди Исабель, соседом которой кроме него был Роберт. Дальше сидели настоятельница Элинор и леди Юлиана. Сестра Анна попросила, чтобы ей принесли еду в комнату больного мальчика.
Тут леди Исабель снова рассмеялась, и Томас увидел, как она дотронулась до Роберта под столом. Лицо брата настоятельницы сделалось темно-багровым. Он резко поднялся и, коротко сказав что-то отцу, вышел из-за стола.
Томас не расслышал его слов, но заметил, как его настоятельница наклонилась и что-то произнесла, обращаясь к супруге сэра Джеффри. Исабель гордо вскинула голову, зубы сверкнули в самодовольной ухмылке. При этом ее движении Генри на своем стуле откинулся назад и издал сдавленный стон. Пола плаща съехала в сторону, и взору Томаса предстало отличное объяснение страданий его сотрапезника. Плоть Генри явственно восстала.
Увидев, куда смотрит Томас, молодой человек покраснел и поспешно подобрал плащ, прикрывая колени.
Но еще одни глаза успели это заметить. Сэр Джеффри, глянув на Генри, побледнел и с силой хлопнул кубком об стол.
* * *За время обеда Элинор несколько раз обвела взглядом стол, ища брата Томаса — привычка, с которой она давно и безуспешно пыталась бороться. Однако сегодня этот взгляд можно было отнести на счет любопытства. Томас разговаривал с местным священником, отцом Ансельмом, отведя голову как можно дальше от его рта.
