Александр Арсаньев - Казна Наполеона
Лишь на рассвете спрятал я перстень, убрал дневник и поднялся в спальню, где меня ожидала разобранная постель.
Что делать дальше? Этот вопрос промучил меня еще около часа, прежде чем я сомкнул глаза и погрузился в тревожный и прерывистый сон, который так и не принес мне желательного отдохновения.
Поутру я спустился в столовую. Мира, бывшая уже на ногах, встретила меня чашкой своего неизменного черного кофе.
— Вы опять провели бессонную ночь? — осведомилась она, бросив озабоченный взгляд на сиреневые тени у меня под глазами.
Я покачал тяжелой головой, в которой каждое мое движение отдавало болью, и возразил:
— Мира, я очень ценю твою заботу, но не принимай, пожалуйста, близко к сердцу мою усталось. Она ровным счетом ничего не значит.
День выдался пасмурным, туманным. Небо сковали свинцовые тучи, грозившие проливным дождем.
К завтраку вылез осоловелый Кинрю с заспанными глазами, которые теперь превратились и вовсе в едва различимые щелочки.
— Ну, как Камилла? — осведомился он, намазывая на ломоть сдобного белого хлеба толстый слой масла. В еде он оканчательно и бесповоротно перенял русские традиции.
— Ты, как всегда, оказался прав, — вынужден был я признать справедливость его слов, как это было для меня ни прискорбно.
Утолив голод, я переоделся, набросил поверх фрака серый сюртук и направился к госпоже Сычевой, все еще не утратив надежды разыскать мадемуазель Камиллу.
— Яков Андреевич! — обрадовалась хозяйка уютного домика недалеко от Сенной. Я прошел в маленькую гостиную, уставленную далеко не новой мебелью, свидетельствующей о небольшом достатке вдовы.
— Добрый день, Дарья Степановна, — приветствовал я ее. Мы были знакомы еще с войны, на которой она потеряла сына, а я утратил лучшего друга.
Дарья Степановна распорядилась поставить чай, и через несколько минут мы уже сидели за самоваром.
— Камилла раньше служила у меня, — сказала хозяйка. — Именно я и давала ей рекомендации, чтобы устроиться к графине. Ничего плохого я о ней сказать не могла, — Дарья Степановна хлебнула свежезаваренного чая и продолжила:
— Признаться, я была удивлена, что она попросилась обратно. У Картышевых и жалование больше, да и вообще… Престиж, так сказать, — она пожала плечами и спросила заинтересованно:
— А что все же произошло? Камилла должна была зайти, а ее все нет и нет. Даже не знаю, что и думать…
— Я тоже хотел бы узнать ответ на этот вопрос, — ответил я, так и не удовлетворив ее любопытства. В итоге мой визит к Сычевой оказался безрезультатным.
Я отодвинул на окошке кретоновую занавесь. По улице сновали мелкие чиновники с кокардами на фуражках, юные гимназисты, а вдалеке замаячила фигура знакомого квартального надзирателя.
Я наспех распрощался с Дарьей Степановной и опрометью выскочил под дождь, чтобы успеть за Медведевым, который с некоторых пор возглавлял одну из столичных полицейских управ.
У меня основательно намок сюртук, прежде чем я нагнал его и ухватил за плечо прямо у Литовского замка, в котором располагались казармы Гвардейского экипажа.
— Здорово, Лаврентий Филиппович! — приветствовал я его. — Давненько не виделись!
— Яков Андреевич, вы ли это? — весело осведомился Медведев. — Увидел вас, и на душе точно ангелы запели.
— Лукавите, — заметил я, улыбаясь.
— Никак нет, — обиделся Лаврентий Филиппович. -Сердце сомлело от радости, — он оскалился белозубой улыбкой и по-заговорщически мне подмигнул.
«Вспомнил былое», — подумал я.
Медведев в масонах не состоял, но помогал мне по настоятельной просьбе одного из братьев, занимающего в столичной полиции весьма влиятельную должность.
— Много с тех пор воды утекло, Яков Андреевич, как вы в последний раз нас своим визитом удостоить изволили, — выговорил Медведев.
Неужели соскучился? Я едва удержался от язвительного замечания, потому как с Лаврентием Филипповичем мы друг друга на дух не переваривали, хотя при этом всегда за ручку здоровались. Зато, не будь на то особой нужды, готов поспорить, за две версты бы друг к другу не подошли.
— Ну вот как раз случай-то и пришелся, — ответил я. — Потолкуем?
— Чего же не потолковать? — не возражал Медведев. -Коли о деле.
— О деле, само собой, — согласился я, поеживаясь от холода. Сентябрь — сентябрем, а все-таки осень! Дождь лил не переставая, усиливаясь с каждой минутой. Мы стояли у низких и тяжелых ворот, проделанных в башне, выходящей к Литовскому мосту. Два ангела с крестом на фронтоне потемнели от сырости.
— Хорошо бы здесь тюрьму разместить, — мечтательно протянул Медведев.
— Это от чего же? — удивился я. Логика моего собеседника нередко заводила меня в тупик.
— Да место удобное, — ответил он. — Преотличные бы казематы вышли, только решеток на окнах не хватает.
Спорить я не стал, справедливо рассудив, что ему виднее.
— Извозчика бы поймать, — предложил Лаврентий Филиппович. — Все комфорту-то больше, чем мокнуть на улице.
Он шагнул прямо в лужу и замахал рукой, наконец остановив экипаж. Возница — видно с первого взгляда — пропойца, карета — самая, что ни на есть, колымага, а выбирать-то не приходится! Так мы и нырнули с Медведевым в экипаж.
— Водочки бы, — мечтательно заметил Лаврентий Филиппович. — Вмиг бы согрелись, — блаженно фантазировал он, а у самого, как и у меня, зуб на зуб не попадал.
— Куда изволите? — поинтересовался пьяный извозчик, прежде чем тронуться с места и выехать из грязи.
Мы с надзирателем переглянулись. Он вопршающе уставился на меня и подобострастно осведомился:
— У вас-то, поди, дела поважнее моего будут?! Трогать-то куда, соизвольте определиться!
Я так и не понял, издевается надо мной Медведев или и впрямь заискивает, но ответил:
— На Невский, — мой особняк располагался неподалеку.
— Так какое у вас до меня дело имеется? — Лицо Лаврентия Филипповича обрело серьезное выражение, я бы даже сказал, сделалось суровым. Он, не мигая, уставился на меня своими холодными бледно-голубыми глазами в окаймлении золотисто-рыжих ресниц.
— Я разыскиваю мадемуазель Камиллу Данре, — фамилию камеристки я выведал у любезной Дарьи Степановны. — Она исчезла со вчерашнего вечера.
— Вы обратились по нужному адресу, — ответил Медведев, поглаживая чисто выбритый подбородок.
Я воспрянул духом:
— Мадемуазель числится в задержанных?
Медведев хмыкнул.
— Мадемуазель, — произнес он медленно, выдержав лакомую паузу, — числится в невинно убиенных. А может, не так уж и в невинных? — Лаврентий Филлипович снова мне подмигнул, отчего мне и его захотелось приобщить к тому же разряду. Сердце мое упало, и последние надежды развеялись.
— Что же с ней сталось? — с замиранием в груди осведомился я.
— Труп интересующей вас особы, — продолжил надзиратель под грохот экипажа, — обнаружен на набережной Крюкова канала с явными следами насильственной смерти от удушья и с рекомендательными письмами при себе. А писаны они на названное вами имя, — добавил Медведев самодовольно. — Ранним утром, часов около семи, о такой вот находке сообщил в управу лавочник Коровкин Иван Семенович.
— Ясно, — сказал я со вздохом, заключив, что расследуемое мной дело приняло нешуточный оборот. Одной-то жертвой оно не ограничилось! А преступник, по всему видно, шутить не любит.
— Вы удолетворены? — осведомился Медведев, довольный произведенным эффектом.
— Весьма, — ответил я коротко и удержался от комментариев.
— Приехали, — сообщил извозчик.
— Если что, — крикнул мне Медведев в догонку. — Любезно просим пожаловать!
Я отозвался:
— Пренеприменно!
Итак, у меня оставался адрес Радевича, Камилла мне ничем уже помочь не могла. Смерть ее я не оплакивал, но тем не менее сожалел о случившемся.
— Яков, что с вами? — всплеснула руками Мира, когда я вернулся домой, продрогший и вымокший до нитки. — Вы сумасшедший, — заклчила она и бросилась отдавать распоряжения по поводу ванны, стола и одежды. — Это же надо! — причитала она, а я тем временем ушел к себе в кабинет глотнуть горячего кофе с коньяком и облачиться в домашнее платье.
Приведя себя в порядок, я имел долгую беседу с Кинрю, который советовал мне не соваться к Радевичу в одиночестве. Кто знает, что можно ждать от такого человека, если именно он и есть преступник? Вот только его мотивы по-прежнему оставались мне не ясны.
Я извлек из тайника пистолет, оделся как можно теплее и, под негодующими взглядами Миры, вместе с Кинрю, скрывающим свое лицо за капюшоном белого шерстяного бурнуса, отправился разыскивать дворянина Радевича, заподозренного мною во всех тяжких грехах.
Я снова решил ехать на извозчике, которого без труда остановил почти у самого дома. Рысак понес нас в сторону Полторацкого переулка, где, по моим сведениям, и должен был проживать убийца.
