Ирина Глебова - Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Продолжались поиски и расспросы на станции и прилегающих посёлках Борки, Тарановка, Кирюхино. Но там не было случаев исчезновения людей. Самым вероятным оказалось предположить, что убитый был пассажиром, ехал из далёкого города.
Через эту маленькую станцию шли поезда из Москвы, Кременчуга, Сум, Полтавы. В эти города и другие, стоящие по пути следования, были даны запросы: не разыскивают ли родственники уехавшего ещё зимой по железной дороге пассажира. Такие были, но среди них не оказалось похожего на убитого. И всё-таки зацепка появилась, отличился молодой оперативник Григорий Зарудный. Он опрашивал, уже не в первый раз, работников станции, просил их вспомнить всё, что привлекло хотя бы маломальское внимание в январе или феврале. И не пропустил мимо ушей реплику дежурного по станции: «Так ничего же такого… Ну было, в феврале один состав нарушил расписание, стоял аж целых полчаса. Люди тут ходили-бродили, спрашивали, где царский поезд перевернулся…» Зарудный вцепился в дежурного мёртвой хваткой, заставил вспомнить всё: и что за поезд был, откуда, и даже день, когда это случилось.
– Так четвёртого февраля, в аккурат на святого апостола Тимофея, – уверено заявил дежурный. – У меня сын Тимошка в этот день родился, вот я и запомнил. Говорил любопытствующим, что поезд дальше перевернулся, у Тарановки, где храм стоит. И чтоб не ходили туда – вот-вот отправление объявлю, и так расписание нарушено.
Григорий был коренным харьковчанином, потому историю с царским поездом знал, правда точных дат не помнил. Император Александр Третий со всей семьёй возвращался из Крыма в Ленинград… Нет, конечно, в Петербург! Осенью дело было. И как раз здесь, почти под Борками, несколько вагонов скатились с высокой насыпи, на полном ходу. Страшный всё вид имело, Зарудному доводилось видеть фотографии крушения. Погибло где-то человек пятнадцать, всё обслуга. Царь, царица и царёвы дети не пострадали – так, зашиблись слегка. И тут же попы объявили это чудом! И храм на том месте воздвигли – в честь чудесного спасения. Правда, царь повёл себя достойно, даже мужественно: помогал пострадавшим из-под вагонов выбираться, сам лично тяжёлые обломки поднимал, держал… Крепкий мужик был император, подковы гнул! И вроде как после этого крушения стал сильно болеть у него позвоночник, почки, что и доконало императора – через шесть лет помер в Ливадии… Ясное дело, до революции сюда паломники толпами валили. Но за двадцать лет Советской власти об этом происшествии позабыли, теперь мало кто знал. Но вот, оказывается, помнили.
– И много любопытствующих было? – спросил Зарудный.
– Одна компания, трое мужчин, – махнул рукой дежурный.
– И что, пошли смотреть?
– Не знаю. Я предупредил, а следить за ними не следил, и без того хлопот было много. Нет, наверное не пошли, потому что отставших от поезда не наблюдалось.
Не было у Зарудного уверенности, что происшествие как-то связанно с их делом. Но он сработал профессионально. Перво-наперво узнал, отчего непредвиденная остановка образовалась. Оказывается, у паровоза кончился запас воды, не дотянул до Харькова немного. Тот же дежурный пояснил:
– В прошлые времена как раз у нас котлы заливали водой и запас делали, для того и водокачку новую построили. Старая, деревянная, ещё с прошлого века стояла, в негодность пришла. Вот только и сгодилась каким-то бандитам для смертоубийства… Да, но это вы лучше меня знаете. А новая, кирпичная, и сейчас содержится в действии, хотя лет десять, как у нас перестали заправляться паровозы. Но на экстренный случай есть. Вот и пригодилась. Но понадобилось насос запустить, воду закачать – речка наша, Джгун, километрах-то в трёх…
Теперь не трудно было установить застрявший в Борках поезд – он шёл из Москвы в Симферополь: поезд-экспересс первого класса, все вагоны выкрашены в синий цвет. С помощью железнодорожной милиции Зарудный выяснил состав путевой бригады на день 4 февраля минувшего года, встретил поезд на Харьковском Южном вокзале в день, когда его сопровождали те же проводники. Все они, вместе с начальником поезда, пришли в привокзальное отделение милиции, и там Зарудный и ещё два оперативника провели с ними обстоятельную беседу. Время прошло довольно много, полгода, но проводникам напомнили – интересует день, когда поезд долго стоял на маленькой станции Борки. Что запомнилось во время этой непредвиденной остановки? Не было ли происшествий до Борок?
Люди растерянно переглядывались, пожимали плечами – ничего не вспоминалось. Но лишь до того момента, пока один из проводников не сказал:
– Станция маленькая, а буфет в ней хороший. И чай горячий имелся, и блины.
Плотину прорвало. Вспомнили прибежавших из посёлков местных жителей – быстро узнали о застрявшем поезде, принесли картошки варёной, сала, да, небось, и самогона тайком притащили. Кто пешком, кто на подводе, один даже на мотоцикле… Молодые ребята, студенты по виду, снежками бросались, сбили шапку меховую с солидного мужчины, тот ругался… Людей-то из вагонов повыходило много, вот и развлекались кто чем. Были такие, кто сильно сердился, опаздывал по свои делам…
Майор милиции Кандауров, отправляя оперативников на этот опрос, Зарудному сказал: «Ты, Гриша, попробуй выяснить, не было ли среди пассажиров иностранцев?» Григорий, внимательно выслушал то, что поездники вспомнили, одобрительно покивал и спросил:
– Вы все люди опытные, пассажиров насмотрелись разных… Не обратили внимание: иностранцев не было в том рейсе? Не выделялся кто-нибудь как-то необычно?
Оказалось, иностранцев ехало в тот раз много – целый спальный вагон занимали ехавшие в Харьков иностранные писатели и журналисты. Проводник даже запомнил, что ехали они на своё писательское совещание. Но в Борках никто из этой группы не выходил – проводник был совершенно уверен.
– Им как раз перед остановкой из вагон-ресторана обед доставили, так они двери купе пооткрывали и вроде как общий стол устроили – ходили друг к другу, переговаривались. Я им столик раскладной поставил в коридоре, так они, по трое, четверо выходили, курили, с рюмочками, тарелками. У них каждое купе на двоих, а им хотелось всем вместе… То смеялись, то спорили… Я, конечно, не понимал – они всё по-иностранному говорили. Но очень умный народ, сразу видно… Нет, никто даже не выходил в Борках. Они, по-моему, и не заметили, что мы стояли долго.
– В моём вагоне тоже был один иностранец, – вспомнила миловидная проводница средних лет. – Третий вагон, мягкий. Вот он и его спутники в Борках выходили.
Женщина была уверена, что иностранный пассажир был немцем – он немного говорил по-русски, но всё вставлял немецкие слова. Да и в самом начале сразу её спросил, не говорит ли она на этом языке. Она немецкий не знала, но понять, что он просит чаю, было не трудно. Это было вечером, сразу, как только выехали из Москвы. Тогда этот немец в купе был один – три места пустовали. Двое пассажиров подсели туда рано утром, в Белгороде. И как раз оказалось, что один из новеньких немецкий знает. Вот он, когда остановились в Борках, и сказал немцу: «Здесь когда-то царский поезд перевернулся, император Александр чуть не погиб. Хорошо бы посмотреть, где это…» Проводница поняла, потому что он повторил по-русски, сказала им: «Смотрите, не отстаньте, кто знает, сколько будем стоять, может и не долго…»
– И что? – спросил Зарудный. – Не отстали?
– Как садились, не видела, – созналась женщина. – Сама уходила по делам в соседний вагон. Но как только тронулись, обошла все купе. Все пассажиры были на месте, и эти тоже. Немец лежал на верхней полке, читал, а соседи спросили, работает ли ресторан. Хотели ещё до Харькова сходить поесть, они ведь дальше ехали, в Симферополь.
– Пошли? И немец?
– Да, все вместе ушли, а вернулись к себе после Харькова. Весёлые. В карты играли…
– И немец? – вновь спросил Зарудный.
– И он. По-русски пытался говорить, смеялся…
Информация показалась Кандаурову бесперспективной, но всё же он её проверил. Он и сам вспомнил, что в первых числах февраля в городе проходило совещание славянских секций МОРПа. Ещё в 30-м году здесь, в Харькове, состоялась 2-я конференция Международного Объединения Революционных Писателей. Сейчас, когда политическое положение Европы сильно изменилась, вновь в Харькове собрались пролетарские писатели и журналисты из стран, наиболее сильно ощущаемых давление профашистских правительств: Польши, Болгарии, Чехии, Словакии и Западной Украины… Само по себе это было интересно, но Дмитрию некогда было вникать в писательские проблемы. Главное, что он выяснил: делегации прибыли и убыли в полном составе.
Чтобы установить личность ехавшего отдельно «немца», пришлось обратиться в Москву. Сведения, пришедшие из Бюро по политической эмиграции, оказались интересными. Но имели ли они отношение к делу банды Брыся, к найденному труппу? Возможно, что и нет. Но всё же… Ехавший пассажир был не немцем, а австрийцем. Эрих Краузе до 34-го года был членом военизированной организации соцдемократов Австрии – шуцбунда. Шуцбундовцы выступали против вооружённой фашистской реакции, а в феврале 1934 года в городах Линце и Вене вступили в открытый бой с фашистами. Вместе с ними сражались и коммунисты, и беспартийные рабочие. Но руководство социал-демократической партии предало их, не поддержало восстание, и после нескольких дней жестоких боёв оно было подавлено. После этого Эрих Краузе, как и многие другие шуцбундовцы, вступил в компартию Австрии и дальше продолжал революционную борьбу уже коммунистом. Побывал и в тюрьме. Незадолго до «аншлюса», в Австрии начались повальные аресты и расстрелы коммунистов, разгром подполья. Эриха спешно переправили в СССР. Поездом Москва-Симферополь он ехал в Крым, подлечиться в Гурзуфский военный санаторий. К тому же, там его ожидали встречи с пионерами лагеря «Артек» – он и зимой тоже работал. К месту назначения австрийский коммунист прибыл благополучно.
