Питер Акройд - Лондонские сочинители
— Она мне их просто дарит. Я же вам говорил: я нашел купчую на дом, составленную на имя ее покойного мужа…
— Для тебя эти «мелочи» тоже не имеют материальной ценности? — спросил Сэмюэл Айрленд и вновь зашагал по магазину. Уильям видел, что отца переполняет странная энергия, необычная решимость, которой он и не скрывает. — Позволь спросить тебя, Уильям. Чувствуешь ли ты в себе силы стремиться к большему? Добиваться успеха в жизни?
Это уже был не вопрос, а прямой вызов.
— Полагаю, такие силы во мне есть. Смею надеяться…
— Тогда не упускай подвернувшейся тебе возможности. Не сомневаюсь, что там найдется еще немало других шекспировских бумаг. Официальный документ, да еще с печатью, — это не случайное совпадение. Ты должен их отыскать, Уильям. — Он отвернулся и стал поправлять стоявшие на полке книги. — Не обязательно ставить о них в известность твою покровительницу. Мы сможем продать их и без лишнего шума.
На спинке отцовского сюртука Уильям заметил седой волос, но удержался и стряхивать его не стал.
— Их нельзя продавать, отец.
— Нельзя? Почему?
— Я не хочу наживаться на ее великодушии.
Уильям видел, что отец попытался распрямить и без того прямую спину.
— А мое мнение… мои чувства… тут в расчет не принимаются?
— Само собой разумеется, я всегда готов выслушать ваши советы, отец, но это для меня — вопрос принципа.
— Молод ты еще рассуждать о принципах, — не поворачиваясь к сыну, отрезал Айрленд-старший. — Или ты полагаешь, что принципы обеспечат тебе лучшую жизнь?
— По крайней мере, не худшую.
— Уж не хочешь ли ты весь век тянуть лямку в лавке? — С этими словами отец повернулся, по-прежнему не глядя на сына, подошел к прилавку и ладонью смахнул с него пыль. — Неужели у тебя нет иных устремлений, кроме как стать торговцем? — Уильям хранил молчание, и отец продолжил: — Если бы у меня в начале моей взрослой жизни был такой же патрон, такой же благодетель, уж я бы этой возможности не упустил.
— Какой возможности?
— Подняться повыше.
— И как же?
— Открыв счет в банке. — Он глянул на сына. — Ты имеешь представление о том, что такое нищета? Я начинал без единого пенса в кармане. Каждый кусок хлеба доставался с боем. Учился я в бесплатной школе на Монмут-стрит. Впрочем, я тебе об этом рассказывал. — Уильям и впрямь уже слышал эту отцовскую историю. — Чтобы стать уличным лоточником, я выпрашивал деньги, брал в долг по паре шиллингов. Процветания я ждал долго, но все же дождался. Как ты сам знаешь.
— Знаю.
— Но сможешь ли ты повторить мой путь? Представляешь ли себе, с чего начать?
Сэмюэл Айрленд стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, словно никак не мог отдышаться.
Когда отец скрылся в своей комнате на втором этаже, Уильям подошел к рыжей восковой печати Шекспира, взял ее в руки и горько заплакал.
* * *Три дня спустя Уильям вошел в магазин, насвистывая «Милую Жюли», и побежал наверх, в столовую. В камине уже пылали угли, рядом сидели отец с Розой Понтинг: они составляли список знакомых, которым стоило (с пользой для них и для себя) послать на Рождество бутылочку поссета[63] — от простуды.
— Каммингз слишком стар, — говорила Роза. — Он только весь обольется.
— У меня для вас подарок, отец. — Уильям достал из нагрудного кармана выцветший пергаментный лист. — Подарок на все времена.[64]
Сэмюэл Айрленд вскочил со стула и нетерпеливо выхватил бумагу из рук сына.
— Это его завещание, — сказал Уильям.
— Не заверенное?
— Безусловно, нет. Но вы же мне сами как-то сказали, что он умер папистом.
Сэмюэл Айрленд подошел к столу и положил на него бумагу.
— Было такое подозрение. Но не более того.
* * *Айрленды обсуждали этот вопрос во время недавней поездки в Стратфорд. Попив чаю с мистером Хартом в родном доме Барда, они отправились по Хенли-стрит к реке. По дороге говорили о завещании Джона Шекспира, запрятанном за стропилом, и строили догадки о том, унаследовал ли сын веру отца. В подкрепление своих доводов Сэмюэл Айрленд решительно стучал по булыжной мостовой тростью с набалдашником, украшенным драгоценными камнями.
— Когда-то по рукам ходила пьеса о паписте Томасе Море, якобы принадлежавшая перу Шекспира. Но это был апокриф.
— Апокриф? Что это такое, отец?
Мгновение они молча смотрели друг на друга, наконец Айрленд-старший бахнул тростью по булыжнику.
— А ничего. Слово такое. Употребляется, когда говорят о том, что не входит в канонический список произведений какого-либо автора.
Уильям смотрел прямо перед собой, однако не заметил семейки поросят, которую гнали по Хенли-стрит.
— Интересное словцо. Апокриф…
— Такими выражениями, Уильям, часто пользуются чересчур вольно. Науке свойственна неточность.
— Выходит, ученые могут ошибаться?
— Они слишком большое внимание уделяют источникам, происхождению текстов. Вместо того чтобы углубиться в изучение дивной, возвышенной поэзии нашего Барда, они рыщут в поисках оригиналов, из которых Шекспир, возможно, заимствовал свои сюжеты. Это ложная ученость.
— Некоторые утверждают, будто Шекспир вообще все списал у других.
— Вот-вот, именно про такого рода предположения я и толкую. Нелепица. Чушь. Он сам был божественным источником.
— Иначе говоря, каких-либо других источников у него не было?
— Не правильнее ли сказать, Уильям, что источники тут сколько-нибудь существенной роли не играют?
— Я рад это слышать. — Отец пронзительно глянул на сына, а тот продолжал: — Шекспир — статья особая, равных ему нет.
* * *Сэмюэл Айрленд по-прежнему не сводил внимательного взгляда с лежащего на столе пергаментного листа.
— А ведь завещание доказывает, что он не был папистом. Вы всё разбираете, отец?
— Тут, в общем, говорится о том, что он отдает свою душу в руки Иисуса.
— Но ни слова о Деве Марии. Или о святых. Нет даже намека на слепую веру. Никакого фанатизма.
Сэмюэл Айрленд взволнованно утер глаза.
— Не может тут быть ошибки, а, Уильям?
— Посмотрите на подпись, отец. Точь-в-точь как на том документе.
Роза Понтинг все еще изучала список получателей рождественской бутылочки с поссетом.
— Ты попусту тратишь время, Сэмми. Если твой сын не желает эти бумаги продавать, какой в них толк?
* * *На следующей неделе в один студеный вечер обоих Айрлендов пригласили в библиотеку при церкви Сент-Милдред, что на Феттер-лейн. Там их радушно встретили доктор Парр и доктор Уорбертон[65] — оба, как положено священникам, в черных одеяниях, с белыми широкими галстуками на груди и белыми манжетами на рукавах, оба в пудреных седых париках.
— Чрезвычайно рад! — сказал доктор Парр.
— Несказанно! — воскликнул доктор Уорбертон.
И оба отвесили изящный поклон.
— Мистер Малоун уже написал обо всем архиепископу.
— Архиепископ очень доволен.
Престарелые церковники так заворожили Уильяма, что он лишь усилием воли отвел глаза и уставился на гравюру в тяжелой черной раме, изображавшую Авраама и Исаака.
— Удостовериться, что наш выдающийся поэт наконец свободен от всех подозрений в приверженности к католицизму, — великая радость.
От обоих святых отцов ощутимо попахивало подгнившими апельсинами.
— Не выпьете ли с нами по рюмочке амонтильядо? — предложил доктор Парр.
— Причем наисушайшего.
Доктор Уорбертон позвонил в крохотный колокольчик; тут же явился чернокожий мальчик, тоже весь в черном, с белыми манжетами и в седом завитом паричке. В руках у него был серебряный поднос с графином и четырьмя рюмками. Доктор Парр разлил херес и предложил тост:
— За божественного Барда.
Осушив рюмку, Сэмюэл Айрленд вынул из портфеля бумагу, которую неделю назад ликующий Уильям торжественно принес домой.
— Вы разбираете средневековую скоропись, сэр?
— Я с ней имею дело всю жизнь.
— Тогда она не вызовет у вас трудностей.
Доктор Парр взял пергамент и передал его коллеге.
Доктор Уорбертон с явным удовольствием нацепил на нос очки и начал читать вслух:
— Прости нам, Господи, все грехи наши и сохрани нас, как ту птаху сладкогласную, что, распростерши крыла, выводит малых деток своих, а потом вьется над ними, дабы сохранить их и уберечь… Что это за слово?
Он передал бумагу доктору Парру.
— От беды, Уорбертон.
— …дабы сохранить их и уберечь от беды. Спаси и сохрани душу короля Джеймса, тобою на престол возведенного. Отлично, Парр! Он перешел в нашу веру, в нашу англиканскую Церковь. Обратите внимание на образ птицы.
