Иван Любенко - Убийство на водах
А дело было так: придя домой, Прокофий Нилович, как обычно, плотно закрыл ставни, запер на задвижку двери и уже было собирался потешить себя любимой Cabanos и почивать, как в тусклом свете фотогеновой лампы различил силуэт человека, нагло развалившегося в его любимом кресле. Незнакомец, казалось, совсем не обращал внимания на хозяина. Он медленно достал папиросу, чиркнул серебряной карманной зажигательницей и закурил. Дядя Проша поначалу опешил, но затем быстро взял себя в руки.
– Ну, сказывай, мил человек, кто таков и зачем наведался ко мне? – хитро прищурился старик, усаживаясь напротив.
Молодой человек поднялся, вынул из-за пояса славное изобретение Леона Нагана образца 1895 года и, грубо приставив ко лбу хозяина, возмутился:
– Да как ты смеешь, лихорадка вавилонская, со мной на «ты» разговаривать?!
– А у вас, барин, на лице «ваше благородие» не написано. Скажите спасибо, что я вас не сразу заметил, а то бы, не ровен час, глядишь, и снял бы ружьишко со стены, – процедил сквозь зубы хозяин.
– Слушай сюда, мразь болотная, – перебил его незваный гость, – если, не дай господь, ты опять подошлешь ко мне своих упырей, то и сам вслед за ними отправишься. Уразумел?
– Уж больно вы обидчивый, молодой человек. К тому же так браниться сиятельным господам не к лицу. Да и онучи мы с вами на одном солнышке не сушили. А дозвольте полюбопытствовать, сударь, не известно ли вам случаем, куда ребятки-то мои запропастились? – выглянув из-под густых бровей, осведомился Прокофий Нилович.
– Молись за их заблудшие души, дед, молись… И запомни – второго разговора у меня с тобой не будет, – убирая пистолет за пояс, изрек молодой человек и покинул комнату. Из сеней послышалось, как глухо стукнула о косяк незапертая дверь.
– До приятного свиданьица, милостивый государь, – зло вымолвил вслед Матушкин.
Минуло две недели. Изъеденные раками и разбухшие от воды тела двух известных в городе жуликов обнаружили местные сорванцы, удившие лещей в камышовых зарослях.
С тех пор прошло десять лет, и петербургский игрок ежегодно приезжал на воды и срывал такие куши, которые арапам Дяди Проши и в самых радужных снах не снились. Матушкин терпел. Но после кражи в ессентукском «Метрополе» и двух тамошних убийств стало ясно, что налаженный на группах «порядок» начал рушиться, как карточный домик. И виной тому, по мнению «вожалого», был тот самый его давний обидчик. Обстоятельства требовали быстрых и решительных действий. «Два соловья на одном кусту не поют», – мысленно проговорил Дядя Проша, затушив в хрустальной пепельнице гавану.
Старик открыл калитку. Фаэтон, как обычно, ожидал хозяина у самого дома. Извозчик сладко дремал на облучке. Услышав жалобный писк несмазанных петель, он глупо заморгал глазами, сгоняя сон, и с деланой бодростью спросил:
– Куда прикажете, Прокофий Нилович?
– В ресторацию.
Возница взмахнул плетью и погнал вороную пару прямо по Дондуковской улице. Встретившийся городовой учтиво приосанился, демонстрируя свое почтение. Матушкин ответил на приветствие легким поворотом головы. Фаэтон пересек Базарную площадь, понесся по Воронцовской и остановился у питейного заведения. Под яркой вывеской «Ресторан Марсель» ошивались два подозрительных типа: один – в картузе и студенческом мундире, другой – в котелке и потертой сюртучной паре. Завидев знакомый силуэт, они невольно напряглись, ловя глазами хозяйский взгляд. Прокофий Нилович тяжело сошел с подножки и обратился к «студенту»:
– Людей собери, Федя, да побыстрей. Смотри, чтобы через час все были у меня, – и небрежно бросил второму через плечо: – Сашка Лещ мне нужен.
Понятливо кивнув, подручные бросились выполнять приказания, а Матушкин, услышав непонятный скрип, поднял голову. На крыше соседнего здания едва крутился и мучительно скрежетал железный флюгер. «Надо бы сказать хозяевам, чтобы починили, – подумал старик. – Безобразие. Целый статский советник поселился, а порядка нет… Так ведь и на моем доме тоже скрипит, – вспомнил он, – все забываю распорядиться…» Тяжело вздохнув, «вожалый» потянул на себя массивную резную дверь и прошел внутрь.
9. Синий кирасир
Высокий господин лет тридцати пяти, с аккуратными, слегка завитыми вверх усами, стоял у распахнутого балкона отеля Ганешина и задумчиво пускал белый папиросный дым. Он сосредоточенно рассматривал открывшуюся его взору Бештау. Дивная гора, будто проснувшаяся красавица, медленно сбрасывала с каменного тела воздушное одеяло, сотканное из перистых облаков.
Пожалуй, он мог бы сойти за офицера одного из придворных гвардейских полков, если бы не сугубо штатский гардероб: белоснежная фланелевая нательная рубаха, подтяжки на пуговицах, да новомодные узкие панталоны, немного расширенные книзу. Сорочка, жилетка, муаровый галстук и отутюженный пиджак висели в шкафу и ждали своего часа.
– А знаешь, мне нравится Кисловодск, – проговорил женский голос из-за ширмы. – А куда мы сегодня пойдем?
– Куда хочешь, – безразлично ответил мужчина, – знаю только, что вечер мы опять проведем в «Мавритании». Может, хоть сегодня повезет?
– Странный ты какой-то! Тебе же не может не везти… Вон вчера взял и проиграл этому толстому таракану целых сто рублей. А зачем, спрашивается?
– Это не мой уровень. Такие выигрыши – удел базарных «юлальщиков»[19]. Я же банкую по-крупному. К тому же этот губернский судья еще не созрел для больших ставок. Пусть порадуется… пока.
– Не знаю, но я бы никогда не отдала такие деньги…
В ответ мужчина лишь усмехнулся, хотя его так и подмывало вразумить эту нанятую им на целых три месяца хористку, что сравнивать бывшего кирасира и кокотку, пусть даже и очень привлекательной наружности, – признак дурного тона.
Папироса приятно дымила, вытаскивая из памяти бывшего гвардейского офицера эпизоды недавней, но уже канувшей в прошлое жизни. Отчего-то вспомнилось его производство в корнеты и парад в Красном Селе с участием государя. Выстроенная прямоугольниками императорская гвардия с развернутыми знаменами и штандартами, торжественные аккорды «Боже, Царя храни», сверкающие на солнце штыки винтовок, взятых на караул, полковой штандарт с ликом Бога небесного, торжественный марш эскадронов… Картинка возникла так отчетливо, будто перед глазами пробежали кадры фильма.
Еще десять лет назад поручик Лейб-гвардии кирасирского Ея Величества Государыни императрицы Марии Федоровны полка считал свое будущее делом вполне предсказуемым. По крайней мере, служба в элитном подразделении предоставляла ему такие преимущества, которые простым армейским офицерам и не снились. Он ни на йоту не сомневался, что со временем успешно поступит в Николаевскую академию Генерального штаба и получит полк. Лет через семь-восемь его плечи украсят генеральские погоны, и ему дадут дивизию. Закончит же он службу если не военным министром, то, по крайней мере, командующим одним из округов.
Амбициозным планам благоволила и внешность: молодой, куртуазный и обворожительно красивый кирасир легко входил в любое общество и успел вскружить голову не одной великосветской даме. Да что там!.. О его любовных похождениях в столице слагались легенды. Между тем женщины были не единственной страстью молодого повесы. С некоторых пор карты стали играть в его жизни довольно заметную роль. В этом, однако же, тоже не было ничего удивительного. А попробуйте-ка отыскать хотя бы одного русского офицера, который бы не «расписывал пульку», «не выигрывал сонника», «не гнул пароли», «не ставил на пе» и «не метал банк»? Ведь даже самые талантливые из них и те не преминули поддаться искушению. Например, поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов в такое же тихое июльское утро, всего за несколько часов до роковой дуэли, продолжал резаться с друзьями в любимый штос, а будущий юнкер 4-й батареи 20-й артиллерийской бригады – граф Толстой – перед тем как отправиться служить на Кавказ, проигрался в Москве до нитки. Что уж там говорить о простых смертных? Словом, игра – шальная и счастливая, притягивала к себе поручика и соблазняла, будто бесстыдная сенная девка.
Ему отчего-то вспомнились слова полкового священника на воскресной проповеди: «Судьба, как почтовый тракт в темную ночь, таит для путника множество испытаний. И не всякому суждено после адской бури узреть на небе радугу – благоволение Господне». «Да вот, верно, я и не прошел эту дорогу; только горевать уже поздно», – с горечью подумал Синий кирасир.
Но и фортуна, как и женская любовь, тоже бывает переменчива. Черная полоса началась с неслыханно большого проигрыша в пятьдесят тысяч рублей коммерции советнику Реброву. Расплачиваться по векселям было нечем. Обращаться за помощью к матери не имело смысла. После смерти отца имение в Калужской губернии совсем пришло в упадок, и престарелая родительница едва сводила концы с концами. А просить деньги у последней пассии – жены полкового командира – было совсем совестно. Получалось, что поручик нарушил два незыблемых правила, строго соблюдаемых всеми офицерами: никогда не иметь каких-либо романов с женами сослуживцев и всегда платить по долгам. Обнародование любого из этих неблаговидных поступков было вполне достаточным для того, чтобы офицерское собрание вывело его из списков личного состава в течение 24 часов. Конечно же, карьера на этом не заканчивалась и можно было продолжать служить в каком-нибудь отдаленном гарнизоне, но только при условии полного расчета с кредитором. Понимая, что выхода нет, он сам подал в отставку. Узнав об этом, счастливый обладатель векселей предложил недавнему военному отработать весь долг. Из его слов следовало, что на самом деле он никакой не коммерции советник, и вовсе не купец, и даже не Ребров, и никакой не Михаил, а Микаэль Ярвинен из Турку. Не стесняясь, жулик предложил своей недавней жертве обучиться шулерскому ремеслу и играть с ним в паре. Не имея иного выхода, бывший синий кирасир согласился. К тому же ручная азбука махинаций давалась ему сравнительно легко. Всего за два месяца упорных занятий он освоил различные виды карточных вольтов[20]: «крышу»[21], «колесо»[22], «вертушку»[23], «крючок»[24], «держку»[25] и достиг истинного мастерства в исполнении «гребенки»[26]. А его работа с «мельницей»[27] вызывала восхищение даже у опытного мэтра.
