Александра Девиль - Чужой клад
Насте почему-то хотелось, чтобы путь до городской усадьбы Боровичей был бесконечен. Она с досадой поймала себя на мысли, что ей нравится идти рядом с Томским.
— А почему вы оказались в лесу? — вдруг спросила она, чтобы прервать неловкое молчание.
— Хотел помочь Ване Шалыгину, — ответил он быстро. — Я же не могу позволить, чтобы какие-то злодеи перебили всех его актрис.
— И все только потому, что Иван Леонтьевич — ваш друг?
— А что вас удивляет?
— Странно, что такие разные люди, как вы и он, могут дружить.
— Разве вы можете судить обо мне, если совсем не знаете меня? — Он остановился и заглянул ей в глаза.
— Да, пожалуй… — Настя отвела взгляд. — Во всяком случае, сегодня вы показали себя благородным человеком.
— Не ждите, что я похвалю вас в ответ, — заявил Денис и свернул на улицу, где находился дом Боровичей. — Наверное, вы думали, что я буду восхищаться вашей необычайной смелостью? Да нисколько. Вы поступили очень глупо, рискуя своей жизнью. Притом же, помешали мне выследить и разоблачить злодеев. Хотя, возможно, без вас и они бы там не появились… — Он призадумался и замедлил шаг. — Черт, все так запутано… Над этой задачей придется поломать голову. Знаете, Настя, мне надо многое с вами обсудить… но сейчас не время и не место. Отложим все разговоры до завтра.
Он сам не заметил, как назвал ее «Настя», и ей почему-то понравилось такое простое обращение. Они уже стояли перед домом Боровичей, но никак не могли решиться сказать друг другу «до свидания». Денис бросил взгляд на запертые ворота, наглухо закрытые ставни и с удивлением спросил:
— Но как же вы попадете во двор незамеченной? Ведь придется стучать, кого-то будить.
— Ничего, я перелезу через плетень, здесь невысоко. Конечно, удобней было бы пробраться со стороны двора, но, раз уж мы пошли по улице…
— А как вы попадете в дом?
— У меня есть ключ от пристройки, а из нее можно пройти в комнаты, никто и не заметит. — Она посмотрела по сторонам и вдруг забеспокоилась: — А вы, Денис Андреевич? Где вы будете ночевать? Ведь усадьба вашей… тетушки далеко от города.
— Неужели вы приглашаете меня к себе? — усмехнулся Томский.
— К сожалению, не могу, это не мой дом, — сказала Настя, отводя глаза.
— Да я бы и не решился вас компрометировать, — с улыбкой заметил Денис. — Ничего, в городе у меня есть где переночевать.
Настя вспомнила, что вдова Томская снимает в центре Глухова дом у богатого казака Чобота. Воспоминание о фарфоровом личике Веры каждый раз вызывало у Насти приступ необъяснимого раздражения.
— Ну что ж, будем прощаться? — Денис протянул к ней руки, и Настя не стала жеманиться, ответила на рукопожатие своего спасителя, а он вдруг коснулся ее рук губами. — Сегодня мы стали почти побратимами, потому что вместе пережили опасность.
— Да… Спасибо вам еще раз, — с усилием произнесла Настя и, высвободив руки, шагнула к плетню.
Денис вдруг подошел к ней и, не спрашивая согласия, легко подсадил девушку к перекладине забора. Она торопливо перебралась на другую сторону, спрыгнула вниз и оглянулась. Томский стоял, опершись локтями о забор, и смотрел на Настю сверху вниз.
— Хотел убедиться, что вы не сломали ногу, — сказан он, словно оправдываясь. — Да, а еще попрошу вас ничего не говорить Ване Шалыгину. Зачем его волновать? И вообще, пусть сия ночная вылазка останется нашей с вами тайной. Даже казакам не следует говорить. Так будет лучше для всех. Вы согласны?
Она кивнула, пробормотала в ответ что-то невразумительное и, уже не оглядываясь, побежала к боковой пристройке, от которой у нее был ключ.
Эта ночь полнолуния завершилась для Насти так же бурно, как и началась. События, происшедшие с ней во внешнем мире, теперь причудливо преломлялись в ее сне и тревожили память в минуты бессонницы. До утра Настя плавала по бурному морю, падала в пропасти, уносилась от разбойников на необъезженном скакуне, взбиралась на высокие горы. И всюду рядом с ней был он — неведомый спутник, лицо которого она хотела и боялась узнать. Наконец, когда к утру пришло успокоение и девушка забылась в легкой полудреме, это лицо встало прямо у нее перед глазами, все приближаясь и завораживая пристальным взглядом. А потом она ощутила на своих губах его поцелуй, и по телу разлилась блаженная истома… Сквозь прикрытые веки пробивались лучи утреннего солнца, и Настя с сожалением подумала о том, что сон уже кончился, что опасно играть с явью и допускать в свое сердце пустую надежду.
Она поднялась с кровати и повертела головой из стороны в сторону, словно хотела стряхнуть остатки утренних грез. Но в памяти, как заноза, крепко держался один образ, от которого ей так хотелось уехать, уплыть, убежать. Если бы в эту минуту ей кто-то сказал, что она влюбилась в Дениса Томского, Настя решительно отбросила бы такое предположение, да еще и посмеялась бы над ним. Она и сама себе не хотела признаться, что ее чувство к Денису похоже на любовь. Это была благодарность, уважение, даже, может быть, восхищение, но только не любовь. А еще ей было приятно, что теперь у них с Денисом есть общая тайна.
К завтраку Настя вышла в столовую с затаенной робостью, опасаясь, что кто-то из домашних мог заметить ее ночные похождения. Однако все обошлось; ни Илья, ни Гликерия, ни, тем более, прислуга не сказали ни одного слова, которое бы свидетельствовало об их осведомленности. Зато разговор вдруг зашел о предмете, интересовавшем Настю, пожалуй, не меньше, чем жуткая тайна двойного убийства и покушения на ее собственную жизнь.
Началось с того, что Гликерия строго спросила подававшую блюда служанку:
— А почему ты, Мотря, вчера не прибралась в комнатах и не приготовила настойку для пана музыканта? Небось проболтала до ночи с подругами? — Повернувшись к Насте, она пояснила: — Господин Валлоне после вина совсем плохой, только наша настойка его и спасает. А эта лентяйка Мотря до вечера где-то хороводы водила.
— Простите, пани, я в церкви задержалась, — смиренно ответила Мотря. — Очень уж интересно было батюшку послушать, отца Викентия. А потом к нему еще этот приезжий пан пришел, который в Напрудном живет. Ну, такой молодой, гарный.
Напрудным называлось имение Томской, и Настя тут же навострила уши, слегка повернувшись к служанке.
— А при чем здесь этот молодой пан? — возмутилась Гликерия. — Если ты будешь часами засматриваться на всех приезжих господ, так наш дом скоро превратится в неубранный хлев.
— Да я не засматривалась, Бог с вами, — хихикнула Мотря, прикрываясь ладошкой. — Такие господа не про нашу честь. Пусть на него засматривается вдова из Напрудного. Я только послушала его разговор с попом. И Фрося тоже послушала, и Горпина.
— Разве уж такой интересный был разговор? — не удержалась от насмешливого вопроса Настя и тут же почувствовала, что краснеет.
— А то как же, панночка, интересный, — заявила Мотря, вытирая руки о фартук. — Вначале тот гарный русявый пан спрашивал батюшку про Юхима. Отец Викентий сказал, что не знает, где его служка подевался. А молодой пан продолжал и так, и этак выпытывать про Юхима. Ну, тогда отец Викентий не выдержал и говорит: «Не верю я, что Юхимка мог пойти на смертоубийство! А вы, господин хороший, чем бедного слабоумного человека обвинять, лучше на себя оборотитесь! Вот с тех пор, как вы приехали, так и убийства начались! А все потому, что вы и ваш друг Иван Галыгин потворствуете нечестивым игрищам и пробуждаете вокруг темные силы!» Так вот и сказал, я слою в слово запомнила! — важно кивнула Мотря с явной гордостью за собственную память. — А русявый пан стал насмешничать и говорить, что настоящий поп не должен верить во всякие языческие сказки. Ну, и еще что-то он говорил, я и не уразумела этаких слов. Потом ушел, а отец Викентий остался недовольный, что-то бурчал и даже не вышел к нам поговорить.
— Зато уж вы между собой, небось, наговорились всласть, — снисходительно усмехнулся Илья. — Приезжий господин был у попа каких-то пять минут, а вам, сплетницам, хватило разговоров на целый вечер.
— Добры мы с тобой слишком, Илюша, — вздохнула Гликерия. — Целый день занимаемся пением, готовимся достойно встретить гетмана, а слуги тем временем без строгого присмотра делают что хотят. Нет, чувствую, что придется вызывать в Глухов моего отца, чтобы поставил наш дом в надлежащее состояние.
Отец Гликерии, Харитон Заруцкий, даже после того, как его дочь вышла замуж за Илью, не переставал управлять имением: обязанности управляющего были ему по душе, он знал толк и в хозяйстве и в слугах.
Илья с женой продолжали обсуждать домашние дела, но Настя их уже не слушала, ее голова теперь была занята совсем другим. Выпад отца Викентия против Дениса Томского неприятно удивил Настю и дал ее мыслям неожиданное направление. Она вдруг вспомнила, что при первой встрече и сама посчитала Дениса человеком опасным, способным заманить и загубить любую девушку. Почему же потом все подобные подозрения разом развеялись для нее? Только потому, что Томский — давний знакомый Шалыгина? Но ведь простодушный Иван Леонтьевич мог не все знать о своем приятеле. А вдруг вчера вечером Денис только притворился, что пришел выслеживать преступников, а сам был с ними заодно? Но почему же тогда в последнюю минуту он спас ее от убийц? А может, она просто нравится ему как женщина, и он решил вначале соблазнить ее, а потом сделать то, что с предыдущими жертвами?.. Девушка потерла пальцами виски, отгоняя тягостные сомнения, но все-таки успела подумать и о другом: если Томский действительно причастен к убийствам, но не хотел трогать ее, Настю, то кого же тогда он вместе с сообщниками поджидал вчера у озера? Какую из молодых певуний или танцовщиц? А вдруг — Гликерию? Кто его разберет, этого столичного франта! Он приехал издалека. Как узнать, что у него на уме? Но почему, почему ей так хочется верить этому чужаку?.. Подняв глаза на беззаботно болтавшую Гликерию, Настя вдруг сказала:
