Елена Ярошенко - Две жены господина Н.
«Плохо верится в случайные совпадения, — думал он. — Я чувствую, что это неспроста. Но предчувствие — еще не доказательство. С чем мне идти к прокурору? Господин Хомутовский в мои предчувствия не верит. А настоящих фактов нет. Только бы больше никто не пострадал, пока я буду разбираться в этом темном деле. Неужели все-таки Новинский? Как ни крути, а верится с трудом… Неужели он подкарауливает и убивает несчастных женщин? Ну, допустим, от своей стервы-жены он когда-то хотел избавиться… И это ему удалось. И даже удалось свалить вину на другого человека, к убийству непричастного. Но молочница и юная кружевница-то при чем здесь? В чем они провинились? За что их карать? Новинский был в сумасшедшем доме… Может быть, какой-то психоз, нераспознанный докторами, заставляет его убивать женщин? Черт, предположение дикое и нелепое. А почему, собственно, нелепое? Что еще прикажете думать? Нужно проконсультироваться с каким-нибудь светилом психиатрии — могла ли у человека развиться подобная мания? Жаль, что научные светила не водятся в Демьянове. Пока я пошлю запрос в Петербург или в Москву, пока придет ответ, психопат сможет найти очередную жертву. И что делать? Оповестить женское население уезда, чтобы все особы слабого пола опасались иметь дело с Новинским? Но стопроцентной уверенности, что он — убийца, нет и у меня. Как можно защитить потенциальную жертву, если неизвестно, кто, когда, где и кого захочет убить? Увы, никак… Задорожный прав, на каждом углу по городовому не поставишь…»
Убитую молочницу похоронили на пригородном кладбище. Гроб с телом кружевницы Тони ее мать увезла хоронить в свой городок.
Город пребывал в унынии и тоске. Женщины по вечерам боялись покидать дом. Демьяновские парни стали ходить группами, вооружившись ножами и самодельными кастетами, но поймать убийцу так и не смогли.
Ярмарка, обычно такая шумная, разгульная и веселая, тоже как-то не задалась в этом году. Многие торговцы, плюнув на недополученные барыши, разъехались из Демьянова по домам. Торговые площади заметно опустели. Ночные кутежи прекратились.
С наступлением темноты состоятельные домовладельцы выпускали сторожей с колотушками, а те, кто победнее, спускали собак. Но и те, и другие запирали на ночь ворота, калитки и двери на замки и чугунные щеколды.
Каждому хотелось, чтобы его дом превратился в настоящую крепость. Выручка черкеса-слесаря, врезавшего в дома обывателей патентованные замки, была как никогда велика.
Судебный следователь Колычев, единодушно осуждаемый демьяновским обществом за неподобающее легкомыслие, каждый вечер с цветами отправлялся в цирк. Роман господина Колычева с канатной плясуньей, будораживший умы горожан почти так же сильно, как и загадочные убийства, продолжался.
Демьяновцы, сидевшие в своих домах за семью замками, откуда-то знали, когда следователь возил свою акробатку за Волгу, и когда она, нагло пренебрегая общественным мнением, ночевала у Колычева в доме (вот же развратная тварь — ни стыда, ни совести!), и когда приглашала его после выступления в свой фургончик…
Дамы были шокированы и раздражены, мужчины, втайне завидовавшие шустрому молодому следователю, утверждали, что грех хоть и невелик и молодому мужчине позволителен, да уж больно не ко времени пришлись эти шуры-муры.
Дмитрий решил раз в жизни проигнорировать мнение демьяновских ревнителей нравственности. Но приобретение им золотого браслета в виде змейки с изумрудными глазками, который вскоре обнаружился на руке у канатоходки, было расценено обществом как возмутительный вызов…
В одну из ночей, тихих и по нынешним временам совершенно безлюдных, неподалеку от грузовой пристани, в зерновых складах, вспыхнул пожар. Загорелся крайний амбар, ближайший к пустырю, на котором циркачи разбили свой шатер. Не будь здесь артистов, успевших на пожар раньше городской пожарной команды, огонь мог перекинуться на другие деревянные строения и товарная пристань выгорела бы дотла.
Цирковые, послав за помощью, выстроились цепочкой от реки до горящего амбара и передавали друг другу ведра с водой. У сильных, тренированных людей это получалось ловко. Когда пожарные со своими бочками и насосами прибыли на пристань, огонь был уже залит. Городской брандмейстер был очень доволен. Но при осмотре места пожара его довольство быстро улетучилось.
В пустом обгорелом амбаре, зерно из которого накануне погрузили на баржу и отправили вверх по Волге, было найдено тело мертвой женщины с ножевыми ранами.
Глава 10
Циркачи, усталые, взмыленные, покрытые сажей и копотью, впали в отчаяние. Шутка ли, им довелось найти второй труп, и все поблизости от шатра шапито. Что за проклятая судьба занесла их цирк в этот мерзкий городишко, населенный душегубами! Что ни день, то в Демьянове режут женщин, а бедные артисты должны доказывать свою непричастность к этим убийствам.
Правда, судебный следователь и полицейский пристав уже не казались артистам такими бездушными и безжалостными слугами закона, как прежде, но все же господин Арнольди задумался: не пора ли дать представителям власти на лапу и если дать, то сколько?..
Бетси не советовала хозяину идти со взяткой к судебному следователю, не тот он человек, и к ее словам прислушались — еще бы, она как никто знала нрав господина Колычева. А вот подарочек приставу Задорожному поднести не мешало бы… По слухам, он подношениями не брезговал.
Человеческая смерть — всегда дело страшное. Но в этот раз следователь Колычев отправился осматривать место обнаружения тела с особенно тяжелым чувством. Убийства продолжались, женщины гибли, а он, слуга закона, не только не мог их защитить, но даже не в силах был найти убийцу.
Брандмейстер Чухонин, человек в пожарном деле опытный, доказывал, что на товарной пристани имел место поджог.
Дмитрий Степанович и сам в этом не сомневался. Видимо, поджигая амбар, убийца рассчитывал избавиться от тела. Если бы не расторопность цирковой труппы, от убитой женщины остались бы одни головешки. А теперь погибшую удалось не только опознать, но и подвергнуть ее тело медицинской экспертизе.
Врач, занимавшийся судебным вскрытием тела, объяснил, что существует очень простое правило для определения, был ли человек, тело которого находят на пожаре, подброшен в огонь мертвым или он оказался там еще живым. Достаточно заглянуть к нему в глотку. Если дыхательные пути черные — значит, перед смертью он вдыхал дым и копоть, а если розовые — значит, с последним вздохом он получил чистый воздух, а на пожаре пребывал уже не человек, а его мертвое тело.
Впрочем, Дмитрий и сам полагал, что в амбар женщину подбросили, когда она уже была мертва, и медицинское заключение только подтвердило его подозрения.
Покойницей оказалось молодая вдовая солдатка Василиса Трофимкина. Она пользовалась определенной известностью у грузчиков, складских сторожей, весовщиков…
Два года назад муж Василисы погиб в Маньчжурии, она месяца три проплакала, а потом стала погуливать и быстро приобрела популярность у той части мужского населения Демьянова, что не чуждалось сомнительных развлечений.
Демьяновские кумушки, большие ревнительницы нравственных устоев, говорили о Трофимкиной сдержанно и поджав губы, правда, по причине страшной смерти Василисы сплетничали не так уж много. Что ж мертвую-то поносить, теперь бог един ей судья, перед ним она ответ за все держать будет…
Однако следователю Колычеву легко удалось выяснить, что Василиса была баба веселая, безотказная, любительница пропустить рюмочку и жалела многих. Ночные сторожа хлебных складов у пристани частенько зазывали ее к себе, чтобы скоротать скучную ночку.
В ночь убийства Василисы на складах товарной пристани находились четыре человека — сторожа Евсей Губин, Игнат Ропшин и Макар Дуга, а также заночевавший при своем товаре на пристани по причине недостатка мест в городских гостиницах небогатый купчик из Ярославля Николай Барсуков.
Сторожа служили у разных хозяев и каждый охранял что-то свое.
Евсей Губин, старик, боявшийся, что из-за преклонного возраста хозяин откажет ему от места, изо всех сил старался быть безупречным. По ночам на посту он никогда не спал и до самого рассвета с колотушкой в руках и берданкой за плечом обходил вверенные ему хлебные амбары.
Но при всей его бдительности он ухитрился недоглядеть, когда и к кому приходила ночью Василиса и приходила ли вообще или кто-либо принес ее уже в виде мертвого тела и в какое время вспыхнул пожар.
Игнат Ропшин, или, как все его называли, Гнатка, семнадцатилетний парнишка из пригородной слободы, хоть и отличался тихим, скромным нравом, но был ленив и любил поспать. Причем если уж спал, то спал так, что не добудишься. Можно было не только все добро со склада под носом у спящего Гнатки вынести, но и его самого прихватить, все равно не проснулся бы.
