Линдси Фэй - Тайна семи
– С чего вы так решили?
– Просто знаю, кто вы и что сделали. Вы должны мне помочь. Только у вас получится.
Я уже было приоткрыл рот, чтобы ответить: ну да, разумеется. Но вовремя спохватился. В голове продолжали крутиться колесики и винтики, я судорожно пытался сообразить. Я понятия не имел, о чем это она.
– Они крадут людей. – Глаза ее, сверкающие яростью и отчаянием, наполнились слезами. – Нельзя терять ни минуты.
– Но каким образом…
– К тому времени я уже должна была быть дома. Тогда бы они и меня похитили, и вы никогда бы об этом не узнали. Я пришла домой и увидела: Мег, моя кухарка, связанная и с кляпом во рту, лежит на полу в кладовой, а семья исчезла. Мег им была не нужна, она хромает на одну ногу, какой от нее им прок. Тогда я спустилась в холл и спросила полицейского, как найти Тимоти Уайлда, вот он и дал мне этот адрес.
– Я рад, что именно так вы поступили, но…
– Вы спасли Джулиуса Карпентера. – С этими словами она вскочила и вцепилась в лацканы моего пиджака.
Только тут я понял наконец две вещи.
Мой приятель Джулиус Карпентер, очень сообразительный и приятный цветной парень, торговец устрицами, с которым я работал еще в бытность свою барменом, угодил прошлым летом в нешуточные неприятности. Какая-то шайка полуголодных ирландцев вбила себе в голову, что неплохо было бы сжечь его живьем, просто так, ради забавы. Я категорически не одобрил эту идею и сделал все, чтобы этого не случилось, и тогда меня тоже едва не спалили, в отместку. У них почти получилось, и я собственными глазами видел, как Джулиус спас меня от огня во время пожара в городе – прислал моего брата выкапывать меня из-под дымящихся руин. Короче, оба мы с Джулиусом оказались тогда на должной высоте, иначе были бы уже мертвы. Но это лишь половина тайны.
Вторая половина была вроде бы более очевидной. Мне всего-то и надо было, что приглядеться повнимательней.
Люси Адамс, с ее медового цвета кожей, серыми глазами в зеленую крапинку и роскошными волнами блестящих каштановых волос, вполне могла сойти за итальянку по происхождению. Но могла быть и испанкой, лишь акцент выдавал североамериканское происхождение. И все равно она могла бы оказаться экзотическим плодом любви, ну, допустим, матери из Уэльса и отца-грека, или же сицилийца и шведки. Но все эти комбинации не про нее. Я с таким запозданием догадался о причине охватившего ее душераздирающего ужаса лишь потому, что не подумал о ее происхождении. Мне было как-то все равно.
А вот Люси Адамс было очень даже не все равно. Потому как Люси Адамс была цветной.
Даже не квартеронкой. В жилах ее, как я догадывался, текло гораздо меньше негритянской крови. Наверное, всего одна восьмая. Самая малость. Но все равно она считалась цветной. С принятой в обществе точки зрения. Вполне легальной.
Теперь-то я наконец понял, почему она обратилась за помощью именно ко мне. Нет, примерно половина моих сослуживцев, парней с медной звездой, – люди вполне порядочные, вторая же половина – истинные злодеи. А отлов рабов и торговля ими – потому как речь сейчас шла именно об этом – деяния незаконные.
И этими делами должны заниматься органы охраны правопорядка.
Я снял ее руки с лацканов, но не выпустил из своих рук.
– Все мы, насколько я понимаю, свободные граждане Нью-Йорка.
– Вообще-то мы родом из Олбани. Мои дедушка с бабушкой купили себе свободу шестьдесят лет назад. Тогда работорговцам было на это плевать, и без того хватало возможностей прилично зарабатывать. Делия и Джонас стоили бы на этом рынке…
– Как давно они пропали?
– Два часа тому назад.
– А сколько лет вашему сыну?
– Семь, – скорбно выдавила она.
– Как бы там ни было, но он сейчас не один, а с вашей сестрой. И мы скоро найдем их. Мистер Пист, я, конечно, не имею права просить вас присоединиться, но…
– Если я доложу шефу о нашем сегодняшнем успехе, думаю, он освободит меня от вечерней смены и разрешит помочь вам, – ответил Джакоб, убирая кружки в ящик маленького письменного стола.
– Буду страшно признателен. Куда мы направимся, миссис Адамс?
– В комитет. Дом расположен по адресу: Уэст Бродвей, восемьдесят четыре, это между Чемберс и Уоррен. Стучать шесть раз, сэр, два стука быстро, один за другим, потом небольшая пауза.
Мистер Пист махнул рукой и поспешил к шефу. И оставил меня в полном недоумении. Я никак не мог понять, что за комитет такой, черт возьми, и какова температура в котле с горячей водой, в который я только что угодил. Миссис Адамс взяла меня под руку, и мы вышли следом за Пистом. Торопливо зашагали гулкими каменными коридорами этого огромного здания, где располагались не только полицейские участки, но и тюрьма, и залы судебных заседаний, и я изо всех сил старался, чтобы она не поскользнулась и не нырнула вниз головой с лестницы в своих промокших насквозь туфельках.
А затем произошло нечто неожиданное.
Внизу у выхода стоял плотного телосложения рыжеволосый полицейский по имени Шон Малквин, стоял неподвижно и не сводил с нас глаз. А глаза его были сощурены с присущей ирландцам подозрительностью. И поддержка у него имелась – прежде я часто видел его в той же компании – в лице огромного черноволосого ирландца и типичного выходца из Новой Англии, парнишки с юным румяным личиком, оба они служили в шестом отделении полицейскими инспекторами. Ну и я кивнул Малквину, мы были знакомы. Всякий раз, когда он со мной заговаривал, почему-то казалось, что он в любой момент не прочь пустить в ход кулаки.
– Ваша подружка, мистер Уайлд? – осведомился он.
– Жертва преступления.
– Ах, вон оно что. Ну, тогда вам лучше поспешить. Желаю удачи, – в голосе его звучала нескрываемая насмешка.
– Доброй ночи, – бросил я.
Мы вышли из этой гранитной крепости и оказались на улице, в почти полной темноте. Миссис Адамс еще крепче вцепилась мне в руку, и мы сошли со скользких ступеней на булыжную мостовую. Рядом стояли два газовых фонаря, все остальные не горели – кто-то разбил камнями стекла. И вот мы поспешно зашагали по Уэст Бродвей к югу. Снег, успевший нападать в освещенных местах, казался таким волшебно белым, невинно чистым. Осколки стекла в фонарях грозили вот-вот выпасть и разрезать человека на ленточки.
– Почему вы так уверены, что это дело рук охотников за рабами? – прокричал я сквозь завывание ветра. – Они вам угрожали?
– Нет. Да и ни к чему им было угрожать. Я долгие годы опасалась, что этот момент рано или поздно наступит.
– Это почему?
– Ответ очень прост, мистер Уайлд. – Она плотнее стянула меховую горжетку у высокой стройной шеи. – Меня уже однажды похищали.
Глава 4
Я торопливо и неловко, насколько позволяли путы, обшарил карманы и убедился, что у меня украли не только свободу, но и деньги, и документы на освобождение! И только тут начала сформировываться догадка, поначалу неясная и путаная, что меня попросту похитили. Нет, это просто невозможно, невероятно! Должно быть, какое-то глупое недоразумение или ошибка. Подобное просто не могло случиться со свободным гражданином Нью-Йорка, который за всю свою жизнь ни разу никого не обидел, никогда не нарушил ни одного закона. Разве можно обходиться с ним столь бесчеловечным образом?
Соломон Нортап. Двенадцать лет рабства, 1853К югу от центра нашего города лежит земля, которую, в отличие от нашей, вполне возможно себе представить. Страна полей с буйной и сочной растительностью, нежно побрякивающими колокольчиками, преисполненная непринужденной благодатью и с туманными ночами, которые словно нашептывают тебе что-то на ухо, обдавая теплом шею, точно дыхание возлюбленной. Говорят, будто там растут поросшие мхом деревья, ветра почти нет, а небо всегда голубое. И что будто бы на этой земле процветает ремесло, подобное открытой ране, раковой опухоли на теле нашего общества.
Мы не слишком часто думаем об этой земле. А большинство – так вообще не думает. Словно это некая отдельная независимая страна.
Здесь, в Нью-Йорке, я встречал много южан. Наливал им неразбавленный бурбон, летом добавлял в стакан воды мяты, говорил с ними о книгах, о лошадях, о торговле. Некоторые из них были людьми добрыми и гостеприимными, могли устроить настоящий пир случайно постучавшему в их дом ночью страннику, а потом уговорить его остаться на целую неделю. Некоторые из них обладают скандальным и вспыльчивым характером, пристрелить вас им ничего не стоит, все равно что пожать руку. Короче, они такие же, как и мы, ньюйоркцы, и разделить их можно по тому же принципу – рыцари и злодеи.
Но есть одна существенная разница.
На севере черные – люди свободные, хоть и постоянно угнетаемые. На юге же они домашний скот. Вот только страдают чернокожие куда больше скота, потому как, в отличие от него, способны думать. Наша небольшая, но голосистая группа аболиционистов ежедневно из кожи лезет вон, подчеркивая этот факт, в ответ на что их забрасывают гнилыми помидорами и острыми камнями – сами виноваты, напросились.
