Николай Норд - Яичко Гитлера
— Да уж, если она узнает про Ксению…
— Но ведь все равно рано или поздно узнает.
Володя пожал на прощание руку и, слегка припадая на одну ногу, ушел.
Николай почувствовал себя пьяным. Редкий случай, когда он выпивал столько — обычно, так, рюмку другую по праздникам или по случаю.
Из гостиной раздался бой напольных часов — пробило одиннадцать вечера.
Николай отхлебнул еще рома и, отодвинув бархатную штору с золотыми кистями и позументами, вышел на балкон.
На город опустилась безветренная ночь, воздух стал уже прохладен, но удушлив от напитавшего его смога.
Николай долго стоял неподвижно, напрягая слух и надеясь услышать стук каблуков Ксении по асфальту, шаги которой он бы ни с какими другими не спутал.
На щеках он вдруг ощутил горячую влагу…
ГЛАВА 5
МЕСТО УБИЙСТВА
Ночь Николай почти не спал, не помогли забыться даже полбутыли выпитого им накануне рома. Утром он поднялся совершенно разбитый и уже совершенно точно уверенный, что с Ксенией произошла серьезная неприятность. Хуже того, он полагал, что ей угрожает чудовищная опасность, и ее надо срочно спасать, если уже не поздно. Впрочем, последнюю мысль он упорно от себя гнал.
Николай принял холодный душ, заварил крепкий кофе и плотно позавтракал, предполагая, что за сегодняшней суматохой обед ему может выпасть не скоро. В половине девятого он позвонил в институт и отпросился у директора на три дня «по семейным обстоятельствам», тем более что, ввиду летних каникул, лекций у него не было, а текущую работу на кафедре могли сделать и без него. Потом сел в гостиной на диван и стал ждать Васильева.
В квартире ощущалась непривычная, гнетущая пустота. Казалось, потолки в ней стали ниже, окна сумрачней, а темная мебель превратилась в полированные надгробия. Несмотря на то, что Ксения была художником, в доме не было ее картин, поскольку она полагала, что надо разделять дом и работу, к которой она относила и собственное творчество. Краски, холсты, наброски картин, этюды, специфические запахи — все это она оставляла в мастерской, а в дом несла любовь к семье и устроенный быт.
Впрочем, одна картина в доме все же была, ее Ксения считала мистической, и, вообще, благодаря именно ей и произошла первая встреча Ксении и Николая, положившая начало их союзу и любви. Она висела на стене напротив Николая, и сейчас он, в который раз, и все так же внимательно, рассматривал ее.
Не раз Николай с ужасом думал, какова была бы его судьба, если бы время и место их точки пересечения с Ксенией не совпали. И сейчас, любуясь полотном, он в подробностях вспомнил, как произошла та памятная встреча, которую ему, несомненно, ниспослал сам Господь.
Тогда, после краха одной своей мучительной любовной истории, длившейся не один год, Николай подумал, что уже не сможет полюбить никого и никогда. Он стал легко относиться к женщинам, легко сближался с ними и, не раздумывая, расставался. Одно время у него в очередных подружках пребывала Лена Лещева — вальяжная брюнетка с томным взором и увесистым задом — доцент его кафедры и дочь ректора его же института, а заодно и художник-любитель. И однажды она завела его в картинную галерею на выставку молодых художников.
Они неторопко прохаживались среди редких посетителей и многочисленной братии живописцев, вдоль развешанных по стенам картин, а Лена, со знанием дела, объясняла ему достоинства и недостатки выставленных полотен. Николай, позевывая, слушал ее, размышляя — сумеет ли он тут незаметно глотнуть коньяка из фляжки, уютно лежащей в его внутреннем кармане пиджака, чтобы пребывание здесь не казалось ему столь скучным и занудным, как вдруг вздрогнул, отчетливо услышав призывный крик чайки, и он повернул голову на этот тревожащий его звук.
И тут он увидел на противоположенной стене картину с сюжетом до боли ему знакомым. Там, на окропленном кровью белом канвасе ринга, был распростерт могучий атлет, а на его груди сидела белоснежная чайка, приникшая клювиком к его губам. Казалось, что она вдыхает в его грудь свою душу, и было ясно, что боксер вот-вот оживет и встанет, чтобы сокрушить волосатого монстра в боксерских перчатках, который в своем углу ринга, казалось, уже вовсе и не ждал возвращения поверженного.
Сердце Николая запрыгало в груди, как птица под черной шалью, его словно кто-то толкнул в спину, и он направился к этой картине, оставив Лену с неким неухоженным бородачом, похожим на привокзального бомжа, обсуждать очередной шедевр последнего — какую-то мазню типа «Круглого квадрата».
Безусловно, на картине он узнал и себя, и тогдашнего чемпиона Спартакиады народов СССР Юрия Балуева по кличке Бигфут, прицепившейся к нему из-за его неимоверных габаритов и чудовищной силы. И здесь был изображен эпизод его боя с Бигфутом за звание чемпиона СССР среди юниоров. Но не это удивило Николая — цепкий взгляд хорошего художника, конечно, мог запросто запечатлеть этот миг на полотне. Его взволновало другое: откуда художник мог знать про чайку, ведь в реальности ее не было, она существовала лишь в видении Николая, когда он, беспомощный, в полубессознательном состоянии, был распростерт под канатами ринга в тяжелом нокдауне.
В крайнем удивлении Николай рассматривал эту картину, как вдруг услышал голос нежнейшего тембра, который, как ему показалось, изошел с небес:
— Вам нравится моя работа?
Справа от него стояла девушка и именно та, которую он, наряду с чайкой, видел в том своем памятном видении в битве с Бигфутом. Она не была пленительной красавицей, но лицо ее, чистых северных кровей, обрамленное льняными волнами густых волос, было милым и симпатичным, серые, бархатные глаза лучились естественным обаянием, а подтянутая фигура делала ее похожей на легкоатлетку высокого класса.
Глянув на эту девушку, Николай понял — пред ним предстала его Судьба. И все. Коротко и ясно. И ничего тут не попишешь.
— Вы видели тот бой? — неизвестно отчего сконфузившись страшнейшим образом, спросил Николай незнакомку.
— Вовсе нет, это просто нечаянный плод моего воображения, но очень дорогой мне, — без тени пафоса ответила девушка, пристально всматриваясь в собеседника и, вдруг, всплеснув ладонями, воскликнула сломанным голосом: — О, боже! Я не верю своим глазам — я писала там вас!
Николай зачарованно уставился на девушку. Не отрывала своих глаз от него и она.
— Ксения, — после некоторого замешательства, несмело, лодочкой, протянула она Николаю руку. — Можно просто Сеня.
— Николай, — взял он ее ладонь в обе свои.
Так они простояли некоторое время, словно давешние влюбленные после долгого расставания. И с тех пор стали неразлучны, а вскоре и обвенчались в одной дальней деревенской церквушке. Конечно, тайно, дабы не навлечь праведного гнева партийного начальства и небезызвестных карательных органов. А свадьбу сыграли уже через месяц…
Вспомнив эти подробности, Николай почувствовал жжение в глазах и понял, что Ксения — его последняя любовь навсегда, без которой он тихо угаснет.
Он очнулся от звонка в дверь. Вошел Володя.
— Все в порядке, — с порога сказал тот, протягивая Николаю записку с адресом. — Остальное — на словах.
— Поехали! Дорогой расскажешь, — прочитав адрес, ответил Николай. — Улица Беловежская… Где это?
Николай был давно уже собран, ему оставалось только обуться и запереть за собой дверь.
— Мне показали дом на карте, это в Кировском районе. Отсюда километров пять или шесть, — отвечал Володя, когда они ехали на лифте вниз. — Спустимся, я тебе нарисую на бумажке.
— Нет, ты уж меня довези до места, Вован, я сегодня с похмелья за руль не сяду.
Володя поморщился:
— Вообще-то, мне на планерку в управление надо… — начал, было, он, но, поймав взгляд Николая, только вздохнул: — Однако что не сделаешь для лучшего друга? Но только в квартиру к этому Дагбаеву я не пойду, сам с ним поговоришь — и так опаздываю.
Они сели в машину, и дорогой Васильев стал рассказывать все, что ему удалось нарыть у своего знакомого из органов:
— У меня тут все записано, но если говорить без бумажки, то наш герой, Дагбаев Степан, — бурят, родом из Улан-Удэ, шестидесяти лет, пенсионер. У себя на родине закончил пединститут. Еще учась, женился на студентке того же института, нашей с тобой землячке из Новосибирска. С женой приехал в Новосибирск по распределению, работал в школе учителем, потом завучем, а последние годы — в Областном управлении культуры. Знаток истории буддизма в России, пописывал на эту тему брошюры и статьи в серьезные журналы, типа «Наука и религия». Что интересно, приходится сыном, в свое время довольно известного среди бурятских буддистов, ширетуя Амгалантуйского дацана — Дагбаева Юмжапа.
— Что это за понятия — «ширетуй», «дацан»? — спросил Николай, с мрачным видом сидящий на сиденье рядом с другом и курящий в открытую форточку сигарету.
