Николай Норд - Яичко Гитлера
Нинель и раньше позволяла по отношению к Николаю подобные выверты, даже в присутствии Ксении, но та только посмеивалась над проделками сестры, не видя в этом никаких серьезных мотивов для ревности.
Николай глядел некоторое время на Нинель равнодушно, как на какую-то резиновую смазливую Барбареллу, потом взял двумя пальцами ее за нос и несильно оттолкнул от себя:
— Не будь конченой стервой, Нелька! Иди лучше подотри сопли, — с издевкой проговорил он.
Нинель, отпрянув, вскочила на ноги и замерла в замешательстве, не зная, что такое в этот момент сказать или сделать. Чувствовала она себя в этот миг весьма ущербно, и ее глаза кипели обидой. Постояв так секунду, она опрометью бросилась к выходу.
— Косметичку забыла! — крикнул ей вслед Николай и услышал, как в подъезде по ступенькам лестницы быстро застучали вниз каблучки.
Николай подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску и увидел внизу припаркованный у дома «Фольксваген» Романа.
Во всем городе в то время было только две иномарки из стран загнивающего капитализма. Поэтому не мудрено, что «жук» Романа был известен не только гаишникам, которые никогда его не останавливали, но и большинству автолюбителей Новосибирска и даже многим гражданам, не имевших собственных колес, коих в ту пору было подавляющее большинство населения полутаромиллионного города.
Нинель заскочила в машину, и через минуту оттуда вылез Роман и решительной походкой направился к подъезду.
«Ну вот, парня за косметичкой послала», — подумал Николай и пошел искать косметичку Нинель, которая оказалась на трюмо в спальне. Затем вышел навстречу Роману, шаги которого раздались уже в коридоре — Николай не запер за Нинель дверь.
Роман вошел весь какой-то насупленный, со слегка расставленными в стороны руками, как это делают борцы перед схваткой. Своей, стриженой наголо, крупной головой он едва ли не подпирал дверной косяк — его рост был весьма приличен, пожалуй, даже больший, чем у Николая, но при этом он был еще и невероятно широк и мощен, словно гризли. Мохнатый индийский бурый свитер на нем усиливал это впечатление. Один глаз на его безбровом лице был покрыт бельмом, а второй метал гневные молнии, делая из него страшного монстра.
— Какого черта ты пристаешь к моей девчонке? — с порога свирепо прорычал он.
— Тебе налить выпить для успокоения? — невозмутимо ответил Николай и прошел на кухню.
Роман тяжелой глыбой двинулся за Николаем следом.
— Ты мне еще не ответил, кусок дерьма! Или ты считаешь, что за Нинель некому заступиться? Все еще Великим Чемпионом себя мнишь? Это же, паря, было давно, ты потерял свои навыки, ты постарел, ты куришь, пьешь, — Роман скосил единственный зрячий глаз на початую бутылку рома, оставленную на кухонном столе Нинель, — а за это время уже другие крепкие ребята наросли.
— Уж не ты ли, Рома? — с нескрываемой иронией произнес Николай.
Роман засопел, его лицо покрылось багрянцем, руки зашевелились, он зачем-то взял из мойки металлическую кружку и смял ее в лепешку, словно она была сделана из мягкого пластика.
Роман был лет на десять младше Николая, и как старый друг семьи Городовских, Николай знал Романа давно, еще с младенчества последнего, когда и сам-то был еще пацаном. (Кстати, своим знакомством с Романом Нинель была обязана именно Николаю, хотя и вышло это непреднамеренно). Естественно, знал Николай не понаслышке и о невероятной физической силе Романа, которой его щедро наделила природа. Ее бы вполне хватило, чтобы положить на лопатки половозрелого медведя средних размеров. Однако при этом природа соблюла некий баланс, явно не довесив парню с полкило мозгов. И это-то при ребяческой вспыльчивости его характера! — только что тут Романом продемонстрированной.
Обладая сими незаурядными качествами, Рома, однако, с трудом сумел окончить обычную школу, едва избежав обучения в заведении для умственно отсталых детей, — и то, благодаря исключительно титульному положению своего папы. Однако в институт родители Рому устроить не осмелились — это была бы маркая неприятность длинной в целых пять лет с непредсказуемым исходом, и поэтому малого определили в культпросветучилище, с преподавателями которого вести диалог, насчет успеваемости любимого чада, было куда как проще. После же окончания последнего, Роману, по его обширным полученным знаниям и профпригодности, идеально подошла должность директора лодочной базы, в коей он успешно и пребывал до сих пор, благодаря толковому семижильному заму — бывшему директору этой же базы, невольно уступившему свое место Роме.
С учетом сложившихся благоприятных обстоятельств, Рому не часто видели на рабочем месте, и он имел массу свободного времени, которое мог транжирить по личному усмотрению, особенно зимой, когда на лодках никто никуда не сплавлялся.
А вот со спортом Роману не повезло, причем, прямо-таки вопреки его небывалой природной силище. В свое время парень еще в школе занялся вольной борьбой, но вскоре был выдворен из секции за чрезмерные успехи — во время соревнований — да и тренировок тоже. Он без особого труда и всякой там техники не только легко клал соперников на лопатки, но и попутно, невзначай, частенько ломал им и эти самые и лопатки, и ребра, и руки, а то и совсем сворачивал шеи. В итоге, от перспективного борца отказались раз за разом все секции, куда он только ни приходил, и лишь поэтому мечта Романа о всемирном чемпионстве так и не осуществилась.
Тем не менее, окончательно со спортом парень не расстался, вернувшись в него, хоть и неофициально, уже лет через пять.
Дело было в том, что, как-то после просмотра японского фильма «Гений дзюдо», Роман положил глаз на борьбу джиу-джитсу, и это время совпало с тем, что данный вид борьбы только что стал возрождаться в СССР после его запрета еще в тридцатые годы. По чьей-то рекомендации, на Дальнем Востоке, в небольшом городке Приморский, Роман нашел какого-то корейца — Петра Кима, большого мастера этой борьбы, и привез в Новосибирск. По некой случайности этот Ким оказался еще более зрелым грандмастером в некой, невиданной доселе в Советском Союзе, национальной корейской борьбе — тхэквондо, и обладателем черного пояса. И эта экзотическая борьба понравилась Роме куда больше, нежели джиу-джитсу.
И работа закипела. Большой зал отдыха на лодочной базе был переделан не в очень большой, но вполне подходящий для тренировок по этому самому загадочному тхэквандо. Буфет с пивом ликвидировали, справедливо решив, что для спортсменов эта пенная жидкость весьма бесполезна, а место пивных бочек заняли тренажеры для будущих спортсменов и прочих качков. Далее, на базе общества «Водник», организовали секцию по корейской борьбе, замаскировав ее по документам под все ту же пресловутую джиу-джитсу. Дали высокую зарплату Киму, которого, по совместительству, кроме тренерской должности, провели по документам мотористом базы.
Однако возможность прикоснуться к технике, морали, культуре и этикету тхэквондо, мог далеко не каждый, и это стоило для новобранцев еще и денег, причем, немалых. Этот финансовый поток, оформляли как вступительные и ежемесячные добровольные взносы. Правда, в приходных ведомостях спортобщества этот поток сужался до размеров жалкого ручейка, но разве деньги когда-нибудь просто так пропадали? Тем не менее, желающих попасть в полусекретную секцию было немало, хотя, с другой стороны, и не просто — все равно, что негру из Зимбабве в какой-нибудь Сицилийский семейный мафиозный клан — отбор был жестким, через систему строжайших рекомендаций.
По слухам, на базе даже проводили некие подпольные бои, но поскольку никаких трупов не было выявлено — не было и дела, которое могли бы завести правоохранительные органы, которые предпочитали ничего о лодочной базе не знать.
Несмотря на все эти благие дела, Роме, как и в прежние времена, опять не повезло — соперников для него не находилось, кроме как самого сенсея, с коим Рома и тренировался и спарринги проводил. Естественно, учитывая все эти обстоятельства, почему бы Роме было не считать себя крутым малым и пупом всей земли?
…— Да хоть бы и я! — напыжился Рома, и попытался придать своему лицу выражение непреходящей значительности.
Николай, в целом, глубоко безразлично относился к Роману, однако сейчас ему было бы гораздо приятнее слышать, как стекло царапает по железу, нежели лицезреть его декадентскую рожу. И он раздраженно сказал:
— Знаешь что, Рома, давай-ка забирай косметичку и вали отсюда подобру-поздорову! Не знаю, что там тебе Нелька наплела, но мне глубоко плевать на брехню твоей сучки!
— Сучки, ты сказал!? Ты назвал Нинель сучкой, говнюк? И ты не хочешь после этого перед ней извиниться? Да я из тебя сейчас отбивную сделаю, мудак ты драный! — И Роман решительно надвинулся своей медвежьей тушей на Николая. — Это не Нинель, это Ксюха твоя — сучка срана…
