Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С
— Вы меня уже достали. Я и так пошел на поводу, Таню нанял, жду, пока она наберет текст. Дальше, видно будет. Так и передай Игореше.
Валентина кивнула.
— Будет сделано, ваш сиятельство.
— Таня, у вас есть старшая сестра? — Андрей повернулся к Тане.
— Нет.
— Вам повезло. Не то, что мне.
— Нахал, — возмутилась Валентина. — Я тебя от бабушки защищала и мороженым делилась. Неблагодарный тип.
Рощин поднялся.
— Раз дело дошло до мороженого, мне лучше исчезнуть. Валентина Петровна, жду вас в своем кабинете. Оривидерчи, милые дамы.
Валентина проводила брата взглядом и, едва закрылась дверь, приступила к расспросам:
— Как вам работается, Таня?
— Нормально. Первые дни я немного нервничала, сейчас освоилась. Не беспокойтесь, у нас, действительно, полный порядок.
— Поймите меня правильно, — Валентина вздохнула. — Я бы очень обрадовалась, если бы у вас с братом сложились хорошие отношения. И деловые, и личные.
— Как же так? — удивилась Таня. — На собеседовании вы говорили другое.
— Забудьте, — отмахнулась старшая Рощина. — Теперь прежние инструкции уже не актуальны.
— Почему? Что, собственно, произошло?
— Вы нравитесь Андрею. Возможно, больше чем нравитесь.
— С чего вы взяли? — изумилась Татьяна.
— Не слепая, вижу. Он к вам тянется. И, вы простите за откровенность, к нему не равнодушны. Возможно, у вас получится что-то серьезное. Хотите, я вам погадаю? — вдруг предложила Валентина и, не дожидаясь согласия, взяла Танину ладонь.
— Танечка, не верьте ей, — на кухне появился Рощин. — Мне Валя нагадала большую и светлую любовь с прелестной блондинкой и троих детей. Ни то, ни другое, ни сбылось.
— Неправда. Я сказала, что твоя жизнь изменится, когда блондинка объясниться тебе в любви.
— Простите, меня ждет работа, — Таня тряхнула темно каштановой гривой и оставила брата и сестру одних.
— Какова? — донеслось из-за дверей басовитое.
— Супер! — громче, чем следовало, ответила Валентина.
Таня вздохнула, покачала сокрушенно головой, ее поразил ответ Рощина:
— Да, с такой и в пир, и в мир не стыдно. И в разведку не страшно. Некрасовская женщина.
РОМАН
За неимением горящей избы и скачущего коня, некрасовская женщина набирала на компьютере текст. О прошедшем разговоре Таня не думала. Стоило прикоснуться к рукописи и, как обычно, реальность растворялась в выдумке, события 1906 года поглощали внимание полностью.
…Отправив Ольгу в свою комнату, Надин рухнула в кресло и разрыдалась.
— Надечка, ласточка, что случилось? — Испугался Павел Матвеев. На его памяти Надин плакала дважды. Первый раз, когда пятилетняя Оля едва не умерла от скоротечной ангины. Во второй, когда между ними случилась первая близость и Надин объяснилась ему в любви.
…Звенело ласковым зноем лето. Голубое небо бескрайним простором уплывало ввысь. Однообразие дачных дней оживляло только присутствие свояченицы. И ее неожиданное кокетство. Сначала смущенный, после задетый за живое, Матвеев не выдержал искушения, подстерег Надин на узкой тропинке у озера, загородил дорогу, облапил, потянулся к груди. Едва рассеялся блаженный туман, сердито спросил:
— Ну, что развлеклась?
— Развлеклась? — удивилась Надин и вдруг заплакала. Горько, безутешно, по-детски навзрыд.
— Я мечтала об этом столько лет. Я хотела побыть с тобой хоть разок, хоть один единственный разочек хотела испытать настоящее счастье, — бормотала Надин, захлебываясь от слез. — Слепой тупой дурак, бесчувственный мешок…дубина.
— Как счастливой…почему… — невероятное предположение сразило Матвеева наповал. Ему казалось: отдаваясь ему, Надин мстит кому-то или забавляется от скуки. Поверить, что эта красивая, самоуверенная женщина испытывает к нему какие-то чувства, Павел не мог.
— Наденька…
— Глупый, ты, Матвеев человек. Неужели непонятно, что я тебя люблю?
— Не может быть!
— Еще как может! — Надин жалко улыбнулась в растерянное недоверчивое лицо, погладила тонкими пальцами щеку Павла. — Я тебя люблю, Пашенька, об этом знает все на свете, кроме тебя.
Горячий взгляд утверждал: «люблю!» и ждал ответа. Павел в ужасе замер. От привычного самообладания не осталось следа. О такой женщине, как Надин, Матвеев грезил одинокими вдовыми ночами, о такой мечтал в постели со случайными любовницами. Вернее, о такой женщине он грезил и мечтал, когда разрешал себе, немолодому, невысокому, некрасивому вообразить настоящее счастье.
— Про это знали и мама с папой, и Лариса, и даже Олька знает.
Павел зажмурился, протестующе замотал головой. Надин не может интересоваться таким мужчиной как он. Это нонсенс, бред, фантазия.
— Мне без тебя не жить. Если ты меня сейчас прогонишь, я умру.
Прогнать Надин? Павел удивился. Что за странная идея. Он еще не любил Надин, но от предчувствия любви уже сходил с ума от восторга.
— Ты меня не обманываешь? Не смеешься надо мной?
Ответ Надин поразил Павла в самое сердце. Спесивая надменная красавица обхватила его колени и запричитала, как простая баба:
— Пашенька, солнышко мое ненаглядное, не бросай меня, не гони, позволь быть с тобой.
Матвеев зажмурился. Надин не могла стоять перед ним на коленях. Не могла просить о любви. Или могла? Звенело ласковым теплом лето. Голубое небо бескрайним простором уплывало ввысь. Женщина, о которой он вчера не смел мечтать, сегодня умоляла сделать ее счастливой. Матвеев открыл глаза, удостоверился: стоит, просит, умоляет и стал целовать мокрое от слез либо.
…Сейчас Павел снова целовал мокрые соленые на вкус щеки и с замиранием сердца ждал новостей.
— Дай мне коньяку.
Павел окончательно струсил. Спиртное Надин употребляла, не чаще чем лила слезы.
— Господи… — он сразу заподозрил самое плохое: свадьбы не будет, Надин решила вернуться к революционной работе, у нее появился другой мужчина, она изменила. Страх, что эта роскошная, похожая на кремовый торт женщина, исчезнет из его жизни, не оставлял Матвеева ни на минуту. Разве возможно, чтобы она стала его женой? Разве реально просыпаться по утрам и видеть, чувствовать, обладать ею постоянно? Нет, он слишком прост для Надин, слишком обычен, зауряден. Она — неимоверная, восхитительная, сказочная.
— Прости меня, Пашенька, — подтверждая опасения, пробормотала Надин. — Я во всем виновата.
— Да, что же, наконец, случилось?! — рявкнул Матвеев и сквозь всхлипывания услышал:
— Оленька попала в беду.
Мгновение Павел испытывал облегчение, потом ужаснулся и осипшим голосом прошептал:
— Она беременна?
Живая и здоровая Олька барабанила на фортепиано в гостиной, оглашая дом бравурными польками. Какая беда могла приключиться с ней? Кроме беременности на ум не приходило ничего.
— Не исключено, что девочка связалась с социалистами. Боюсь, ее готовят к теракту.
Павел покачнулся:
— Боже.
— Это я виновата, — повторила Надин. — Она во всем копирует меня. Я послужила дурным примером. Я..я..я..
— Перестань, — попросил Матвеев, — не болтай чушь.
— Если родная тетка занимается революцией, значит, и Оле можно поиграть в романтику. Правда? Всегда ведь можно вернуться домой, выйти замуж, зажить спокойно. Почему же, не провести молодость весело и со смыслом?
Коньяк, наконец, подействовал, к Надин вернулось самообладание. Она перестала плакать и спросила:
— Что будем делать, Паша? Я им девочку не отдам. Сдохну, а не отдам. Не получат они мою Олю, не получат и точка.
— Конечно, милая. Хватит того, что эти ублюдки чуть не погубили тебя.
Так получилось, что с «ублюдками» Надин свел сам Павел.
После двухлетней стажировки у Форда в Соединенных Штатах, Матвеев был принят главным инженером на завод Антона Лаврентьевича Ковальчука — отца Ларисы и Надин. Едва оглядевшись, молодой специалист затеял перестройку.
— Это безумие! — возмущался отец, привыкший управлять по старинке, — эти новации меня разорят!
— Антон Лаврентьевич, я готов не получать оклад, лишь бы убедить вас в своей правоте, — горячился Павел.
Готов? Изволь! Павла лишили половины жалования, однако, дали карт-бланш. Он уменьшил ассортимент выпускаемой продукции, за счет чего резко увеличил производительность труда. Дополнительная прибыль, после жесточайшего скандала, была направлена на зарплату рабочим и создание социальных условий: при заводе открылись ремесленное училище, ясли, больница, воскресная школа; в перестроенных казармах молодые семьи получили по комнате. Одновременно с этим был введен трехсменный график работы. Это фактически узаконило восьмичасовый рабочий день, жесточайшую дисциплину и систему штрафов. Через полгода неразберихи и сумбура, доходы от завода выросла в три раза.
