Элеанор Каттон - Светила
В дверях борделя появился Фрэнсис Карвер. Он давно снял пиджак и остался в измятой рубашке и при синем шейном платке, небрежно завязанном свободным узлом с двумя длинными концами. Подбоченившись, он с раздраженным видом наблюдал за дракой. А-Су поймал его взгляд.
– Mh goi bong ngoh! – закричал он, захлебываясь кровью. – Mh goi bong ngoh!
Фрэнсис Карвер смотрел сквозь него, словно не видя. Ни словом, ни жестом он не выдал, что понимает А-Су. Один из бражников сказал что-то, Карвер ответил по-английски и отвел глаза.
– Pang yao! Ho pang yao!
Но Карвер даже не взглянул в его сторону. Рядом с ним в проеме возникла женщина с волосами цвета меди и скользнула ему под руку; он обнял ее за талию, притянул к себе. Зашептал что-то, уткнувшись ей в волосы. Она рассмеялась; вместе они вернулись в дом.
Очень скоро второй бражник уже не мог долее удерживать тяжесть бесчувственного тела А-Су и уронил его наземь, по-видимому пожаловавшись, что заляпал весь пиджак и манжеты кровью. Первый принялся молотить лежачего ногами, но, по-видимому, это выглядело менее зрелищно в отличие от предыдущей забавы, и вскоре толпа утратила всякий интерес и разошлась. Первый незнакомец напоследок пнул А-Су под ребра носком ботинка и тоже ушел внутрь. Едва он переступил порог борделя, раздался взрыв смеха и снова зазвучало фортепиано.
Избитый А-Су на четвереньках с трудом дотащился до ближайшего переулка, с глаз подальше. Он лежал в тени, чувствуя, как каждый вдох отдается резкой болью, и глядел на ходившие ходуном мачты кораблей. Выплыла луна. Спустя какое-то время на набережной раздались шаги фонарщика, и совсем рядом послышался глухой стук и шипение: зажегся газовый фонарь. Темнота посерела. А-Су опасался, что у него ни одного целого ребра не осталось. Выше линии волос ощущалось что-то липкое и влажное, как губка. Левый глаз заплыл. Встать сил не было.
Но вот в борделе приоткрылась задняя дверь: на камни выплеснулся желтый свет. В переулке раздались стремительные шаги. А-Су услышал, как на булыжник мостовой со звяком поставили жестяную миску, а затем на лоб его легла прохладная рука. Он открыл правый глаз. Рядом с ним на колени опустилась молодая женщина с худым остреньким личиком и выступающими зубами. Бормоча слова, которых он никак не мог понять, женщина окунула тряпицу в теплую воду и принялась стирать кровь с его лица. Ее голос волной накатывал на А-Су; он не сопротивлялся. На незнакомке был крахмальный передник, как носят буфетчицы; она, должно быть, работает там, в борделе, предположил А-Су. Догадка подтвердилась, когда спустя минуту ее громко позвали изнутри и, буркнув что-то себе под нос, она отложила тряпицу и метнулась обратно.
Прошло несколько часов. Звуки фортепиано оборвались, шум внутри понемногу стихал. А-Су задремал ненадолго, а проснувшись, обнаружил, что вокруг все тихо, а буфетчица вернулась. На сей раз она принесла под мышкой коробку с чаем, какие-то завернутые в ткань инструменты и спиртовой фонарь. Она опустилась на колени рядом с А-Су, осторожно поставила фонарь на мостовую и крутанула ручку, так что плафон вспыхнул изнутри белым светом. А-Су как можно осторожнее повернул голову и не без удивления заметил, что на чайной коробке значится его собственная фамилия, начертанная китайскими иероглифами. Он вздрогнул: женщина истолковала это странно – улыбнулась, кивнула и поднесла палец к губам, призывая к молчанию. Затем открыла коробку, пошарила среди чайных листьев и вытащила наружу крохотный квадратный пакетик, завернутый в бумагу. Она снова одарила китайца улыбкой – А-Су не знал, что и думать.
Он с трудом повернул голову вправо, чтобы разглядеть инструменты, извлеченные женщиной из тряпичного свертка, и увидел короткую тяжеловесную трубку, иголку, нож и жестяную миску. Он вновь вопросительно воззрился на незнакомку, но она была занята: поправляла в лампе фитиль, собирала трубку, готовила смолу. Когда опиум наконец закипел и из узкого отверстия в миске вырвалась спиралька белого дыма, она поднесла мундштук трубки к губам А-Су. Слишком измученный, чтобы отказываться, он вдохнул дым в рот и задержал его там.
В груди его словно забрезжила заря – заплескался жидкий свет. По всему телу разлилось безмятежное спокойствие. Боль в голове и в теле вытекла наружу внезапно и легко – так вода сочится сквозь шелковый платок. Опиум, подумал он отрешенно. Опиум. Потрясающе. Снадобье – потрясающее. Это просто чудо, это исцеление. Женщина вновь подала ему трубку, и он жадно глотнул из нее – так нищий тянет к губам ложку. А-Су не помнил, как потерял сознание, но, когда он снова открыл глаза, стоял белый день, а буфетчицы рядом не было. Он лежал, втиснутый между двумя коробками с мусором на заднем дворе, укрытый одеялом, – второе одеяло подложили ему под щеку. Кто-то – вероятно, буфетчица? – оттащил его сюда. Или, может, он сам дошел? А-Су не помнил. Голова раскалывалась от боли, грудная клетка снова невыносимо ныла. Из здания доносился плеск воды и звяканье ножей.
И тут он вспомнил про пакетик с опиумом, спрятанный в чайной коробке. «Дент и К°» оплачивали свои товары опиумом – ведь у Британии серебра больше не было, а в золоте Китай не нуждался. Как он мог быть таким идиотом? Фрэнсис Карвер контрабандой переправлял наркотик в Китай, используя семейный склад Су как канал связи. Фрэнсис Карвер предал его отца. Фрэнсис Карвер отвернулся от него и прикинулся, будто не понимает его криков. А-Су лежал на боку, не двигаясь, в узком переулке. В груди его зрела беспощадная решимость.
На протяжении всей следующей недели женщина с выступающими зубами приносила ему поесть-попить и успокаивала снадобьем. Днем она несколько раз забегала его проведать, всегда под каким-нибудь предлогом: то свинью покормить, то выплеснуть воду из-под грязной посуды, то постиранное белье развесить на веревке; с наступлением темноты она приходила с трубкой и давала ему покурить, пока боль не утихала и он не засыпал. Она ухаживала за своим подопечным молча, и А-Су тоже не произносил ни слова – просто глядел на нее и любопытствовал про себя. Однажды ночью она пришла с подбитым глазом. Он потянулся потрогать, но она нахмурилась и отвернулась.
Спустя несколько дней А-Су сумел подняться на ноги, хотя все тело отчаянно болело, а через неделю уже мог медленно передвигаться по двору. Он знал, что «Палмерстон» встал на стоянку в Сиднее всего на две недели; вскоре корабль пойдет к золотым приискам Виктории на юге. А-Су уже не стремился плыть дальше, в Мельбурн. Ему хотелось одного: свести счеты с Карвером прежде, чем клипер снимется с якоря.
С тех пор как «Палмерстон» пришвартовался у причала, Карвер не провел на борту ни одной ночи; ночевал он в портовом борделе, у медноволосой женщины. Каждый вечер А-Су наблюдал его приход: видел, как тот вышагивает вдоль набережной, размахивая руками, и фалды развеваются за его спиной. Покидал он бордель уже после полудня; медноволосая женщина частенько провожала его до задней двери, чтобы попрощаться наедине. Дважды А-Су видел, как эта парочка прогуливалась в порту, когда солнце давно село. По разговору судя, они были на короткой ноге. Прислушиваясь к собеседнику, каждый норовил придвинуться как можно ближе, а рука женщины неизменно покоилась на сгибе локтя мужчины, легонько его пожимая.
Восьмая по счету ночь после нападения на А-Су пришлась на воскресенье; кутеж в борделе затих задолго до полуночи, согласно комендантскому часу. А-Су крадучись обогнул здание кругом и, встав напротив фасада, разглядел силуэт Карвера в центральном окне верхнего этажа: облокотившись о перемычку, он глядел вниз, в темноту. А-Су наблюдал: вот сзади подошла рыжеволосая женщина, ухватила его за рукав, утянула назад, в глубину комнаты, за пределы видимости. Держась в тени, А-Су прокрался обратно к подъемному окну над кухонной разделочной доской, сдвинул вверх створку и пролез внутрь. Кухня была пуста. А-Су огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь оружия и наконец выбрал с подставки над доской мясницкий нож с костяной ручкой. Он в жизни не поднимал оружия на человека, однако ж, ощущая в руке его тяжесть, А-Су чувствовал себя увереннее. В темноте он кое-как отыскал лестницу. Наверху обнаружились три двери, все – закрытые. А-Су приник ухом к одной (тишина), к другой (приглушенный шорох и возня) и к третьей – за ней послышался рокочущий мужской бас, скрип стула, а затем тихий женский голос. А-Су попытался оценить про себя расстояние от торца дома до верхнего окна, где он лишь несколькими минутами ранее заприметил Карвера. Возможно ли, чтобы эта третья дверь вела в центральную комнату, – все ли сходится? Да, он в десяти футах от края лестничной площадки, и если мысленно представить себе фасад, то нужное окно запросто оказывается в двенадцати футах от торца здания. Вот разве что вторая дверь ведет в более обширную комнату, а эта, третья, – в маленькую. А-Су снова прислушался. Мужчина возвысил голос и произнес несколько слов по-английски – резко, отрывисто, словно рассердившись. Это наверняка Карвер, подумал А-Су. Кому и быть, как не Карверу. Света не взвидев от ярости, он рванул дверь на себя – но нет, это оказался не Карвер. А тот самый негодяй, избивший его чуть больше недели назад. У него на коленях сидела женщина с выступающими зубами; одной рукой он ухватил ее за шею, другой мял грудь. А-Су потрясенно шагнул назад – незнакомец, негодующе взревев, отшвырнул женщину с коленей и вскочил на ноги.
