Елена Афанасьева - Колодец в небо
– Почему мою девочку, не предупредив меня, забра… – начинаю качать права, но, не договорив, осекаюсь. Милая докторша воркует с кем-то по мобильному, и по одному ее виду понятно, что мою Марусю она не брала, и брать не собиралась.
– Что значит, «забрали»?! – договаривает за меня страшное слово докторша. – Кто забрал?!
– Откуда я знаю, кто…
До меня начинает доходить весь ужас случившегося. Маруся, моя девочка, моя дочка пропала. Исчезла из палаты суперохраняемого дорогого родильного центра.
– О Господи!
Ноги подкашиваются. Но падать нельзя. Бежать надо. Искать. Спасать мою девочку.
Смотрю на часы. 22.48. Перед тем как я задремала, была половина одиннадцатого. Первые минуты сон некрепок, если кто-то вошел бы в палату, я бы услышала. Значит, с тех пор как Маруся исчезла, прошло не больше десяти минут. Можно еще успеть.
– Охрану! Оповестите охрану! Пусть все выходы из здания блокируют! – кричу я и бегу вон из кабинета, сама не зная куда, лишь бы бежать.
– Подождите! Евгения Андреевна, куда вы! – кричит докторша, и выбегая следом за мной. – С ребенком из здания никого не выпустят! Ни за что не выпустят!
– Ни за что! Это называется «ни за что»?! Когда договор на роды подписывали, вы гарантии давали в абсолютной надежности. Какая к дьяволу надежность, когда трехдневная девочка из палаты исчезает! Вдруг она и из здания исчезнет! – кричу я на бегу. Докторша несется за мной. Обе мы уже добежали до ближайшего охранника, который издали по нашим перепуганным лицам успел понять, что случилось что-то чрезвычайное, и уже кричит в свою шипящую рацию: «У нас ЧП».
– Быстро! Быстро, пожалуйста, быстрее. Тревогу объявите или как там у вас называется! – умоляю я. – У меня дочку украли! Из палаты!
– Как украли?! Я же на посту все время был?! – Охранник с перекошенным от изумления лицом никак не может понять, что именно мы ему кричим. Но мы с догнавшей меня докторшей кричим, орем, требуем поднять всю охрану на ноги и перекрыть все выходы.
– Значит, кто-то под видом врача или медсестры в отделение проник, вы и не обратили внимания!
И перепуганный, что пропустил похитителя, парень уже тоже кричит, в рацию повторяя все наши крики.
– Пропал ребенок. Девочка трех дней. Не больше десяти минут назад. Что?
И подносит рацию к уху, слушая, что рация шипит ему в ответ.
– Да. Да. Понял. Понял… Да не кричите вы так, ничего не слышно, – говорит уже нам охранник. – С восемнадцати ноль-ноль, как выписка закончилась, из здания с ребенком никто не выходил! – рапортует довольный охранник.
– А с большими сумками?! Ребенка могли спрятать в сумку! – кричу я, и сама ужасаюсь тому, что кричу. Мою девочку, крохотную – три килограмма пятьдесят граммов, сорок девять сантиметров – мою девочку с маленькими ножками, ручками, с бровками и глазками Никиты и ее собственной желтушкой новорожденных, мою девочку в сумку?! Нет, нельзя думать об этом, я с ума сойду!
– А с сумками?! – машинально переспрашивает в рацию охранник, и сам себя прерывает. – Подождите! У нас же системы видеонаблюдения работают. И запись ведется. Сейчас на главном пульте проверят, что где происходит, и запись посмотрят.
– Где?! Пульт этот ваш где?!
– На первом этаже у четвертого подъезда.
– Так бежим! Скорее бежим туда, на пульт ваш.
И мы бежим. Я, докторша и охранник следом за нами. Вскоре охранника приходится пропускать вперед, без него многочисленные двери с кодовыми замками не открываются. Как похитительница – почему я думаю, что это была именно похитительница, женщина, а не мужчина, – сквозь все эти запоры проникала? Значит, она здесь работает или у нее есть среди персонала сообщники.
Бежим, виляя по аккуратным коридорам, то на лифтах, то по лестницам, считая этажи идеальной дорогой клиники.
Бежим. И я чувствую, что оставляю кровавую дорожку на полу – послеродовые кровотечения на такие забеги не рассчитаны.
Бежим. Пока не добегаем до пульта видеонаблюдения, куда успела сбежаться уже половина охранников этого безразмерного центра. Кто-то главный из этой, проворонившей мою девочку службы безопасности у заполненной бесконечными мониторами стены вглядывается во все картинки сразу.
– Ничего необычного, – произносит этот главный. – Тихо. Как всегда.
И я чувствую, что от открывшегося кровотечения или от ужаса почти теряю сознание. Но терять сознание мне нельзя. Иначе я потеряю девочку, свою девочку, нашу с Никитой Машеньку, Марусю.
– Как всегда.
Главный продолжает обзор мониторов.
– В родблоке три роженицы.
Главный указывает на три монитора в левом углу, на которых тужатся и орут в схватках роженицы.
– В послеродовом тишина. К тем, кто без детей в палатах лежит, на кормление младенцев еще не приносили…
На мониторе в правом углу палата новорожденных, в которой оставляют своих детей не успевшие привыкнуть к своему материнству мамочки.
– В консультационном отделении пусто. Прием давно закончен. Там только Марина Витальевна задержалась, разговаривает со своей подругой. Да она, кажется и ваша подруга, вечером из вашей палаты выходила…
На мониторе дверь кабинета Марины.
– Хотя…
– Что?! Что?! Говорите же скорее, что?!
На полу, где я стою, уже образовалась красная лужа.
– Странно… Какая-то медсестра с младенцем в консультационном отделении в лаборатории, где кровь из вены берут. С новорожденными в консультационном отделении находиться запрещено. И лаборатория по правилам должна быть давно закрыта… – удивляется главный и, сам себя оборвав, резко командует в рацию.
– Третий, третий! Срочно проверьте коридор консультационного отделения! Женщина с младенцем на руках! Осторожнее! Женщина может быть опасна. Мало ли что надумает сделать с ребенком… – договаривает главный.
Но я уже не слышу его. Оставляя красный след, бегу в сторону консультационного отделения, не слишком задумываясь, как буду преодолевать бесконечные кодовые замки. Благо тот первый охранник из нашего отделения, видимо, чуя свою вину, бежит за мной. А следом бежит наша докторша, по мобильному вызывая врачебную подмогу: «Ребенок в консультационном! Охрана следит. Ребенка я осмотрю, но у роженицы кровотечение».
На кровотечение мне плевать. Главное – моя девочка!
Почему главный сказал «осторожнее»?! Что похитительница может сделать с моей девочкой? Что?!
И кто похитительница? Кто она? Лиля? Господи, зачем мне на голову свалился тот банковский счет, и почему я не отдала его серой кардинальше еще в Белом доме?! Лиля же предупреждала – не будь дурой! А я была. Не отдала Лиле счет азиатской диктаторши и теперь рискую тем, что несопоставимо ни с какими деньгами, – девочкой.
Господи, неужели с Лили станет причинить вред моей дочке! Господи!
Вон он, свет в конце полутемного коридора в консультационном отделении около кабинета, в котором я множество раз за беременность сдавала кровь из вены. Теперь из-за двери кабинета доносится детский плач.
Маруся! Это кричит моя Маруся! Господи, спасибо тебе! Она жива! Ее не вынесли из здания! Она здесь! Но что там делают с моей девочкой?! Что? И кто?
Распахиваю дверь и, прежде чем выхватить девочку из рук какой-то странной медсестры, успеваю заметить, что другая медсестра, которая прежде брала кровь и у меня, стоит с трубочкой и иглой – берет кровь из пяточки моей дочки.
И, прежде чем успеваю понять, что она берет кровь, просто берет кровь на анализ, я пугаюсь. Пугаюсь, что медсестра хочет ввести – или уже ввела?! – моей дочке что-то ужасное.
И ору. Истошно ору. Так истошно, что меня слышно на всех этажах этого элитного родильного заведения. В доли мгновения оказываюсь рядом с этими странными медичками и вырываю свою девочку из рук той, что сидит спиной ко мне.
Следом за мной в лабораторию врываются охранник, докторша-неонатолог и выбежавшие из соседнего кабинета отчего-то так поздно задержавшиеся в консультационном отделении Марина и Лана, или она теперь Лена.
Докторша хочет взять девочку у меня из рук, чтобы проверить, все ли в порядке с ребенком, но я прижимаю дочку к себе. Прижимаю и отпустить не могу.
Марина вскрикивает при виде кровавого следа, который оставляю я.
И Лана вскрикивает. Потому что в этот момент вторая странного вида медсестра, из рук которой я вырвала свою девочку и которая, скорее всего, ее и похитила, оборачивается. И я тоже узнаю ее.
Но это не Лиля.
Эту женщину сегодня вечером я видела в журнале. На множестве фотографий рядом с известным актером Андреем Ларионовым, который приходится этой женщине мужем и по какой-то странности приходится «совсем никем, просто однофамильцем» нашей Лане.
43. Из жизни Кенов и Барби
(Жанна. 1980-1990-е)
Ни в некогда жаждавшем принять Алика в свою труппу театре, ни на киностудии, ни в прочих актероемких местах столицы бывшего заключенного, как и следовало предположить, не ждали. Но предположить это могла она, Жанна, которой приятели всех мастей два года кряду внушали, что герой-любовник с непогашенной судимостью на советском экране и сцене никому не нужен. Кто возьмет на себя ответственность дать такому роль – культурное ведомство не кишит самоубийцами.
