Юрий Бурносов - Числа и знаки. Трилогия
В том же году и в следующем в целом свете начался мор и падеж.
Монах Найтон из Лестерского монастыряГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой на город обрушивается чумное поветрие, а Базилиус Кнерц невольно обнаруживает след Проктора Жеаля
Караул, стоявший на широкой лестнице королевского дворца Норгейль, был ошарашен: мимо гардов сломя голову промчался, громчайше грохоча подковками башмаков по мраморным плитам, вполне пристойный с виду человек. Мало кто признал бы в этом безумце скромного и учтивого королевского лейб-медика Тиббера! Он вбежал в Залу Советов с совершенно не подобающим ни сему месту, ни высокой и почитаемой должности ученого мужа воплем:
– Чума! Чума! Чума!
Выкрикнув так три раза кряду зловещее слово, лейб-медик упал на мозаичный пол, и сознание покинуло его; к нему тотчас поспешили слуги, дабы обрызгать водою и подать нюхательную соль, но их смели прочь - несчастный был насмерть затоптан бросившейся к выходу толпою придворных, возомнивших, что страшная болезнь пришла во дворец, прилепившись к подошвам лекарских башмаков.
Вполне возможно, весть о пришествии в столицу чумы явилась бы куда позднее, если бы не разумный служитель трупохранилища у реки.
Несмотря на то что оживших мертвецов переловили и сожгли, найти сторожей в трупохранилища стало делом почти невозможным, ибо страшная судьба прежних, кои были растерзаны и пожраны трупами, всякого отвращала от сей работы. Однако ж охотник служить в самом большом городском трупохранилище нашелся сразу - притом не за солидную плату, а благих устремлений для.
Сей старательный молодой человек по имени Аксель Твиде тщился самостоятельно постичь лекарское мастерство и втайне читал ученые книги; случилось так, что он как раз заканчивал солидный трактат Беддингса «О чумном поветрии и способах лечения и избежания сей болезни», когда в трупохранилище привезли очередного мертвеца - бедняка, обнаруженного в своей лачуге.
Дождавшись, пока трупосборщики уедут на своей телеге, пытливый юноша поспешил осмотреть вновь прибывшего и с ужасом обнаружил, что мертвец в точности соответствует описаниям умерших от чумы, приведенным в трактате почтенного Беддингса.
Не мешкая, Твиде бросился к лекарю, что жил по соседству. Там он добился, чтобы слуга разбудил лекаря, коего тут же повлек в холодное и зловонное трупохранилище - прямо в ночном колпаке и халате, не обращая никоего внимания на стоны и сетования довольно дряхлого старичка. Последний, впрочем, несказанно взбодрился, как только увидал жуткие нарывы, и кинулся прочь, оттолкнув юношу.
Дома старичок лекарь - звали коего, хотя это и несущественно, Олаус Фиан, - придя в себя и облачившись сообразно случаю, отправился к герцогу Нейсу, который, помимо секуративной практики, ведал и вопросами медицины.
В приемной герцога старичок промаялся довольно долго, хотя и объяснил секретарю, что в столь позднее время не явился бы без сугубой нужды. Секретарь все одно, зевая, уверил просителя, что герцог примет хире Фиана только после пробуждения, завтрака и туалета, а чума, коли таковая уже наличествует, все равно никуда не денется.
Наконец герцог соблаговолил выслушать Фиана и, несмотря на достославную свою глупость, вызвал лейб-медиков Охастуса, Тиббера и Оббе и велел следовать с хире Фианом, дабы на месте засвидетельствовать случай смерти от чумы, коли таковая в самом деле имеет место быть.
Прибыв в трупохранилище, достойные хире обнаружили там уже не одно, а добрую дюжину тел, имевших все признаки чумного поветрия; разумный же юноша Аксель Твиде оставил свое место и бежал прочь от смертельной заразы, побросав не только кожаный фартук, служивший ему рабочей одеждою, но и научные трактаты.
Тогда-то хире Тиббер и бросился в полубеспамятстве прямо в Залу Советов, ибо хорошо помнил, как в годы его юности чума выкосила добрую четверть населения королевства.
Трупы в те страшные времена оставались лежать в домах, и ни один священник, ни один родственник - сын ли, отец ли, кто-либо из близких - не решались войти туда: могильщикам сулили большие деньги, чтобы те вынесли и похоронили мертвых. Дома умерших стояли незапертыми со всеми сокровищами, деньгами и драгоценностями; если кто-либо желал войти туда, никто не преграждал ему путь.
На переполненных кладбищах при церквях рыли преогромные ямы и туда опускали трупы целыми сотнями. Клали их в ряд, словно тюки с товаром в корабельном трюме, потом посыпали землей, потом клали еще один ряд - и так до тех пор, пока яма не заполнялась доверху. Предложение сжигать тела всех умерших не встретило понимания, посему в кострах горели лишь люди без роду и племени, у которых не обнаруживалось родственников.
В панике одни люди запирались в домах, ожидая, что будет. Другие предавались безудержному разврату. Третьи бежали - в тщетной надежде спастись.
Покойный Тиббер имел все основания полагать, что и на этот раз случится так же. Беда не заставила ждать: то там, то тут объявлялись новые и новые больные - больные именно чумою, и ничем иным.
Заболевание начиналось внезапно: человека охватывала лихорадка, он весь горел, словно объятый пламенем. Страшные головные боли одолевали его, и ничего из съеденного, даже глотка воды, не мог он удержать в себе, изблевывая наружу. Без сна и покоя метался несчастный на своем ложе, не узнавая окружающих и наблюдая вокруг себя ужасных чудовищ и демонов.
На коже появлялись красные пятна, быстро превращавшиеся в пузыри с гнойным содержимым; полопавшись, такие пузыри образовывали незаживающие язвы. Многие жутко кашляли, и с дыханием и хрипом выделялась у них обильная мокрота, порою сплошь состоящая из крови.
Беда была в том, что никто не ведал лечения чумы. Исходящие из народа и от нюклиетов способы лечения травами и родниковой водою не приносили плодов, и люди все равно погибали, лишь продлевая свои страдания, но нисколько не излечиваясь. Зачастую заболевшим чумою пускали кровь, что отнюдь не помогало, а наоборот, убивало их - впрочем, сие деяние было даже благим, ибо избавляло несчастных от излишних мук.
В первый же день после объявления о пришествии чумного поветрия специальным королевским указом велено было лекарям всех рангов и достоинств не покидать столицы под страхом немедленной смерти через удавление. Тому же, кто изыщет лекарство от чумы, пресветлый король обещал единовременное вознаграждение в сто тысяч монет, ежемесячную пенсию еще в десять тысяч и дом с прислугою.
Однако ж покамест лекари появлялись, чтобы в очередной раз обнаружить преужасные чумные пузыри и язвы, и никакие мольбы заболевших, никакие посулы денег не могли отсрочить неизбежный приход смерти.
Вид лекарей, с факелами в руках пробиравшихся по сумрачным улицам, внушал неизбывный ужас. Облачены они были в платье из плотной кожи, что покрывало туловище с головы до пят; полагали, что такое одеяние способно защитить от заразы. Лицо укрывала кожаная же маска, укрепленная при помощи ремешков и резинок; в большой клюв маски клали приятно пахнущие травы для фильтрации заразы, передающейся, как полагали многие ученые, по воздуху; в руках лекарь имел жезл, а в жезле - ладан, который, как верили, может уберечь от нечистой силы. В отверстия маски, назначенные для глаз, вставляли стеклянные линзы, и оттого казались врачеватели совершенными страхолюдами.
Жизнь в столице затихла; не доносилось вестей - ни благих, ни печальных - и из иных городов, поселков и деревень, как удаленных, так и близких. Те, кто успел покинуть столицу, не возвращались обратно; в огромный зачумленный город не приезжало ни гонцов, ни торговцев, ни каких-то иных гостей. Заставы, выставленные на главных трактах, стояли бездельным обычаем: гардам вменили в обязанность ловить и умерщвлять бездомных собак, расплодившихся в великом множестве и с большой охотою пожиравших трупы. Надобно сказать, что от чумы дохли и лошади, и козы, и коровы, и иной домашний скот, лишь кошкам, собакам и крысам все было нипочем. Порою собаки во злобе нападали на людей, и гардам помогали армейские латники с мушкетами, а также кирасиры, кои умело поддевали собак копьями, даже не спешиваясь.
Почти не работал городской рынок, уныло стояли в порту суда с опущенными парусами, только несколько военных кораблей продолжали исполнять в гавани сложные экзерциции, ибо ведавший военным флотом герцог-командор Тауберт полагал, что праздность суть сопутник любой хвори, тогда как беспрестанное ратное дело гонит болезни прочь. Как ни странно, на военных кораблях и в самом деле случаи чумы были чрезвычайно редки.
Именно на набережной, наблюдая при тусклом свете почти невидимого солнца за эволюциями военного корабля под широким брейд-вымпелом самого Тауберта, стоял сейчас отставной принципиал-ритор Базилиус Кнерц.
