Джон Карр - Ньюгейтская невеста
Стоящий у окна старший надзиратель достал из жилетного кармана серебряные часы.
– Слава богу, они счастливы! – Оторвав взгляд от часов, он увидел мисс Кэролайн Росс и сэра Джона Бакстоуна в окне верхнего этажа таверны «Рыжая лошадь».
В освещенных окнах таверны виднелся стол, накрытый к завтраку для знати. На белой скатерти сверкало серебро. В продолговатой комнате находились десять-двенадцать человек. Но только мисс Росс и сэр Джон, посетившие прошлой ночью кабинет старшего надзирателя, стояли у окна.
Даже при тишине на улице надзиратель не мог бы слышать, что они говорят. Но их жесты были достаточно красноречивы.
Леди успела сбросить серую накидку с капюшоном, оставшись в белом атласном платье. Она стояла, восторженно протягивая обнаженные руки в сторону улицы.
Склонившись к ней, сэр Джон что-то сказал и засмеялся.
– Да, я почти забыла! – отозвалась леди.
Она стянула кольцо с безымянного пальца левой руки и элегантным жестом бросила его в толпу.
– Мистер Элдридж, сэр! – Старший надзиратель услышал хриплый голос Красноносого. – Шериф шлет вам привет и новые распоряжения.
– Новые распоряжения?
В это время в камере смертников мистер Хьюберт Малберри смотрел сверху вниз на Ричарда Даруэнта и, размахивая руками, рассказывал о великой победе в Бельгии.
– Черт возьми, Дик! – воскликнул он. – Неужели вы не понимаете, что теперь вас не могут повесить?
Даруэнт открыл рот и закрыл его снова.
– Молчите! – Мистер Малберри сделал повелительный жест. – Говорить буду я! Мне всегда приходится говорить. Битва произошла 18 июня, в воскресенье. Вы следите за моими словами? Никаких замечаний! Да или нет?
Даруэнт кивнул.
– Возможно, вы слышали, Дик, что двое наших ребят пытались той ночью подать сигнал на побережье Кента? И что кто-то умер от сердечного приступа, когда сообщение не смогли толком разобрать?
Даруэнт покачал головой. Но Кэролайн Росс, поднимающая бокал шампанского над холодным окороком в «Рыжей лошади», могла бы подтвердить, что это правда.
– Этот кто-то, – продолжал Малберри, – был ваш дядя.
Даруэнт хотел сказать: «Очень сожалею», но слова застряли у него в горле.
– Вас интересует, где был прошлой ночью старый Берт Малберри, воспитывавшийся в приюте и зубривший латынь так старательно, как жук ползет по мокрой стене? Так вот, я был в редакции «Тайме», подкупая своего друга с целью получить список убитых и раненых.
Бросив белую шляпу в стенную нишу, откуда она сразу же свалилась на пол, мистер Малберри достал из кармана сюртука сложенный вдвое лист бумаги, раскрыл его и прочитал:
– «Капитан виконт Грей, 1-й гвардейский пехотный полк. Убит. – Он говорил так, словно рубил слова, как мясник рубит тушу. – Прапорщик лорд Джордж Мерсер, 95-й стрелковый полк. Убит». – Он скомкал бумагу. – Оба ваших кузена мертвы.
– Они были лучшими людьми, чем я.
– Никогда не говорите так ни о ком. Если человек играет честно, он попадает в передрягу. Как вы. Вас должно заботить, как данное обстоятельство отразится на вашем приговоре.
– Ну?
– Когда вас судили и приговорили? Какого числа?
– 19 июня. Вы должны это знать.
Мистер Малберри присел перед ним на корточки и ухмыльнулся:
– Дик, этот процесс был незаконным.
– Почему?
– Черт возьми, потому что 19-го вы уже были маркизом Даруэнтом! А пэр королевства может быть судим за убийство только палатой лордов!
Вновь воцарилось молчание. Мистер Малберри первым нарушил его:
– А когда они будут вас судить, то все, от самого мелкого барона до герцога, заявят: «Не виновен, ваша честь!» Вас не только оправдают, но и поздравят от души. Догадываетесь почему?
Даруэнт вспомнил замечание преподобного Хораса Коттона.
– Палата лордов, – пробормотал он, – дерется когтями и зубами за привилегию дуэлей…
– Верно!
– Но ведь никакой дуэли не было! – воскликнул Даруэнт. – Фрэнка Орфорда убили!
– А кто об этом знает, кроме вас и меня? Мы не можем изменить линию защиты, да и нам это ни к чему. Я добьюсь вашего оправдания.
Хлопнув себя по бедру и едва не опрокинувшись на спину, мистер Малберри выпрямился. Его мясистое одутловатое лицо с маленькими проницательными глазками вновь стало серьезным. Вынув из кармана табакерку, он задумчиво постучал пальцем по крышке.
– Не беспокойтесь, Дик.
– Почему вы так говорите?
– Думаете, я не вижу, как вы смотрите на дверь? Не бойтесь! Никто не придет вести вас на виселицу. Кто бы, кроме меня, осмелился поднять верховного судью милорда Элленборо с постели в два часа ночи? Он тут же написал приказ, который уже получил шериф Ньюгейта. Сегодня я опять обращусь к верховному судье с просьбой о передаче вашего обвинительного акта лорду, председателю суда пэров. А тем временем нужно попросить кого-нибудь сбить с вас цепи.
– То есть как?
– Дик, Дик! – Мистер Малберри взял солидную понюшку табаку. Лишь небольшая часть ее достигла носа, остальное высыпалось на галстук и жилет в желтую полоску. – Неужели вы не слышали, что можете жить в государственном секторе Ньюгейта с такими же удобствами, как в отеле «Кларендон»?
– Быть не может!
– Еще как может! В отдельной комнате, с лакеем, с пищей из столовой. Уэстон, портной самого регента, будет кроить ваши костюмы. К тому же… – мистер Малберри скривил толстые губы, – вы наверняка не возражали бы ежедневно принимать ванну?
– Конечно!
– Эта новая мода мне не слишком нравится. Но в любом случае вы сможете вести такую жизнь до суда. Когда есть деньги, возможно все – даже в Ньюгейте.
– Разве у меня есть деньги?
– Разве! Клянусь зубами Бони! Что бы вы сказали о сотне тысяч в год? Бодритесь, Дик! Не вешайте нос!
– Простите. Я просто…
– У вас столько денег, – мистер Малберри взял очередную понюшку, – что я завидую вам почти до неприязни… Стоп! Я не это имел в виду. Хоть я и мальчишка из приюта, но умею уважать старинное и благородное имя, если оно в самом деле таково.
Мистер Малберри слыл ревностным якобитом[45], хотя эта тема была мертва уже лет шестьдесят. Его взгляды на Ганноверскую династию[46] ныне свободно (хотя и с противоположных позиций) выражали многие республиканцы. Даже к старому королю Георгу III, безумному, глухому и почти слепому, он не питал сочувствия.
– Почти пятьсот лет тому назад ваше знамя развевалось на Святой земле рядом со знаменем самого Ричарда Львиное Сердце[47]. – Еще одна понюшка разлетелась в разные стороны. – Что значит в сравнении с этим паршивый Ганновер?
– Я только…
– Встаньте, молодой человек! – рявкнул Малберри. – Какая женщина захочет иметь дело с таким слабаком? Встаньте!
Даруэнт повиновался.
– Мир лежит у ваших ног, приятель. Так что больше никакой болтовни о честной игре. Есть какая-нибудь особа, которой вы хотите помочь?
– Долли! Где Долли?
Мистер Малберри колебался, постукивая по крышке табакерки.
– Мисс Спенсер нет в театре, как я уже говорил вам сотню раз. В старой квартире ее тоже нет. Но теперь вам не составит труда найти ее и оказать щедрую помощь. А может быть, есть человек, который дурно с вами обошелся? Которого вы ненавидите душой и сердцем?
Выражение лица Даруэнта изменилось. В эту минуту в дверном проеме появился преподобный Хорас Коттон, с сияющим от радости лицом по поводу отмены казни. Услышав скрипучий голос адвоката, священник застыл как вкопанный.
– Тогда отомстите ему, – вещал мистер Малберри, – и не помышляйте о милосердии!
Часы церкви Гроба Господня начали бить пять утра. Гулкие удары разносились по всей Ньюгейтской тюрьме, по Олд-Бейли за ее главными воротами и четко слышались в длинной комнате на верхнем этаже таверны «Рыжая лошадь».
Кэролайн Росс и Джек Бакстоун стояли у окна, глядя на опустевшую улицу.
Толпа быстро рассосалась. Остались только ополченцы, отомкнувшие штыки от мушкетов по приказу капитана.
Улица была усеяна апельсиновыми корками и пустыми бутылками, среди которых валялись дохлая кошка, обрывки женской одежды, мужской башмак и остатки пищи. Несколько минут назад надзиратель выкрикнул несколько слов из сторожки над главными воротами, и люди начали расходиться по двое и по трое.
– Они слишком рады поражению Бони, чтобы устраивать беспорядки, – проворчал Джек Бакстоун. – Жаль! Могла бы выйти славная забава.
– Но что сказал этот человек? – допытывалась Кэролайн.
– Не могу вам ответить, дорогая, я не слышал. Хотя к чему притворяться, будто вы не поняли? Ваш муж…
– Ш-ш!
Но, обернувшись, Кэролайн поняла, что ее никто не мог услышать. Гости – мужчины с проклятиями, а женщины с разочарованными вздохами – уже спускались вниз. Стулья с тростниковыми сиденьями были отодвинуты от длинного стола, являющего собой хаотическое нагромождение стекла и фарфора, где догорали свечи в лучших оловянных подсвечниках хозяина таверны.
