Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Золото
Он устроился под низким тростниковым навесом, Ма Жун и Цзяо Дай присели рядом на корточках. Челнок скользил в тумане; слышались только всплески весла.
Спустя какое-то время и этот звук прекратился; наступила полная тишина. Лодочник погасил фонарь. Челнок бесшумно плыл по течению.
Ма Жун положил тяжелую руку на плечо По Кая.
— Если это ловушка, — сказал он небрежно, — я сверну вам шею.
— Какая ерунда! — рассердился По Кай.
Брякнуло железо, и челнок двинулся дальше, заплескало весло.
— Мы прошли под восточной стеной, — объяснил По Кай. — Тут в решетке пролом. Но сообщать об этом вашему начальнику вовсе не обязательно!
Скоро перед ними воздвиглись темные борта больших барок, стоящих в ряд.
— На вторую, как всегда, — приказал По Кай лодочнику.
Челнок причалил к сходням, По Кай кинул лодочнику пару медяков и поднялся на борт, вслед за ним — Ма Жун с Цзяо Даем.
Проложив путь среди множества столиков и скамеечек для ног, беспорядочно разбросанных по всей палубе, По Кай постучал в дверь каюты. Некая толстомясая особа в черном, весьма неопрятном шелковом платье явилась на стук. Она ухмыльнулась, показав ряд черных зубов.
— Здрасьте-пожалуйте, это опять вы, господин По Кай! Милости просим.
Они спустились по крутой деревянной лестнице и оказались в обширной каюте, тускло освещенной двумя цветными фонарями, свисавшими с поперечных балок.
Гости уселись за большой стол, занимавший чуть ли не все помещение. Толстомясая хлопнула в ладоши, и тут же явился прислужник — коротышка со злобной физиономией, — в руках у него был поднос, уставленный кувшинами.
Пригубив свою чарку, По Кай спросил:
— А где же мой лучший друг и сподвижник Ким Сон?
— Он еще не прибыл, — отвечала хозяйка. — Но я-то уж позабочусь, чтобы вы не скучали!
Она подала знак прислужнику. Тот распахнул дверь в переборке, и оттуда выплыли четыре девицы, облаченные в тонкие летние платья. По Кай бурно приветствовал их.
Усадив двух из них по бокам от себя, он подмигнул Ма Жуну и Цзяо Даю.
— Эти две — мои! — И тут же поспешил добавить: — Нет, нет, вовсе не для того, о чем вы подумали, но только для вящей уверенности, что чарка моя всегда будет наполнена.
Ма Жун пригласил пышку с довольно приятным круглым личиком; Цзяо Дай завел разговор с четвертой. Она показалась ему настоящей красавицей, но была как будто не в духе и уста раскрывала, только чтобы ответить на вопросы: зовут ее Ю-су, она кореянка. По-китайски она говорила довольно правильно.
— Корея — очень красивая страна, — молвил Цзяо Дай, приобнявши ее за талию. — Я там воевал.
Девушка оттолкнула его и окинула презрительным взглядом.
Сообразив, что свалял дурака, Цзяо Дай попытался загладить оплошность.
— Корейцы — превосходные воины, и дрались они до конца, мы же взяли числом.
Девушка отвернулась.
— Ты что, девка, говорить да улыбаться разучилась? — набросилась на нее хозяйка.
— Оставьте меня в покое, — растягивая слова, проговорила Ю-су. — Гость не жалуется, не так ли?
Вскочив, хозяйка зашипела:
— Я тебе сейчас покажу, шлюха! — и замахнулась было, чтобы влепить девушке крепкую затрещину.
Цзяо Дай без лишних церемоний ткнул толстомясую кулаком в спину.
— Не тронь девушку! — рявкнул он.
— Пойдемте все на палубу! — закричал По Кай. — Печенками чую — луна выглянула! И Ким Сон скоро прибудет.
— Я останусь здесь, — сказала кореянка Цзяо Даю.
— Как вам будет угодно, — ответил он и вслед за остальными выбрался на палубу.
Холодный лунный свет озарял шеренгу барок, пришвартованных вдоль городской стены. За темной водой протоки чуть виднелся противоположный берег.
Ма Жун, усевшись на низенький табурет, посадил пышку себе на колени. По Кай подтолкнул своих подружек к Цзяо Даю.
— Осчастливьте их, — молвил он. — Меня же сейчас занимают иные, более возвышенные, материи.
Он застыл, заложив руки за спину, и предался восторженному созерцанью луны.
И вдруг объявил:
— Так и быть, коль вы все настаиваете, я спою вам свою новую поэму.
Вытянув худую шею, он возгласил пронзительным фальцетом:
О наперсница лучшая песен и танцев,
О подруга в веселье и утеха в печали,
О луна, о луна среброликая…
На миг он смолк, чтобы набрать воздуха, и вдруг прислушался, склонив голову. Окинув всех быстрым взглядом, он пожаловался:
— Какие неприятные звуки!
— Полностью с вами согласен! — заметил Ма Жун. — Святое Небо, зачем же вы их издаете? Или не видите, у меня серьезный разговор с этой девушкой?
— Я говорю о звуках оттуда, снизу, — чопорно возразил По Кай. — Надо полагать, подружке вашего друга преподают урок хороших манер.
Он замолчал, и снизу стали слышны удары и приглушенные стоны. Цзяо Дай вскочил на ноги и бросился вниз, Ма Жун следом.
Раздетая донага кореянка лежала поперек стола. Коротышка держал ее за руки, другой человек — за ноги. Толстомясая била по бедрам ротанговой тростью.
Цзяо Дай свалил коротышку крепким ударом в челюсть. Второй, отпустив ноги девушки, вытащил из-за пояса нож.
Цзяо Дай сиганул через стол, отшвырнул хозяйку к стене, успел перехватить руку с ножом и резко вывернул ее. Завопив от боли, человек рухнул на спину; нож загремел по полу.
Девушка скатилась со стола и отчаянно пыталась избавиться от грязной тряпки, затыкавшей ей рот. Цзяо Дай помог ей освободиться от кляпа.
Тем временем лежащий на полу, изогнувшись, чуть было не дотянулся до ножа левой рукой, но Ма Жун пнул его под ребра так, что бедняга сложился пополам. Девушку сотрясали позывы на рвоту; наконец ее вырвало.
— Счастливая семейка! — заметил По Кай сверху.
— Беги за подмогой на соседнюю барку! — задыхаясь, вопила толстомясая хозяйка коротышке, который уже карабкался по лестнице.
— Давай, давай, зови всех ублюдков зараз! — вопил Ма Жун в восторге, размахивая, как дубиной, ножкой, выломанной из табурета.
— Не спешите, тетушка, не спешите! — проговорил По Кай. — Лучше поберегитесь. Эти двое служат в управе.
Хозяйка побледнела; по ее знаку коротышка вернулся.
Пав на колени перед Цзяо, она заскулила:
— Простите меня, господин, я только хотела научить ее, как ей следует вести себя с вами!
— Я же сказал — не тронь ее своими грязными лапами! — рявкнул Цзяо Дай.
Он подал девушке свой шейный платок утереть лицо. Она поднялась и теперь стояла, вся дрожа.
— Ступай-ка, брат, утешь ее малость, — посоветовал Ма Жун. — А этим парнем, что баловался с ножом, я сам займусь. Он у меня оклемается.
Ю-су, прихватив свою одежду, скрылась за дверью в переборке. Цзяо Дай последовал за ней по узкому коридорчику со множеством дверей. Девушка открыла одну из них и жестом пригласила Цзяо Дая войти. А сама пошла дальше.
Каюта была малюсенькая. У борта под оконцем стояла кровать; маленький туалетный столик, да хлипкая бамбуковая табуретка, да большой, обшитый красной кожей короб для одежды у противоположной стены — вот и вся обстановка.
Цзяо Дай присел на красный короб и стал ждать.
Ю-су вошла, молча бросила свое платье на кровать. Цзяо Дай чувствовал себя неловко.
— Прошу прощения, это все из-за меня, — пробормотал он.
— Не имеет значения, — без всякого выражения проговорила девушка.
Потянувшись через кровать, она взяла с подоконника маленькую круглую баночку. Цзяо Дай глаз не мог отвести от ее прекрасной спины.
— Оделись бы, — пробурчал он с хрипотцой.
— Здесь и так слишком жарко, — по-прежнему сухо отозвалась Ю-су.
Она открыла баночку и стала умащать мазью свои бедра.
— Вот, смотрите, — сказала она вдруг, — вы поспели как раз вовремя! Кожа цела.
— Может быть, вы будете так любезны, оденетесь? — Цзяо Дай совсем охрип.
— Я хотела вас порадовать, — невозмутимо продолжила девушка. — Вы же сами сказали, что это из-за вас.
Сложив платье, она постелила его на табурет, осторожно присела на краешек и занялась прической.
Цзяо Дай смотрел на ее ладную спину и зло твердил сам себе, что утруждать ее после того, что случилось, было бы низостью. Затем он увидел отражение в зеркале — упругие круглые груди.
Он сглотнул и воскликнул в отчаянии:
— Перестаньте! Одна такая — куда ни шло! Но две — это чересчур для любого мужчины.
Ю-су с удивленьем оглянулась на него. Затем пожала точеными плечиками и пересела с табурета на кровать лицом к Цзяо Даю.
— Вы и правда из управы? — спросила она небрежно. — Здешние люди, знаете ли, частенько лгут.
Радуясь такому повороту, Цзяо Дай вытянул из башмака свернутую бумагу. Девушка, прежде чем взять ее, отерла пальцы о свои волосы.
— Читать я не умею, — заметила она, — но глаза у меня острые!
