Жан-Франсуа Паро - Загадка улицы Блан-Манто
Неожиданно Изабелла показалась ему легкомысленной и бездушной.
— Коварная — это вы. Коварная, — мрачно повторил Николя, приближаясь к девушке.
Кровь бросилась ему в голову, в ярости он сжал кулаки и теперь смотрел на Изабеллу сверху вниз. От испуга она разрыдалась, и он вновь увидел перед собой маленькую девочку, прибегавшую к нему выплакать свое детское горе. В то время он умел ее утешить. При этом воспоминании от ярости его не осталось и следа.
— Изабелла, что с нами происходит? — спросил он, беря ее за руку.
Девушка прижалась к нему. Он поцеловал ее в губы.
— Николя, — пролепетала она, — я люблю тебя. Но отец сказал мне, что ты едешь в Париж и там собираешься жениться. И я решила больше никогда тебя не видеть. Поэтому велела сказать тебе, что уехала в Нант к тетке. Но я не хотела верить, что ты нарушил нашу клятву. Мне было очень плохо.
— Как ты могла так думать обо мне?
Боль, терзавшая его много месяцев подряд, бесследно испарилась, а на ее место хлынула огромная волна счастья. Он нежно прижал Изабеллу к груди. Они не услышали, как открылась дверь.
— Довольно! Вы забываетесь, Николя… — раздался у него за спиной суровый голос.
С охотничьим хлыстом в руке на пороге стоял маркиз де Ранрей.
Все трое замерли, словно превратились в статуи. А может, просто время остановилось? Или над ними простерла свой покров вечность? Но живые неподвластны вечности, и дальше все пошло своим чередом. Ужасное воспоминание о том, что случилось после, долгое время преследовало Николя по ночам, не давая ему спать.
Он выпустил из объятий Изабеллу и медленно повернулся к крестному.
Оба мужчины были одного роста, и охвативший их гнев делал их до боли похожими друг на друга. Первым заговорил маркиз.
— Николя, я хочу, чтобы вы оставили Изабеллу.
— Сударь, я люблю ее, — на одном дыхании выпалил молодой человек.
И он шагнул к девушке. Она смотрела то на него, то на отца.
— Отец, вы меня обманули! — наконец воскликнула она. — Николя любит меня, и я люблю Николя.
— Прекратите, Изабелла, оставьте нас! Мне надо поговорить с этим молодым человеком.
Изабелла схватила Николя за руку и сильно сжала ее, вложив в этот жест все, что не смогла ему сказать. Он побледнел и зашатался. Она выбежала из комнаты, обеими руками поддерживая складки своей юбки.
Ранрей, вновь обретший привычное спокойствие, тихо произнес:
— Николя, ты понимаешь, что мне все это очень неприятно?
— Сударь, я ничего не понимаю.
— Я не хочу, чтобы ты продолжал встречаться с Изабеллой. Ты меня понял?
— Да, сударь, понял. Конечно, я всего лишь подкидыш, которого подобрал и воспитал святой человек, но человек этот умер, и я должен исчезнуть.
Тут голос его задрожал:
— Но знайте, сударь, я готов умереть за вас.
Поклонившись, он направился к двери, однако маркиз, положив руки ему на плечи, удержал его:
— Сейчас ты не можешь понять, мой крестник. Но поверь мне, настанет день, и ты все узнаешь. Пока я не могу тебе ничего объяснить.
Неожиданно Ранрей показался Николя усталым и согбенным. Но, не дав волю чувствам, он стряхнул с плеч руки маркиза и вышел.
В четыре часа молодой человек на всем скаку вырвался из Геранда, уверенный, что больше никогда туда не вернется. В Геранде остались еще не погребенный гроб, почтенная домоправительница, рыдавшая посреди опустевшего дома, его детские иллюзии и надежды. Твердо решив забыть об этой поездке, Николя, словно обезумев, мчался, стараясь поскорее покинуть родные места.
Словно во сне, он проносился мимо лесов и рек, городков и селений, останавливаясь только для того, чтобы сменить коня. Он смертельно устал, и в Шартре купил место в почтовой карете.
Он сел в карету в тот день, когда старуха Эмилия, сама того не желая, выследила на Монфоконе двух подозрительных субъектов.
III
ПРОПАЖИ
Они хотят, чтобы он догадался,
А ведь он ничего не видел…
Франсиско де Кеведо-и-ВильегасВоскресенье, 4 февраля 1761 года.
Возвращение в Париж было сравнимо с прыжком в ледяную воду. Николя словно очнулся от затяжного сна.
Глубокой ночью почтовая карета прибыла на центральную станцию на площади Шевалье-о-Ге, прибыла с опозданием, так как дороги во многих местах размыло, а кое-где и затопило полностью. Такого Парижа, который предстал перед ним в тот вечер, он еще не видел. Несмотря на холод и поздний час, в городе царило безудержное веселье. Его моментально окружили, затолкали, задушили в объятиях и вовлекли в лихо отплясывающий хоровод людей в размалеванных масках. Вокруг все галдели, буйствовали, размахивали руками и предавались самым невообразимым безумствам.
Кучка шутников в сутанах, стихарях и квадратных шапочках тащила на погост соломенное чучело. Какой-то тип, обрядившись священником и нацепив на шею епитрахиль, исполнял обязанности служителя культа. Похоронную процессию сопровождали девицы в монашеских одеяниях и с огромными, как у беременных, животами; изображая плакальщиц, они оглашали воздух воплями, воздевая руки к небу. При свете факелов процессия двигалась по улице, и всех, кто встречался у нее на пути, священник благословлял свиной ножкой, макая ее в соленую воду. Охваченные неистовым весельем, участники процессии кривлялись и приставали к прохожим; особенно буйствовали женщины.
Какая-то девица, повиснув на Николя, чмокнула его в щеку и со словами: «Ты же унылый, словно сама смерть» — попыталась нацепить на него ухмылявшуюся маску скелета. Оттолкнув девицу, он быстро пошел прочь; вслед ему полетела отборнейшая брань.
Начался карнавал. Теперь вплоть до Пепельной среды все ночи напролет разнузданные толпы молодежи будут веселиться на городских улицах и площадях, и вместе с ними станет бесчинствовать парижский сброд.
Незадолго до Рождества Сартин собирал всех квартальных комиссаров; Николя присутствовал на этом военном совете, хотя, разумеется, сидел в стороне. Беспорядки, случившиеся во время карнавала 1760 года, когда Сартина только что назначили на его теперешнюю должность, вызвали беспокойство короля, и Сартин не хотел повторения безобразий. А так как от штрафов и задержаний толку оказалось мало, следовало все предугадать, предусмотреть и взять под контроль. Громоздкая полицейская машина готовилась задействовать все шестеренки, включая самые крошечные.
Столкнувшись с ночными дебоширами, Николя убедился в обоснованности тревог Сартина. По дороге домой он пришел к заключению, что такого царства распущенности в городе ему видеть еще не доводилось, и пожалел, что не воспользовался маской, предложенной девицей пусть и не слишком вежливо, но, кажется, от чистого сердца. В костюме из лагеря противника он сумел бы пройти незамеченным, и ему не пришлось бы вступать в стычки с ватагами разгулявшихся молодчиков, которые били стекла, гасили фонари, всячески проказничали и куражились.
Настоящие сатурналии, думал Николя, наблюдая за тем, как все вокруг встает с ног на голову. Проститутки, обычно дефилировавшие в специально отведенных для них местах, бесстыдно демонстрировали всем свои прелести. Ночь превращалась в день, полнившийся криками, песнями, масками, музыкой, интригами и незавуалированными намеками.
В квартале Сент-Авуа, где проходила улица Блан-Манто, обстановка оказалась более спокойной. Николя с удивлением увидел, что в окнах дома комиссара Лардена горит яркий свет: комиссар и его жена принимали редко, и никогда по вечерам. Дверь оказалась незапертой, и ему не пришлось воспользоваться личным ключом. Когда он проходил мимо библиотеки, до него донеслись приглушенные голоса; казалось, собеседники о чем-то спорили. Дверь была открыта, и он вошел. Госпожа Ларден стояла к нему спиной и что-то взволнованно доказывала невысокому плотному человеку в плаще, в котором Николя признал Бурдо, инспектора из Шатле.
— Что значит «не волнуйтесь»?! Я вам в который раз повторяю, сударь, что не видела мужа с утра пятницы. Домой он не возвращался… Хотя знал, что вчера нас ждал к ужину мой кузен, доктор Декарт, проживающий в Вожираре. Возможно, по долгу службы ему пришлось работать ночью: к несчастью, я принадлежу к тем женщинам, чьи мужья никогда не сообщают, ни сколько времени забирает у них работа, ни когда они обязаны туда являться. Однако отсутствовать три дня и три ночи подряд, никого не предупредив, даже для него слишком…
Она села и промокнула глаза платочком.
— С ним что-то случилось! Я это чувствую, знаю! Что мне делать? Я в отчаянии!
— Сударыня, полагаю, я могу сказать вам, что господину Лардену поручили заняться неким подпольным игорным заведением, где ведется крупная игра. Дело это весьма деликатное. А, вот и господин Ле Флош. Он поможет мне в поисках, если ваш муж — во что мне нисколько не хочется верить — и завтра не появится.
