Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах
– Куизль, уж ладно… я тут подумал, лучше мне пойти к старому Фронвизеру… – промямлил Баумгартнер при виде намазанных жиром ладоней величиной с тарелку.
– И отдашь два гульдена, чтобы рука потом на всю жизнь отсохла… Не валяй дурака и иди сюда.
Баумгартнер вздохнул. Неделю назад он свалился с подмостков в церкви Святого Лоренца. С тех пор плечо у него пошло цветистыми пятнами, а в правой руке до самой ладони пульсировала такая боль, что Петер не мог в ней даже ложку держать. Он долго не решался идти к палачу, но страх, что рука вообще может отказать, пересилил. Поэтому он собрал все скопленные деньги и сегодня днем явился в Шонгау. Об умениях Куизля как целителя знали далеко за пределами города. Пытками и казнями, как и все палачи, он зарабатывал лишь малую часть своих денег – за год набиралась очень незначительная сумма. Основной доход Якоб получал врачеванием и продажей мазей, пилюль и настоек. Кроме того, у него можно было купить большой палец вора или кусок веревки, на которой этого вора повесили. Если положить засушенный палец в кошелек, то он уберегал владельца от возможных краж. Разумеется, при том лишь условии, что кошелек ежедневно окропляют святой водой и усердно верят в чудо. Куизль не верил, но зарабатывал на этом неплохо.
Баумгартнер, как и многие другие, побывавшие у палача до него, разрывался между страхом и надеждой. Все знали: если лечить тебя брался Якоб Куизль, значит, с большой долей вероятности ты поправишься или, по крайней мере, не выйдешь от него в еще худшем состоянии. Чего нельзя сказать об ученых лекарях. С другой стороны, Куизль все-таки был палачом. Один лишь взгляд на него сулил несчастье, а заговаривать с ним было грешно. И если на ближайшей исповеди Баумгартнер расскажет о сегодняшнем посещении, придется ему сотню раз прочесть «Отче наш».
– Идем уже, чтоб тебя! Или я тебе второе плечо выверну.
Куизль протянул вымазанные жиром руки к приземистому каменщику. Баумгартнер обреченно кивнул, перекрестился и шагнул вперед. Палач развернул его к себе спиной, ощупал его распухшее плечо, а потом вдруг схватил за руку и дернул назад и резко вниз. Послышался хруст.
Рев услышали, наверное, даже на рыночной площади.
У Петера потемнело в глазах, его чуть не вырвало, и он в оцепенении плюхнулся на скамейку возле стола. Каменщик собрался уже разразиться отборной бранью, но взгляд его опустился к правой руке.
Он снова мог ею двигать!
И боль в плече, кажется, начала стихать. Куизль сунул ему под нос деревянный горшочек.
– Скажешь жене, чтобы всю неделю втирала тебе в плечо трижды в день. Через две недели снова сможешь работать. С тебя один гульден.
Радость Баумгартнера мигом улетучилась.
– Гульден? – просипел он. – Проклятье, да столько не взял бы даже старый Фронвизер. А он, между прочим, обучался!
– Ну да, он бы пустил тебе кровь и отправил домой. А через три недели оттяпал бы тебе руку за три гульдена. Именно этому он и обучался.
Баумгартнер задумчиво ощупал правую руку. Похоже, и вправду здорова! Все же он принялся торговаться.
– Значит, гульден? Столько даже мельник не заработает за день. Сойдемся на половине, и дело с концом.
– Сойдемся на гульдене, и я не выкручу тебе второе плечо.
Баумгартнер сдался. Он со вздохом полез в кошелек, отсчитал монеты и аккуратно разложил их на столе. Палач сгреб половину, а остальное пододвинул обратно к Петеру.
– Я так подумал, хватит и половины гульдена, – сказал он. – Если ты мне за это кое-что расскажешь.
Баумгартнер удивленно уставился на него, однако поспешил спрятать монеты обратно в кошелек.
– Ну и что рассказать?
– Ты ведь работаешь сейчас в церкви Святого Лоренца, так?
– Верно, – ответил Баумгартнер. – Там я и свалился с этих проклятых подмостков.
Куизль достал мешочек с табаком и принялся старательно набивать трубку.
– И что вы там вообще строите? – спросил он.
– Ну… мы там, в общем-то, ничего и не строим, – неуверенно ответил Баумгартнер.
Он зачарованно наблюдал, как палач набивал трубку. Мода на курение появилась сравнительно недавно, и каменщик, кроме Куизля, не знал больше никого, кто предавался бы этому пристрастию. К тому же на одной из последних проповедей пастор Шонгау назвал эту привычку порочной.
– Мы ее только обновляем, – продолжил наконец Баумгартнер. – Внешние и внутренние стены, всю галерею. Иначе она когда-нибудь рухнула бы. Церкви ни много ни мало пять сотен лет.
– А пока вы там обновляли, вам ничего не попадалось? – поинтересовался Куизль. – Надписи, фигуры, старинные рисунки?
У каменщика просияло лицо.
– Кое-что и вправду было! Вверху, на галерее, по стене были какие-то кресты. Красные кресты по всей левой стене.
– Как эти кресты выглядели?
– Ну-у… не такие, как наш святой крест. Эти были как-то… Можно?
Баумгартнер указал на один из ножей на столе. Палач кивнул, и каменщик нацарапал в углу стола равносторонний крест, поперечины которого постепенно сужались к середине. Закончив, удовлетворенно кивнул.
– Вот такие они были.
– И что вы с ними сделали? – спросил Куизль.
– Будете смеяться. Пастор велел нам их закрасить. Он тогда как раз все возился с тем подвалом.
– Подвалом? – По лбу палача пролегла морщина.
– Да, когда укладывали плитки, Йоханнес Штайнер в Новый год обнаружил под одной из надгробных плит пустоту. Тогда мы сдвинули плиту в сторону… только втроем и управились с этой громадиной… так вот, там был подвал.
Куизль кивнул и поджег набитую трубку от тлеющей лучины. Баумгартнер наблюдал за ним с неослабевающим любопытством.
– А вы в этот подвал спускались? – спросил палач и выпустил облако дыма.
– Нет… внизу был только пастор. И сразу же сам не свой поднялся обратно. И на следующий день опять спускался; тогда-то и велел нам кресты замазать. Мы и послушались.
Палач задумчиво покивал.
– А точно никто из вас туда не спускался? – спросил он еще раз.
– Нет, Господь свидетель! – воскликнул Баумгартнер. – Чего же там такого важного?
Куизль встал и прошел к двери.
– Забудь. Можешь идти.
Петер облегченно поднялся. Он понятия не имел, к чему были все эти расспросы, но, по крайней мере, удалось сэкономить таким образом полгульдена. Кроме того, кааменщик хотел поскорее покинуть этот дом, где буквально в каждом углу усматривал что-нибудь скверное. Однако один вопрос не давал ему покоя.
– Куизль…
– Чего тебе?
– Какой он на вкус, этот табак? Пахнет, ну… вроде как недурно.
Куизль выпустил густое облако дыма, и лицо его полностью пропало из виду.
– Лучше и не начинай никогда, – прозвучал его голос в клубах дыма. – Это как с выпивкой. Вроде и приятно, а остановиться уже невозможно.
Когда каменщик ушел, со второго этажа по узкой лестнице спустилась Магдалена. За плечами у нее была напряженная ночь, затем неприятное происшествие у Хайнмиллеров и встреча с Бенедиктой Коппмейер, так что она решила поспать. Ей приснился дурной сон. Девушка встретила Симона и Бенедикту, они вместе ехали в санях. Проезжая мимо нее, они махали ей. Лицо у Симона, скривившееся в злобной гримасе, расплывалось и, словно талый снег, стекало на землю. В конце концов Магдалену разбудил крик. Это кричал от боли Петер Баумгартнер. Сквозь щели в полу ей удалось подслушать их с палачом прощальный разговор.
– Как ты думаешь, почему Коппмейер велел закрасить эти кресты? – спросила Магдалена еще с лестницы. – Может, это как-то связано с криптой? И вообще, что вы там такого нашли?
– Лучше тебе не знать, – проворчал ее отец. – Иначе тебе вздумается все разнюхать.
– Но, папа. – Магдалена взглянула на отца тем взглядом, которым еще в детстве смотрела, чтобы разжалобить. – Если ты не расскажешь, то все равно расскажет Симон. Так что говори уже!
– Вот лучше бы и покараулила своего Симона!
– Ты о чем?
– Ты и сама прекрасно знаешь. Он так и вертится вокруг этой бабы из города.
Магдалена залилась краской.
– Как ты можешь говорить такое? Ты их рядом почти и не видел! – воскликнула она. – Кроме того… мне нет никакого дела, с кем там разгуливает Симон.
– Тем лучше, – палач прошел к печи и подкинул в нее полено. Взлетели искры. – Гораздо важнее сейчас выяснить, кто из рабочих был в церкви.
Магдалена с трудом могла думать о чем-то другом, кроме Симона. Они больше года были вместе, хотя и не могли показывать этого на людях. Представив, что он с какой-то другой… Девушка проклинала отца, натолкнувшего ее на подобные мысли.
– А что с рабочими? – Она силилась уловить ход его мысли. – Ты ведь не думаешь, что…
– Ты слышала, – перебил ее отец. – Рабочие вскрыли крипту. И пускай Баумгартнер хоть трижды клянется, что они туда не спускались, я не поверю. Кто-то там все же побывал.
– И потом убил священника? – прошептала Магдалена.
– Ну и бред!
Палач сплюнул на пол. Такое он позволял себе, только когда Анны Марии, его жены, не было дома. Она с близнецами отправилась в город на рынок.
