Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Ты ничего не хочешь сказать мне? — спросил он наконец, не отрываясь от газеты.
— Не хочу.
— Не хочешь или не можешь?
— А какой вариант тебя устроит больше?
— Не можешь.
— Значит, не могу.
— Ты знаешь, что я читал, когда ты подняла меня своим звонком?
— Журнал «Пропагандист и агитатор».
— Статью одного американского публициста о Пеньковском, — сказал он как-то отстраненно, не реагируя на мою колкость. — Он пишет, что его не расстреляли, а сожгли заживо…
— А что это, в сущности, меняет?
— Неужели не понимаешь?! Во второй половине двадцатого века, в цивилизованном государстве, как в каком-то средневековье, заживо сжигают крупного военного специалиста, ученого-аналитика, автора книг, полковника ГРУ…
— Что ты имеешь в виду, говоря о цивилизованном государстве? — Его пафос выглядел так же неестественно, как выражение загнанности на холеном лице. — Наличие в стране канализации, презервативов и телефонной связи?
— Но ведь Пеньковский не был обычным шпионом, Валя. Его готовность работать на ЦРУ опиралась на убеждения…
— И ты давно знал об этом?
— В общем-то давно…
— Вот и написал бы серию реабилитирующих статей в нашей любимой газете с ее трехмиллионным тиражом: так, мол, и так, уважаемые читатели, дорогие секретари первичных комсомольских организаций, полковник Олег Пеньковский — порядочный человек и гражданин, который просто раньше других понял, к чему приведет мир советская экспансия, подкрепленная ядерной угрозой. А его за подвиг во имя человечества не к Нобелевке представили, а сожгли, как березовую чурку…
— Что ты несешь, Валентина?!
— A-а, даже подумать страшно! — я прикурила новую сигарету. — Страх, дорогой, движет миром. Всегда только страх. За служебное положение, за удобный кабинет, теперь вот, как я понимаю, за собственную жизнь…
— А, по-твоему, мне нечего бояться?
— Не знаю…
— Здесь никого нет, Валя. Мы вдвоем. В конце концов, речь не идет о чем-то таком, что выходит за рамки твоей и моей работы, за рамки нашей профессии…
— Ты в этом уверен?
— Я ж не дурак, Валя!
— А если не дурак, то постарайся понять: мне нечего сказать тебе!
— Вот как! — он отбросил газету и уставился на меня злыми невыспавшимися глазами. — Мы всегда были союзниками. Почему бы нам ими и не остаться, а? Ну, хотя бы в этой идиотской поездке?
— Потому что есть вещи, о которых не принято говорить…
— Тем более в присутствии посторонних, — хмыкнул облаченный в форменный пиджак проводника Витяня, стремительно откатив дверь купе и встав в образовавшемся проеме, как персонаж из фильма ужасов…
27
Поезд Амстердам — Волендам. Вагон номер 4
Ночь с 30 на 31 декабря 1977 года
— Ну что? — весело осведомился мой однокашник, закрывая изнутри дверь купе и усаживаясь рядом с редактором. — Помнишь картину Репина «Не ждали»?
— В Голландии у меня больше Рембрандт на уме, — сказала я в тон, хотя в груди все сжалось. — Картина «Ночной дозор».
— Был дозор да вышел! — Витяня безмятежно улыбался, и только глаза его, неподвижные, с каким-то стальным отблеском, подсказывали, что внутренне он напряжен почти так же, как я.
— Кто это? — спросил редактор, больше, чем неожиданным появлением Мишина, удивленный искусствоведческим зачином нашего разговора.
— Валентина, представь меня своему знакомому, а то нехорошо получается…
— Перебьешся, сдувальщик несчастный! — я повернулась к редактору и тихо сказала: — Выйди, пожалуйста, на пару минут в коридор. Нам тут с товарищем потолковать надо…
— Э-э, нет! — игриво воскликнул Витяня. — Никуда этот господин отсюда не выйдет! В коридоре сквозняки, ненароком насморк подхватит. Такого удара по нашей молодежной журналистике я себе не прощу…
— Послушайте, — скрипучим голосом процедил мой спутник, — какого черта…
— Заткнись, срань! — внятно произнес Витяня и сделал неуловимое движение локтем. Настолько быстрое, что я его не увидела, а только ощутила по шевелению воздуха. Редактор всхрапнул, закатил глаза и обмяк.
— Ты что натворил, урод?! — на мгновенье мне показалось, что мой шеф не дышит. Я было рванулась к нему, но Витяня бесцветно сказал:
— Сиди, Валя. Ничего с ним не будет. Очухается…
— Когда-нибудь, Мишин, я тебя убью, — тихо пообещала я.
— А до тех пор, — подхватил Витяня, — давай пообщаемся.
— Приспичило?
— Так не дают же поговорить нормально, — проворчал он. — Толкуй тут с каждым…
— Ты и проводника тоже?.. — от страшной догадки у меня перехватило дух.
— Что «тоже»? И при чем здесь проводник?
— А с кого ты форменку снял?
— В магазине купил. На гульдены. Я уже большой, Мальцева, пирожки не ворую. А вот другого твоего дружка я таки точно снял…
— Как снял? На пленку?
— Ну! — кивнул Витяня. — Теперь его фотка украшает загранпаспорт туда! — он выразительно поднял глаза к потолку.
— Ты о ком? — едва шевеля губами, спросила я. Внутри у меня все похолодело.
— Не знаю. Знакомиться времени не было. Купе в этих вагонах маленькие, темные, не то что у нас… Только за горло схватить успел — тут же пришлось прощаться. Маленький такой, узкопленочный весь…
— Батый?
— Или Мамай, — пожал плечами Мишин. — Какая разница?
— Так это ж твой дружок, Витяня, а не мой! — осознав, что с Юджином все в порядке, я откинулась на спинку кресла. — Из твоей неповторимой конторы, чтоб она сгорела дотла!
— Да ты не переживай, — театрально вздохнул он, — на Лубянке их еще до хрена!.. И давай общаться, времени не так много…
— Что тебе нужно на этот раз?
— Хочу передать кой-какие инструкции.
— Не мог до гостиницы дотерпеть?
— Опасно. Матвей-то говнюк, но хитрован, да и ребята с ним — не промах. Может не остаться времени для маневра. А мне, как назло, нужно слегка поманеврировать. Вот ты мне и помоги…
— Витяня, ты форменный кретин! Они за твоей головой сюда прилетели. А ты, вместо того чтобы рвануть куда-нибудь в Антарктиду, к пингвинам, шныряешь буквально у них под носом…
— Сейчас пообщаемся — и рвану, — спокойно пообещал он. — Ты, Валя, только послушай меня внимательно. Это ведь касается и тебя. Так вот… — Мишин без спроса вытянул сигарету из моей пачки и закурил. — Разговаривать со мной коллеги мои сердечные не собираются. Их ведь как обучали: враг на мушке — ушки на макушке — пиф-паф и в дамки…
— Можно подумать, что тебя учили гладью вышивать, — буркнула я.
— Стало быть, увидев меня, — продолжал Мишин, словно не заметив моей реплики, — они с ходу начнут палить. И знаешь почему?
— Большой секрет!
— Потому что думают, что, кроме собственной жизни, мне торговать нечем.
— А есть чем?
— О! Подошли наконец к сути дела. Ты знаешь, что такое «крот»?
— Как же, из «Дюймовочки»…
— «Кротами» называют агентов, — терпеливо продолжал Витяня, — которые много лет живут на территории противника, глубоко внедрились в общество, устроились на важные объекты и передают в центр исключительно ценную информацию. «Кроты» — одна из самых охраняемых тайн любой спецслужбы. КГБ — в первую очередь. Потому что идиотов, сочувствующих социализму, на земле как собак нерезаных… Короче: ты должна как можно быстрее сообщить Тополеву об этом нашем разговоре.
— Он не поверит.
— А труп Мамая? Полиция обнаружит его на рассвете. Да и шеф твой подтвердит, когда отдышится. Скажешь Тополеву, что у меня есть досье на несколько десятков наших «кротов» в Западной Европе и Латинской Америке. Последнее подчеркни особо, поскольку Латинская Америка — Матвеева слабость. У него там большой червовый интерес…
— Любовницы, что ли? — я представила себе наканифоленного Тополева в объятиях знойной бразильянки и почему-то развеселилась.
— Ага, любовницы, — хмыкнул Витяня. — В сенатах и конгрессах… Так вот, скажи ему, что досье это в надежном месте и что если с моей головы упадет хоть волосок, оно моментально перекочует к американцам либо французам.
— А если Матвей догадается, что ты блефуешь?
— А с чего ты взяла, что я блефую?
— Потому что если б у тебя были такие досье, ты не стал бы пасти меня в Орли и шантажировать гнусными снимками… Ты бы просто вышел на людей ЦРУ и предложил им эти сведения в обмен на свою жизнь. Уверена: при всем желании оторвать тебе башку они бы согласились…
— Предлагал уже, — сказал Мишин. — Но ты недооцениваешь мою башку. Оказалась, она им нужнее, чем мои тайны.
— Не могу понять, на что ты надеешься в таком случае. Ну, получишь от Матвея передышку или уберешь еще несколько дубарей. Так ведь главные враги для тебя — чужие, а не свои.
