Наталья Никольская - Конец света
Мы ушли с Верой на кухню. Оперативники подчинились Жориной воле и несколько минут нас не беспокоили.
Есть ли у Веры враги, она не знала. Да и я тоже предположить даже не могла, что у такой умной, серьезной и доброй девушки могут быть враги. Хрень собачья. Не то спрашиваю.
Про врагов своей сестры и ее мужа тоже ничего сказать она не могла. Абсурд, конечно. Но кто знает, в каком именно месте надо искать кончик нити, за которую надо тянуть? Чем черт не шутит?
— Вера, а ты давно его знаешь?
— Н-нет. Мы вчера с ним познакомились. На базаре. Он за мной стоял. С девушкой разговаривал. Я даже подумала, что это его девушка. Во всяком случае, мне показалось, что они давно знакомы. А потом я купила помидоры и ушла. Он догнал меня у самых ворот и предложил донести сумку. И мы познакомились. И, кажется, понравились друг другу. Он меня проводил. А сегодня мы с ним договорились по телефону, и он пришел в гости. И вино принес. Мы с ним выпили. Больше я ничего не помню.
О своем новом приятеле Вера располагала весьма скудной информацией. Она знала только, что зовут его Гошей. И все. Фамилию спросить она не удосужилась. Да и странно было бы, если бы, знакомясь с молодым человеком, она спросила про фамилию. Где он жил, она тоже не знала. А девушку, с которой он разговаривал, зовут Алевтиной. Высокая, светловолосая, стрижка каре. И родинка, крупная такая, на шее с правой стороны.
Мало, очень, надо заметить мало, Верунчик.
Ситуация не из приятных. Неопознанный труп. Единственный человек, который на момент смерти находился в данной квартире — моя подруга Вера Елушкина.
Соседи, которые были вызваны в качестве понятых, прояснить ситуацию пока никак не могли.
На кухню заглянул Овсянников:
— Поля, ребята ждут. Вы обо всем поговорили?
Господи, ну какой же он нетерпеливый! Разве не знает, как трудно сосредоточиться в такой момент? Но спорить в данной ситуации с ним было бесполезно.
И самое страшное, что я услышала из уст коллег Овсянникова, было то, что они считали это дело висяком. Это значит, что Вере долго придется нести крест и считаться подозреваемой номер один в этом страшном и запутанном деле.
Я решила пока не ехать с ребятами в отделение. Надо срочно поехать к Ольге, все ей рассказать и придумать, что и как мы будем делать. Я была решительно настроена на то, чтобы заняться распутыванием дела прямо завтра с утра. По горячим следам. Да и соседи Верины к этому моменту сосредоточатся и, возможно, вспомнят хоть что-нибудь, что наведет нас на след убийцы.
Стоп! А может быть, Вере такой странный самоубийца попался? Или, может быть, он хотел отравить ее, но перепутал бокалы?
Чушь. Он же с ней недавно познакомился.
Такие сумбурные мысли крутились в моей голове, пока я беспощадно выжимала из своего старенького «Ниссана» все, что можно.
* * *В всех окнах Ольгиной квартиры горел свет. Слава Богу, хоть дома, не умудрилась отправиться к какой-нибудь подруге, так же, как и она, верящей в предстоящий конец света.
Дверь никто не открыл. Спит, небось, мерзавка этакая. Хорошо, что хоть ключ от ее двери у меня всегда с собой.
В квартире творилось такое, что у меня волосы на голове зашевелились.
Обход я начала с кухни.
Какой ужас! Описать то, что я там увидела совершенно невозможно. Что за неряха! В кого она только и уродилась!
Заляпанная до полного безобразия газовая плита, на ней ковшик с остатками варева непонятного цвета.
Стол являл собой жалкое зрелище: банки, склянки, рваные калоши, образно говоря. На полу под столом две бутылки из-под коньяка. Из всех шкафов все почему-то было вытряхнуто. Все до единой склянки. На пыльных полках только дохлые тараканы, и больше ничего.
А когда я заглянула в кастрюли, стоявшие почему-то на подоконнике, то у меня челюсть свело. Грязное месиво из переваренного и недоваренного риса вперемешку с кусками моркови величиной с приличную сливу. И тут же сковородка с обуглившимся куском чего-то. Надо думать, что часа два назад это нечто отдаленно напоминало пирог. Кстати, про пирог я бы в жизни не догадалась, если бы не обратила внимание на то, что все ручки дверей были вымазаны засохшим тестом. Однако, это ботва. У Ольги я еще и не такое видела. Самое главное, уж слишком подозрительно тихо. Куда она подевала детей? И куда исчезла сама?
Я прошла в комнату. Все вещи были разбросаны так, словно Ольга в большой спешке куда-то собиралась.
А когда я открыла дверь спальни, то чуть не лишилась чувств. Обморок накрыл. На Ольгиной кровати, в ее старом, задрипанном халате нараспашку, развалившись, как барон Мюнхаузен, мирно спал Дрюня. Раскинувшись во сне, этот оболтус сдвинул телефонную трубку, издававшую жалобные гудки. Вот почему Ольгин телефон постоянно был занят. А я-то подумала, что Ольга никак не может с кем-то наговориться.
Все лицо и хилый торс этого проходимца были разрисованы так, что Пикассо или Матисс, увидев сии шедевры изобразительного искусства, тут же бы умерли от зависти.
На отекших от частых запоев веках нарисованы ресницы до самых бровей, под носом — пышные гренадерские усы, брови дугой. Рот размалеван так, как это делают клоуны перед выходом на арену. Щеки, как у матрешки. На животе Дрюни красовался огромный цветик-семицветик. А на груди пикирующий бомбардировщик.
Около кровати, на паласе, свернувшись калачиком, спал Артур. В ручонке у него зажат фломастер. Остальные, без колпачков, были разбросаны вокруг него. Видимо, сон сморил малыша вовремя творческого полета мысли.
Боже! Ну что за люди Ольга со своим приятелем!
Схватив на руки малыша, я положила его в кроватку и укрыла. Бедняжка даже не проснулся. С такой мамашкой немудрено силы потерять и уснуть прямо на полу. Небось, еще и голодный, ко всему прочему. Но будить его я не решилась.
А вот Дрюню я тряхнула так, что уж и не знаю, как у него последние мозги, одурманенные алкоголем, не вылетели. Разумеется, Дрюня был пьян, как зюзя, поскольку от него несло, как из гнилой пивной бочки.
Кричать я не стала, чтобы не напугать Артура.
Я зашипела на Мурашова, как кобра, и потащила его в ванную.
— Посмотри на себя, юродивый ты мой!!! — и буквально ткнула его мерзкой рожей в зеркало.
Бедный Дрюня никак не мог въехать в ситуацию и глупо улыбался, от чего его размалеванная физиономия выглядела так комично, что, будь я в другом настроении, я бы хохотала до упаду.
— Ой, Поля. Здравствуй, дорогая. А Ольга уехала.
Мурашов продолжал невинно улыбаться.
— Куда уехала!? Ты что болтаешь? Как она могла уехать, бросив Артура одного?
— Как это одного? — искренне обиделся Дрюня. — А я на что? Мы очень даже хорошо с Артуром играли.
Дрюня все еще не рассмотрел в зеркале, как изменилось его и без того прекрасное лицо после таких игр.
Я заставила его умыться и немедленно доложить, что тут смогло произойти за время моего не столь уж и долгого отсутствия.
Немудрено. У такой мамашки всегда дитя без глазу. Где ей было больным ребенком заниматься, когда ее лучший дружок с бутылкой приперся? Если бы она взялась после вчерашнего за ум, да вела бы себя, как настоящая мать, то разве случилось бы то, что случилось?
Однако Дрюня мне возразил. И, причем, его доводы мне показались довольно убедительными. Ну, это, конечно же слишком громко сказано, что убедительными. Просто я почувствовала легкий укол совести.
А ведь и правда, моя доля вины тоже имеется. Ну, вот такая она, Ольга, уродилась. Ну что теперь с ней поделаешь? Она слабая и беззащитная. И ей надо помогать и наставлять ее на путь истинный. Ругать — да, безусловно, тоже. Но бросать ее в трудный момент жизни только из-за того, что она погубила мои цветы? Нечестно. Да цветы я новые разведу. Они ж у меня, в отличие от Ольги, как на дрожжах растут.
А вот что теперь с Лизонькой? И как Ольга чувствует себя там, в непривычной для себя обстановке? Она же как ребенок, елки-палки. Ей сейчас, возможно, даже хуже, чем Лизоньке. Тем более, после такого количества крепкого напитка, принятого сестрой. А принес его, как выяснилось, все-таки противный Мурашов.
Я даже на некоторое время забыла, зачем сюда приехала. Я даже не сразу сообразила, что этот отекший, благоухающий тип, как ни крути, все же родственник моей подруге, Вере Елушкиной.
— Чтоб ты издох, Мурашов. От тебя никому никакой жизни: ни тебе самому, ни твоей маме, ни твоей жене. От тебя, олуха, все родственники плачут. Кстати сказать, сестра твоей жены попала в такую переделку, что тебе и не снилось. Не удивлюсь, что причиной этому ты являешься. С тебя станется.
Ошеломленный Мурашов никак не мог взять в толк, чем же он Верке-то не угодил?
— Я ее никогда не обижал. И даже денег у нее никогда не просил. А мог бы, между прочим. Зачем одинокой, незамужней женщине деньги лишние? Только человека портить.
Я рассказала Дрюне про несчастье, случившееся с его родственницей. Он был в шоке. В таком глубоком, что пытался выклянчить у меня хоть на чекушку.
