Елена Логунова - Джип из тыквы
Он кричит:
– Кто получил ИНН, покайтесь и больше так не делайте!
Вокруг него человек десять благодарных слушателей. Все кивают, хлопают в ладоши, предают анафеме налоговую службу.
А я даже не знаю, есть ли у меня ИНН? У меня ведь даже паспорта не было, пока Макс мне его за деньги по блату не выправил. Он сказал, что я все свои документы куда-то дела, а куда – неизвестно. Может, сожгла, может, в окно машины выбросила, когда катила голышом в неведомую даль.
Версия про окно машины кажется не лишенной смысла. Что-то такое мне смутно помнится. Очень, очень смутно.
– Что нас всех спасет? ИНН? – с нескрываемым сарказмом спрашивает мужик на ведре.
Что спасет меня, кто бы мне сказал? Я-то на Макса надеялась, а он, выходит, обманщик…
– Вера, – отвечают оратору из толпы.
– Что? Громче! – он взмахивает руками, как дирижер.
– Вера! – истошно орет какая-то женщина. – Вера!
Дзинь! В моей голове как будто разбивается что-то стеклянное. В глазах темнеет, и я слышу отчаянный женский крик:
– Вера! Верочка!
Голыми руками (куда делись перчатки?) я выкручиваю руль, и машина криво, боком уходит в пропасть.
– Господи, нет! Не надо! Я не хочу!
Я крепко-крепко сжимаю ненужный руль и, продолжая кричать, зажмуриваюсь.
– Вот и хорошо, вот и славно, – уютным басом приговаривает женщина в белом, старательно подтыкая одеяло.
Ее усилиями я крепко зафиксирована на кровати. Если даже захочу вскочить или забиться в истерике – не смогу, одеяло меня удержит: я в нем, как кенгуренок в материнском кармане. В тепле и покое.
Да и желания истерить и вскакивать у меня нет. Мне сделали пару уколов, и теперь пропали все желания, кроме одного: спать, спать, спать.
– Вот и поспи, вот и правильно, – мягко рокочет женщина в белом. – Сон – это лучшее лекарство. Поспишь, проснешься – и все будет по-другому.
Хочется верить!
Я закрываю глаза. А когда открываю их снова – вижу, что женщина в белом была права: кое-что изменилось.
Главным образом, она сама. Обширная тетечка с шаляпинским басом чудесным образом превратилась в тоненькую девочку с нежным голосом.
– Проснулись? Вот и чудненько, доброе утро! – мелодично чирикает она и откладывает в сторону планшетный компьютер. – Как самочувствие? Чего-нибудь хотите?
– Пить, – хрипло прошу я и сажусь в постели. – И есть.
– Сейчас все будет, я закажу завтрак, – обещает девочка и идет к старомодному телефону, в лучших традициях прошлого века закрепленному на стене в подобии прихожей.
– У вас какой стол? – кричит она оттуда.
– Стол? – недоумеваю я.
Я уже привыкла, что доктора все время интересуются стулом пациентов, но столом?
– Номер диеты у вас какой? – розовый девочкин пальчик с аккуратным маникюром замирает над дырочкой телефонного диска.
– Не знаю, – отвечаю я. – Не помню. Я, видите ли, о себе вообще ничего не помню.
О, только не это!
Мой рот кривится, глаза наполняются слезами, нос издает трубный слоновий звук.
Все, это уже невозможно остановить. Я самозабвенно рыдаю.
Милая девочка приносит мне чистую махровую салфетку и вместо утешений деловито говорит неожиданное:
– Знаете, слезы разъедают кожу, потом раздражение будет! – после чего возвращается к телефону.
Я машинально вытираю лицо насухо (кому нужны прыщи, в самом деле?) и слышу, как девочка в прихожей распоряжается:
– Фабрика-кухня? Пришлите в тринадцатый номер праздничный ужин «Медовый месяц».
Потом она возвращается в комнату и, заговорщицки улыбаясь, говорит:
– Завтрак по пятому диетическому столу – это ведь не то, что нам сейчас нужно, правда? Я Лариса. А вас как зовут?
– Ма…
Я собираюсь ответить «Мария», но осекаюсь. Я и раньше сомневалась в том, что Мария – мое настоящее имя, а теперь и вовсе уверена, что это не так.
Женский крик «Вера! Вера!» – перевернул мою душу, и со дна ее поднялось отчетливое воспоминание. Всего одно, зато какое – сам момент аварии! Очевидно, что имя Вера для меня – не пустой звук. Уж точно, оно мне ближе, чем Мария.
– Ма… Мое имя Вера, – отвечаю я.
– А в карточке написано Мария, – недоумевает наблюдательная девочка.
– Мария-Вера, – находчиво выкручиваюсь я. – Двойное имя.
– Как Хуан-Карлос и Хосе-Игнасио? Должно быть, когда вы родились, ваша мама фанатела от мексиканских сериалов, – смеется Лариса.
– Вряд ли, я должна быть постарше, – говорю я, потому что знаю, что «Просто Марию» показывали в девяностом году, а мне, наверное, уже за тридцать.
– Вы не знаете, сколько вам лет?
Я внимательно смотрю на Ларису.
Она уютно светится теплым желтым светом, как ночничок в детской комнате – никаких отрицательных эмоций, только спокойное любопытство и дружелюбие.
Я ей симпатична.
А мне так нужен друг!
– Я не помню, – признаюсь я. – И… хотите, я вам все расскажу?
Спустя час мы сидим на кровати – я на одном конце, Лариска – на другом. Между нами – поднос с остатками роскошного ужина и Ларин компьютер-планшет.
– Ерунда, в Интернете найдется абсолютно все, просто быть того не может, чтобы что-то не нашлось! – приговаривает она, тюкая пальцем по сенсорному экрану.
Палец то и дело промахивается, открывая то рекламу нового средства от диареи, то страничку элитного спа-салона, и Лариска смешно чертыхается, а я хохочу.
Мне давно уже не было так весело! Что, интересно, пузырилось в нашем шампанском – веселящий газ?
Моя новая подружка – яркий представитель поколения, для которого компьютер – неотъемлемая часть жизни, а Интернет – более комфортная среда обитания, чем реальность.
– Если ты общалась с Валентином и Максом еще до аварии, значит, у вас была своя компания, компания – это общие знакомые, а знакомых проще всего искать в соцсети, – объявляет Лариска, сочувственно выслушав мою драматическую историю. – У тебя есть свой профиль на Фейсбуке?
– У меня там даже своего фаса нет! – хихикаю я.
– Зайдем через меня, – не тушуется компьютерный гений.
Я не знаю фамилию Валентина, но Макс мне свою называл – он Ребров. Я, признаться, уже примеряла эту фамилию к себе и нашла, что сочетание «Мария Реброва» звучит как-то слишком по-библейски. Впрочем, «Вера Реброва» в этом смысле еще хуже, что было бы огорчительно, если бы я по-прежнему собиралась за Макса замуж.
– Так, вот тебе все-все Максимы Ребровы русскоязычного Фейсбука, – у Лариски наконец получилось попасть в нужную кнопку. – Смотри, который из них твой?
– Этот, – показываю я.
Боже, сколько на свете Максимов Ребровых! Кто бы мог подумать! Зачем?
Одного Макса хватило, чтобы скомпрометировать их всех.
– Этот, этот, – приговаривает Лариска, нацеливая палец на физиономию моего знакомого.
Лучше бы она его кирпичом приложила, ей-богу…
– Вот! Смотри сюда, это все его друзья на Фейсбуке! – Лариска открывает новый набор фотографий и передает мне планшет. – Может, и ты здесь есть? Или еще кто-то знакомый?
Я внимательно рассматриваю лица на снимках. Общительный парень, этот Макс Ребров! Триста с лишним человек в друзьях, толпа народу!
К сожалению, меня среди них нет.
– А жаль, – сокрушается Лариска. – Из профиля в соцсети мы бы о тебе все-все выяснили! Но хоть кого-то, кроме Макса, ты узнаешь?
– Вот, кажется, знакомое лицо, – указываю я на девушку.
И, чтобы скорее развеять свои сомнения, открываю ее страничку.
– Тамара Кондратьева! – обрадованно читает Лариска. – Так ты ее знаешь?
А я разочарована. Тамара Кондратьева – это медсестра из больницы!
– Симпатичная, и фигурка ничего, – не замечая моей реакции, оживленно комментирует Лариска. – Смотри, какая футболочка – от Шанель!
Я расстроена и тупо смотрю на розовую шанелевскую футболочку с таким же безразличием, с каким смотрела бы на серый ватник лесоруба.
– Со стразиками! – восхищается Лариска и максимально увеличивает фотографию.
И тут я замечаю: со стразиками и с алым пятнышком помады на вороте!
Что такое?!
Святой кутюр, да это же та самая футболка, что висит в шкафу у Макса!
Якобы моя!
Во мне просыпается живейший интерес:
– А ну-ка, давай еще снимки посмотрим, поглядим на другие наряды Тамары!
В отличие от меня (если верить Максу), медсестричка очень любит фотографироваться. Вскоре мы находим ее фото в голубых джинсах с вышивкой. Серо-синего трикотажного кардигана я, правда, не увидела, но два попадания из трех – это, по-моему, серьезно.
Значит, Макс и в этом мне соврал – никаких моих старых вещей у него не осталось, в шкафу под видом моих одежек висят поношенные тряпки медсестры Тамары.
«То-то она ревновала!» – подсказывает внутренний голос, и я вспоминаю: а ведь точно!
То ядовитое болотно-зеленое свечение – это же была ревность! И еще она мысленно назвала меня тупой страшилой!
