Иоанна Хмелевская - По ту сторону барьера
Ну и была жестоко наказана за самоуверенность, благодарив судьбу за то, что выехала пораньше. Шесть раз окружила я аэропорт в тщетной попытке въехать и каждый раз попадала на полосу, по которой машины выезжают из аэропорта, и лишь чудом отыскала нужный уровень и нужную полосу. Когда же наконец оставила машину на стоянке и вбежала в громадное застекленное здание, первым делом пришлось разыскивать дамский туалет, потому что пот с меня лил ручьями и требовалось привести себя в порядок, встречая любимого мужчину. А потом подумала — надо все-таки запомнить, где именно я бросила машину, чтобы потом вывести Гастона и носильщика с вещами прямо к ней, нечего им путаться по залам и стоянкам. И сама запуталась, глянула на часы и бросилась к выходу, откуда будут появляться прибывшие из Парижа пассажиры.
Да, самостоятельность женщины в двадцатом веке — дело хорошее, но иногда и она имеет свои темные стороны.
Но вот потянулись парижские пассажиры, и вскоре я уже оказалась в объятиях Гастона.
* * *
На обратном пути я молчала, слова не могла вымолвить и тряслась как в лихорадке. Охотно уступила место за рулем Гастону, сама же оцепенела в ожидании ужасного. Ведь мы будем опять проезжать мимо проклятого барьера времени, кто знает, что случится. Встревоженный Гастон пытался меня расспрашивать, но я отделывалась нечленораздельным мычанием сквозь судорожно стиснутые зубы. Глазам не поверила, когда мы подъехали нормально к моему дому и Роман, прибывший раньше нас, вышел, чтобы помочь внести багаж Гастона. Какой там багаж, один легкий чемоданчик!
И только тогда я перевела дыхание и разжала зубы.
Хотя уже совсем стемнело, я затащила Гастона в садовую беседку, где нас никто не мог услышать. В моем саду были установлены очень вычурные садовые светильники, освещая дорожки и зелень, которая в их свете казалась красивее, чем была в действительности. Рядом шумел фонтанчик. Хорош в жаркие дни, сейчас, в сентябрьскую ночь, совсем ненужный, но настроение создавал. Не накормив человека, не дав ему умыться с дороги, заволокла в беседку, прихватив с собой лишь бутылку красного вина, неизвестно когда и кем откупоренную, и два бокала. Так не терпелось мне переговорить с любимым!
Обеспокоенный моим странным состоянием, Гастон не стал протестовать и послушно последовал за мной. В беседке сразу же взял у меня из рук бутылку с бокалами и налил мне успокаивающий напиток.
— Дорогая, сядь, успокойся и скажи наконец, что же случилось? Наверное, в последний момент? Ведь перед отъездом я не смог с тобой поговорить, твой телефон молчал.
Близость любимого, романтическое освещение и глоток хорошего вина подействовали, я уже обрела способность говорить по-человечески.
— Две вещи. Во-первых: я жду ребенка. Лишь двух мужчин за всю жизнь видела я в своей постели — мужа и тебя. Как думаешь, чей это ребенок?
Все еще держа бокал вина, Гастон вдруг обессиленно опустился на скамью. Вскочил, опять сел. И повел себя должным образом. Просиял и с возгласом «Великий Боже» сначала упал передо мной на колени, принялся целовать руки, совсем обезумел от радости. Предложил выпить за мать и дитя, снова наполнил бокалы, прибавив во втором тосте еще и отца.
Короче, прошло немало времени, пока можно было заговорить о второй вещи. Да какое значение имеет что-то еще, когда у него будет ребенок? Он так счастлив, что себя не помнит. Давно мечтал о ребенке, любимая женщина и ребенок — что еще человеку надо? А детей он всегда любил, больше даже, чем кошек и собак, честное слово! Мог бы — давно сам себе родил. Первая его жена, оказывается, и слышать не желала о ребенке, а ему уже за тридцать, когда же детей заводить, если не сейчас? Меня он любит до безумия, а теперь и вовсе... слов нет!
Каждая женщина мечтает о таких минутах. И я не была исключением. В отличие от Гастона, я не стала выражать свои чувства к нему в словах, только думала — еще неизвестно кто кого больше любит.
Прошло немало времени, прежде чем Гастон настолько овладел собой, чтобы спросить о второй вещи. Второй вещью был Арман, вся история с ним. И внезапно история эта показалась мне какой-то нереальной, что ли, слишком уж ужасна она была. Все эти покушения на мою жизнь и возможные теперь покушения на жизнь Гастона. Может, не стоит и говорить об этом человеке? Не преувеличиваю ли я грозящую нам опасность?
— Нет, не преувеличиваю, — вслух ответила я себе. — Арман Гийом твердо решил овладеть моим состоянием в качестве единственного родственника, хотя и незаконнорожденного, однако он потомок по прямой линии моего прадеда. Ты знаешь, он неоднократно пытался меня убить. Я подписала завещание, оставив пока все, что у меня есть, церкви, поэтому он изменил планы и, если не ошибаюсь, теперь намылился жениться на мне. Тут у него на пути встал ты. Хотя знай, я не вышла бы за него, даже если бы он был единственным мужчиной на земном шаре...
Тут мое живое воображение представило райский сад, и в нем мы с Арманом, единственные люди на земле. И от меня зависит продолжение рода людского... Какая ответственность!
Врожденная честность заставила меня внести коррективы в сказанное.
— Разве что тогда, — мрачно поправилась я. — Но пришлось бы каждый раз напиваться и на его месте представлять тебя. — И увидев непонимающие глаза любимого, пояснила: — Это я говорю о том случае, если бы мы с Арманом оказались в ролях Адама и Евы и без меня перевелся бы род человеческий, но я расценила бы это как наказание Господне...
Я не договорила, ибо Гастон разразился хохотом. Сквозь смех с трудом проговорил:
— Признаюсь, очень убедительная апокалипсическая картинка! Ты меня убедила. Верю, Арман тебе противен. Видела бы ты себя!
Смех немного разрядил атмосферу и позволил опомниться. Уже спокойнее я докончила:
— Вот мы с Романом и боимся, как бы теперь негодяй не взялся за тебя. А если я рожу, то и ребенка убьет. И так до скончания света станет убивать всех моих мужей и потомков, пока никого не останется.
— Не заводись! — обнял меня Гастон. — Ну что ты опять...
— А куда деваться? — зарыдала я. — Даже если у меня будет шестеро детей, всех со свету сживет, а потом и меня, чтобы унаследовать мое состояние! Это в том случае, если я изменю завещание и оставлю все своим детям и мужу. Ну, перестань улыбаться, это не истерия, к сожалению, я говорю правду. Сколько раз довелось мне видеть в его глазах железное упорство. Такого человека ничто не остановит. И не станет он ждать, пока я рожу шестерых детей, начнет сразу же. Гастон, я боюсь!
Наконец-то Гастон стал серьезным. А может, притворился? Перестал улыбаться, видя, как раздражает меня его улыбка, а ведь мне вредно волноваться. И дитя может родиться нервное.
— Успокойся, любимая, не волнуйся. Я все понял. Поговорю с Романом, что-нибудь придумаем. Кстати, почему мы с тобой забрались в беседку? Разве нельзя было спокойно поговорить в доме?
— Чтобы в доме с чистой совестью могли всем нежданным гостям отвечать — меня нет дома, — простодушно пояснила я и увидела, что опять Гастон с трудом удержался от улыбки. А я раздраженно добавила: — В последнее время просто спасу нет от гостей! Словно сговорились — так и прут один за другим...
И прикусила язык, вспомнив, что перли гости в основном в девятнадцатом веке, теперь же, в конце двадцатого, их стало намного меньше.
Ох, язык мой — враг мой. Хорошо хоть о барьере не проговорилась.
— Ладно, — решила я, — если хочешь, можем вернуться в дом. Главное я тебе уже сказала.
Роман полностью подтвердил мои опасения. Арман и в самом деле следил за его машиной, отцепился лишь распознав Сивинскую, когда та принялась делать в магазине покупки. И уже не успел догнать меня в аэропорту.
Стали совещаться втроем. Все сходились на том, что по закону убийца не имеет права унаследовать имущество жертвы, значит, ему придется инсценировать мою случайную гибель. Тут же набросали несколько вариантов моей случайной гибели. Помогли прочитанные нами детективы, варианты сами приходили в головы. Но в любом случае ему придется дожидаться изменения моего завещания, судиться с церковью он не станет. А завещание автоматически изменится с момента моего выхода замуж (о моей беременности, надеюсь, он пока не знал). Так что логично предположить — негодяй подождет до свадьбы. Разве что настроится на убийство Гастона.
И мы стали рассуждать, как лучше убить Гастона. Убийце нужно алиби, железное, к которому не придерешься. И каждый из нас попытался ненадолго сделаться убийцей. Если не привлекать наемного, то самое верное — автокатастрофа. Не будет Арман нанимать киллера, зачем ему этот дамоклов меч, потом ведь самому придется убивать киллера. Лишние сложности. Итак, машина.
Роман несколько снял напряжение, заметив, что для организации автокатастрофы Гийому потребуется время, ведь сначала ему надо проследить за нами с Гастоном, куда ездим и когда, то да се. Присмотреть место, выбрать время. Возможно, даже решит кокнуть графа Монпесака не здесь, а в Париже. И не станет его убивать до женитьбы, это мы неправильно считаем, ему не захочется судиться с костелом, подождет, когда наследником станет он. И тут я сразу возненавидела все на свете завещания.
![Иоанна Хмелевская - Бега [Скачки]](/uploads/posts/books/162077/162077.jpg)
![Иоанна Хмелевская - Проза жизни [Обыкновенная жизнь]](/uploads/posts/books/226655/226655.jpg)
