Элизабет Питерс - Ночной поезд в Мемфис
На мой взгляд, жилище вовсе не было комфортабельным. Мне оно не казалось даже гигиеничным. Но все равно это было гораздо лучше, чем любой ночлег, на который мы смели рассчитывать. Я попросила воды и с удовлетворением отметила, что благодаря щедрости Джона у Кейта было множество бутылок на выбор. Фейсал снаружи возился с джипом, Кейт пошел принести воды, а Шмидт присел на корточки рядом со мной, наблюдая, как я расстегиваю на Джоне рубашку и отклеиваю пластырь.
— Он ранен? — Шмидт был искренне огорчен, но я распознала в его голосе нотки удовольствия. Раны — это ведь так романтично. В любом чтиве Шмидта герои обычно получают раны в руку или плечо, кусая губы, сдавленно произносят: «Пустяки, просто царапина», после чего с голыми руками возвращаются к поединку с четырьмя или пятью вооруженными противниками.
— Можно сказать и так, — ответила я, снимая с Джона рубашку.
— Lieber Gott[55], — прошептал Шмидт. — Кто это сделал?
— Потом расскажу. На самом деле это не так страшно, как кажется, Шмидт, — добавила я, поскольку по загорелым щекам Шмидта уже покатились слезы. — Жар у него от чего-то другого. Может быть... Может быть, он нуждается лишь в спокойном глубоком сне.
Джон открыл один глаз.
— Это был?.. — Глаз скосился в сторону Шмидта, потом снова закрылся. — Да, он! А я уж думал, мне померещилось. Я надеялся, что мне померещилось. Шмидт, что вы...
— Ruhig sein[56], мой бедный друг, — сказал Шмидт, — значит, все в порядке. Здесь вы в безопасности.
— Все вовсе не в порядке. — Джон приподнялся на локте. — Что вы...
— Поспите и отдохните, — настаивал Шмидт, пытаясь снова уложить Джона.
— Нет, лучше попей, ты, наверное, обезвожен, — я оттолкнула Шмидта и поднесла стакан с водой к губам Джона.
— Да, может быть, это действительно лучше, — согласился Шмидт.
— О Господи, да перестаньте же грызться надо мной, как собаки над костью! Я предамся вашим адским заботам, как только Шмидт скажет мне, что за дикую историю он поведал Кендрику.
— "Ты снова прежний Ричард!" — продекламировала я.
— Ричарду еще черт знает как далеко до того, чтобы стать прежним. К счастью для вас. Шмидт...
— А что? Я, разумеется, сказал ему правду.
— Боже, смилуйся надо мной! — Джон рухнул на твердую подушку.
— Я сказал, что вы разоблачили заговор с целью ограбления музея и направляетесь в Каир, чтобы довести свои сведения до властей, и что негодяи гонятся за вами по пятам, — продолжал Шмидт.
— Надеюсь, именно в этих выражениях? — Джон облегченно вздохнул, когда я начала протирать ему лицо мокрым полотенцем. — Что ж, могло быть и хуже. Вы не вдавались в подробности?
— Я не сказал ему ничего более, — возмущенно ответил Шмидт. — Уж мне ли не знать старого шпионского правила: выдавать неполную информацию. К тому же, расскажи я ему всю правду, он счел бы меня verrtickt[57]. А теперь вам нужно отдохнуть. Может быть, таблетку снотворного? У меня есть...
— Никаких таблеток, — твердо сказала я. — Он их и так уже слишком много принял.
В этот момент вернулись Фейсал с Кейтом.
— Ну как он? — спросил Кейт, склоняясь над постелью. — Боже всемогущий! Как это его угораздило...
— Случайно. Мелкая неприятность, — перебил его Джон. — Я вообще имею обыкновение натыкаться на них, особенно когда нахожусь в обществе определенных лиц.
— Ну, раз ворчит, значит, снова в нормальном состоянии, — сказал Фейсал, сбросил со стула кучу наваленной на него одежды и сел.
— Похоже, вам всем нужно выпить, — предложил Кейт. — У меня есть бутылка бурбона.
— И пиво, — подхватил Шмидт. — Я привез с собой.
— Ну разумеется, — заметила я, — где Шмидт, там и пиво. Простите, друзья, но вечеринка отменяется. Все — вон. Ему нужно отдохнуть.
— Только... еще одно. — Краткий прилив сил был у Джона на исходе. Он с трудом открыл глаза. — Шмидт, как вы сюда попали?
— Как? На поезде, конечно. Мое конспиративное послание вам...
— Мы получили и расшифровали, — угрюмо подтвердил Джон. — На каком поезде?
— Он вышел из Луксора в шесть часов вечера. Сердце мое разрывалось. Вики, оттого, что покидал вас, не узнав, успешной ли была ваша отважная вылазка, но я чувствовал, что вы справитесь. Ну а если это было не так, я все равно оказался бы вам полезнее, как можно скорее отправившись за помощью. Поэтому...
— Вы покинули отель вскоре после моего ухода. — Я начинала понимать, о чем подумал Джон, и полностью разделяла неодолимое любопытство, которое не давало ему забыться. — Полагаю, вы... замаскировались?
— Aber nattirlich! Они ведь могли искать нас и на вокзале. Хотите посмотреть, как я выглядел?
— Умираю от нетерпения, — с трудом ворочая языком, проговорил Джон.
Шмидт порылся в брошенных на стол вещах. Он был слишком доволен собой, чтобы ограничиться лишь показом своего конспиративного костюма, он надел его — длинная, запыленная черная галабея, того же цвета головной платок, непрозрачное покрывало, которым он закрыл лицо от кончика носа до самого подбородка.
— А еще я надел контактные линзы, — сказала маленькая пухленькая египтянка приглушенным голосом. — У меня от них страшно слезились глаза, потому что окна в вагоне были открыты и в них летели пыль и песок. Очень подходящий костюм, правда? Мне даже не пришлось сбривать усы, хотя я бы сделал это, Вики, если бы... Что случилось?
— Он потерял сознание, и я его понимаю, — ответила я.
Температура у Джона начала падать после того, как я обтерла его мокрым полотенцем. Обморок перешел в нормальный сон. Вымыв те части своего тела, которые не прикрывала одежда, а также некоторые, которые она прикрывала, я пошла в соседнюю комнату, где вечеринка была в полном разгаре.
Шмидт вскочил с единственного имевшегося в наличии стула:
— Пиво или бурбон, Вики?
— Ничего. Я... А впрочем, какого черта! Бурбон.
— Вам тоже следует отдохнуть, — сказал Шмидт, усаживая меня на стул и похлопывая по спине.
— Я отдохну. После того как мы решим, что делать дальше.
— В настоящий момент выбор у нас невелик, — сухо заметил Фейсал. Он сидел на полу, скрестив ноги, в грязной, запыленной одежде, с суточной щетиной на шеках. Никто не узнал бы в нем сейчас хорошо воспитанного, блестящего молодого профессионала с «Царицы Нила». — Нам придется оставаться здесь, пока Джонни снова не обретет форму. Как вы думаете, когда он...
— Откуда мне знать, черт возьми? — вспылила я, глотнула из стакана, вздрогнула и отпила еще. — Извините, Фейсал, мне не следовало набрасываться на вас. Если ему не станет лучше — намного лучше — к завтрашнему дню, я отвезу его к врачу. Вас я попрошу мне помочь: будучи в сознании, он добровольно никогда не согласится. После этого вы со Шмидтом поедете дальше без нас. Вам лучше будет разделиться, у каждого в отдельности больше шансов добраться до места, чем у двоих.
Фейсал странно посмотрел на меня и кивнул, не говоря ни слова. Шмидт, конечно, сказал:
— Но, Вики...
— Заткнитесь, Шмидт, — по привычке выпалила я. Бурбон все же сильная штука. Мозги мои просто искрились, я чувствовала себя Эйнштейном и супершпионом одновременно и была готова ко всему. — Здесь мы не можем долго оставаться. Во-первых, Кейт может попасть в беду, если полиция узнает, что он нас прятал.
— Когда правда выйдет наружу, он попадет в герои, — восторженно вставил Шмидт, подкручивая ус, — как и все мы.
— Если правда выйдет наружу. Пожалуйста, Шмидт, не спорьте, думаю, я буду в форме еще минут десять, и хоть я умираю от желания узнать подробности вашего железнодорожного рейда, а также чем Кейт обязан Джону и как мы все оказались там, где никто из нас быть не собирался, все это подождет. Должно быть, всей деревне уже известно, что мы здесь. Рано или поздно нас кто-нибудь выдаст. В каждом людском собрании найдется несколько потенциальных доносчиков. Я предпочитаю иметь дело с полицией, а не с... с кем-нибудь другим. Но если эти другие найдут нас первыми...
Я поднесла стакан к губам. Он оказался пуст. Ничего удивительного, что мое самочувствие было немного странным.
— Я не пьяна, — строго сказала я и стала медленно, с достоинством менять вертикальное положение на горизонтальное. Подхватил меня, кажется, Фейсал.
В течение того, что можно было назвать ночью, если бы я легла в постель в должное время, я просыпалась дважды. В обоих случаях комната была освещена. В обоих случаях я оказывалась на коленях возле кровати и гладила Джона по лицу. Потом я окончательно проснулась. В первый раз он весь горел, и я снова обтерла его влажной губкой, получив вместо благодарности лишь раздраженное бурчание. Во второй раз его бил озноб, поэтому я укрыла его одеялом и, пообещав себе, что отдохну только несколько минут, вернулась на коврик, который какая-то добрая душа постелила на полу возле кровати.
Когда я проснулась в последний раз, в комнате было уже градусов сорок. Одежда взмокла и прилипла ко мне, а ощущение во рту было такое, словно это пустыня, по которой прошел караван верблюдов. Кейт стоял в дверях с подносом в руках.
