Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Штыречек влево и все дела…
— А подпорочка?..
— Какая к ебени матери подпорочка?! У ней же излучина на все ебло…
— Но так выйдет сяво…
— Зато стремно…
— А ежели квиточек вниз?..
— И что будет с седлом?..
Слушая весь этот бред, я вдруг вспомнила кое-что из далекого детства. Когда я училась в шестом классе, мама волоком потащила меня к дантисту. Три дня я терпела жесточайшую зубную боль, но не признавалась, боясь инквизиторского кресла с хромированными ручками. Наконец, когда анальгин перестал действовать и к ощущению непереносимой боли прибавилась тошнота, я капитулировала и буквально через час оказалась в кабинете какого-то мытищинского частника с русской фамилией и еврейской манерой произносить любую фразу на вопросительный лад. Он залез мне в рот двумя толстыми пальцами, что-то потрогал, что-то пошатал, после чего повернулся к ассистентке и сказал:
— Наверно, это-таки восьмерка?
— Наверно, — согласилась ассистентка.
— И как будем подходить?
— Зацепчиком?
— Зацепчиком? А если разминемся?
— Тогда лопаточкой.
— Лопаточкой? Ну конечно, лопаточкой! — обрадовался дантист и погладил меня по голове. — А ты чего притихла, девочка?
— Боюсь, — честно призналась я. — О чем это вы тут говорите? О какой еще лопаточке?
— Да вот она, смотри, — врач чуть не проткнул мой левый глаз стальной хромированной полоской с легким утолщением на конце. — Посмотри: ни одного острого края, ни одного крючка, ни одной иголки. Это будет совсем не больно, а?..
И действительно, вначале было совсем не больно. Он вложил лопаточку мне в рот, приставил ее к больному зубу и спросил:
— Ну что, больно?
— Нне-е-т, — неуверенно промычала я.
— Вот видишь, — удовлетворенно хмыкнул дантист и хитро подмигнул кому-то за моей спиной. И сразу же на тот конец лопаточки, который торчал из моего рта, обрушился страшный удар деревянного молотка, после которого я моментально отключилась. Потом уже мама рассказала мне, что зуб выбили с четвертого удара…
То, что разыгрывалось над моей головой, явно было одним из ответвлений дебюта «лопаточка». Правда, заметив, что среди технических средств этого диковинного промысла нет ни одного хирургического инструмента, я немного успокоилась, поняв, что пластическая операция мне не грозит. Однако детская память о зловещей лопаточке никак не давала расслабиться окончательно.
Когда деловые переговоры над моим телом закончились, девушки приступили к работе. Они мяли мое лицо, как добросовестные хозяйки — дрожжевое тесто, наносили на него какие-то липучие, хоть и приятно пахнувшие составы, потом взялись за кисточки и начали что-то рисовать у меня на лбу, затем все стерли и принялись за работу с удвоенной энергией… Короче, к концу этой беспрецедентной косметической экзекуции единственное, что раздражало меня по-настоящему, было отсутствие зеркала.
Затем крепкие, натренированные руки воспитанниц тяжелоатлетической секции «Динамо» подняли меня с постели, куда-то повели и усадили на жесткий стул.
— Можете открыть глаза, — разрешила старшая.
Первое, что я увидела в зеркале, была еще одна, четвертая женщина, которая, видимо, подоспела на подмогу к своим подружкам, пока я лежала с сомкнутыми веждами. Это было малосимпатичное создание неопределенного возраста с двумя глубокими продольными морщинами на лбу и дряблой кожей под глазами. «Должно быть, запойная алкоголичка или почечная больная», — подумала я отвлеченно. Женщина смотрела на меня в упор с выражением естественного любопытства. В какой-то момент мне показалось, что я ее когда-то уже встречала, через секунду я поняла, что у этой женщины моя стрижка, а еще через мгновение у меня потемнело в глазах — я увидела деревянную раму зеркала и поняла, ЧТО они со мной сделали.
«Мама, это я!..»
15
Амстердам. Международный аэропорт Схипхол
Ночь с 28 на 29 декабря 1977 года
Юджин пересек тускло освещенную улицу, отделявшую отель «Амстел» от гранитного парапета набережной, и побрел в сторону бензоколонки. Дойдя до первой телефонной будки, он оглянулся.
Улица была совершенно пустынной.
Он вошел в тесную кабинку, плотно закрыл дверь и короткими тычками набрал номер.
— Хэлло? — голос был женский, томный, но на редкость бодрый для часа ночи.
— Я хотел бы заказать машину, — сказал Юджин по-английски.
— Какую именно?
— «Пежо-505».
— На какой срок?
— На два дня.
— У вас кредитная карточка или наличные?
— Я расплачусь чеком, если не возражаете.
— На чье имя заказывается машина?
— На имя господина Крукса.
— Заказ принят, сэр…
Через полтора часа Юджин уже входил во внутренний терминал аэропорта. Он поднялся по эскалатору на второй этаж, толкнул зеркальную дверь бара, вошел в узкое, как дорожка в кегельбане, помещение и, не снимая плаща, сел на высокий табурет.
— Джин, — сказал он высокому чернокожему бармену.
— С тоником, сэр?
— С лимоном.
— Сегодня угощаете вы, — раздался за спиной голос Мишина.
— Почему я? — Юджин повернулся вместе с круглым сиденьем табурета в сторону Витяни. — День Благодарения уже прошел.
— Потому что у меня хорошие новости, — Витяня посмотрел, как бармен ставит перед Юджином высокий стакан с бесцветной жидкостью, в которой плавали зернышки лимона. — Черт, выглядит аппетитно. Мне то же самое…
Какое-то время оба молча потягивали джин.
— Вы даже не спрашиваете, что за новости, — Витяня прикурил сигарету. — Или ваши настолько плохи, что нейтрализуют мои хорошие?
— С чего вы взяли?
— Мне не нравится ваше настроение. Надеюсь, вы помните наш уговор: никаких тайн на период сделки?
— Успокойтесь! — Юджин щелкнул пальцами, делая бармену знак повторить заказ. — Все в порядке. Просто я еще ни разу не пытался обмануть свою фирму. А вы?
— Я не столь невинен, сэр. Хотя всегда знал, что играю с огнем и рано или поздно доиграюсь.
— Вы не производите впечатление безрассудного человека.
— А я и не был безрассудным. Мне нужен был еще год. Всего год — и я завершил бы свою партию без проблем. Но они меня опередили. Они всегда работают на опережение… — Витяня погасил сигарету и тут же закурил снова. — Итак, хотите знать новости?
— Мечтаю, — улыбнулся Юджин.
— Скорее всего, она будет здесь со дня на день.
— Одна?
— Со свитой. С хорошей свитой…
— Насколько точна эта информация?
— На сто процентов.
— Ваши источники на Лубянке?
— Да, — кивнул Мишин. — Вернувшись из Парижа, она появилась дома на час, а потом ее не видели ни на работе, ни у матери.
— Простите, — Юджин мотнул головой, словно отгоняя какие-то мысли. — И что из этого следует?
— Она на даче. Ее там держат уже две недели и явно готовят к поездке.
— А почему не так: она во внутренней тюрьме КГБ, ее допрашивают, пытают, она все рассказала, и теперь ваши боссы раздумывают, как бы пооригинальнее отправить ее на тот свет?
— Вы не доверяете моей информации? — Витяня удобно устроил подбородок на сплетенных пальцах и буквально впился глазами в собеседника.
— А я должен доверять?
— А не должны?
— Давайте еще раз окинем взглядом наш расклад, Мишин.
— Давайте.
— По условиям сделки, я прикрываю вас от людей ЦРУ на протяжении всей операции и обеспечиваю ваше исчезновение после того, как она будет завершена. Так?
— Так.
— Мои боссы дали согласие на эту операцию и сотрудничество с вами только потому, что идея захвата сразу нескольких парней с Лубянки показалась им достаточно привлекательной. По условиям моей договоренности с фирмой, вы в любом случае должны оказаться в Лэнгли, где и будет решаться ваша дальнейшая судьба. Таким образом, давая вам, убийце пятерых кадровых сотрудников ЦРУ, возможность исчезнуть навсегда, я совершаю служебное преступление и как минимум гарантирую себе досрочную отставку. Все это я делаю в обмен на адекватные гарантии того, что Валентина окажется здесь. Это также моя вольная импровизация, не согласованная с моими боссами…
— Зачем вы это говорите мне, Юджин? Разве мы уже не отработали все детали и варианты?
— Зачем? — переспросил Юджин. — Не знаю… Наверное, чтобы вы до конца, до самой глубоко запрятанной в вашей голове извилины поняли и осознали: мне нужна живая Валентина Мальцева. Только в этом варианте останетесь в живых и вы, Мишин. И помните: что бы ни случилось, как бы ни сложились обстоятельства, если это условие не будет выполнено, я не дам и цента за вашу голову!..
— Какой-то любительский разговор, — пробормотал Витяня.
— А я и говорю вам все это как любитель. Эта женщина мне нужна. Значительно больше, чем вы можете себе представить. Без нее все теряет смысл — вы, я, Амстердам, моя служебная карьера, эта дурацкая затея, все! У меня, увы, нет выбора, и теперь, когда отступать поздно, остается только одно — верить вам и вашим информаторам. Что я и делаю, Мишин. Более на эту тему мы не разговариваем.
