Марвин Кей - Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона
— А как же ее угрозы? Кого она хочет убить?
Его поросячьи глазки раскрылись настолько широко, насколько это было возможно.
— Она склонна к суициду. Надо полагать, что это, как бы сказать… очевидно?
— Разве? Она явно одержима мыслью отомстить за смерть Лукаса, на мой взгляд, она хочет убить мадам Фурнэ…
— Но он ведь то же самое сказал! — воскликнул доктор Джонни.
Я покачал головой.
— Господа, вы можете считать ее суицидальной. Я же думаю, что она вынашивает план убийства.
Взгляды, которыми обменялись доктор Джонни и фон Вальдбаум, ясно говорили о том, что они оба думают, что в Рижесе вскоре появится новый пациент. Впервые с тех пор, как нас «познакомили», мой коллега Дюбюк вмешался в разговор:
— Мне кажется, я понимаю, что наш эдинбургский друг имеет в виду. Пациентка убедила себя, что она больше не мадам Фурнэ. Таким образом, она направляет гнев за совершенное ею самой преступление на мистическую женщину, которую она обвиняет в убийстве своего мужа, п’est-ce pas?[34]
— Такова моя теория.
Если я прав, то Зеккино каким-то образом узнал правду и хотел использовать это в своем шантаже. Если бы моя клиентка отказалась выполнять его требования, он бы вывез сумасшедшую из Рижеса и подсказал ей, где искать «мадам Фурнэ»… другими словами, леди Хильду.
Фон Вальдбаум что-то шептал доктору Джонни, чья борода поднималась и опускалась — он кивал в знак согласия. Похлопав француза по плечу, свиноподобный поляк подошел ко мне.
— Я поздравляю вас, доктор Вольмер, с правильной постановкой диагноза, я вас проверял, конечно, и как раз собирался выразить Раулю свое мнение относительно этого случая, совпадающее с вашим.
Его наглость лишила меня дара речи. Я настороженно смотрел на него, как человек, обнаруживший новый вид слизня.
— Я попросил, — чтобы вам разрешили самому осмотреть ее, — великодушно произнес фон Вальдбаум.
— В самом деле? В вашем присутствии, я полагаю?
— Отнюдь, — возразил он. — Мы с месье Гийомом должны вернуться в гостиницу, чтобы поработать над докладом. А сейчас мы с вами прощаемся.
Мне очень хотелось процитировать знаменитую прощальную реплику Гамлета, но «месье Гийом» заговорил первым:
— Может быть, вы присоединитесь к нам позже в бистро?
— Может быть.
Я знал, что это был приказ, а не приглашение. Вежливо поклонившись, Дюбюк вышел, а фон Вальдбаум остановился в дверях. Он радостно произнес:
— Ах, чуть не забыл. Вы упомянули… а… третье наблюдение?
Этот паразит хотел выудить из меня все, что можно. Я пожал плечами:
— Мелочь, конечно. Что за клочок ткани мадам Фурнэ сжимает в своем кулаке?
— Да, это мелочь, — согласился он. — Когда жизнь ограничивается крошечной комнатой, пациент нередко придает огромное значение некоторым простым вещам, будь то чашка, стул, или лоскуток… поистине превращая его в икону.
— Понятно. А вы осматривали этот лоскут священной для нее ткани?
— Она никогда бы добровольно не отдала его, а забрать его у нее — значит, травмировать ее.
— Мы могли бы дать ей снотворное и посмотреть, — предложил доктор Джонни.
Я застыл на месте.
— Надеюсь, вы не делали этого раньше?
Дюбюк услышал мой вопрос и сделал шаг назад в кабинет, тогда как управляющий Рижеса стал это отрицать.
— Я ничего не знал об этом не имеющем никакого значения маленьком тотеме мадам Фурнэ. И не замечал этого лоскутка до сегодняшнего дня. Я предложил использовать снотворное, просто чтобы удовлетворить любопытство доктора Вольмера…
Но Джонни выглядел подавленным, когда услышал, что я противник укола.
VIIIМеня не провели шарады фон Вальдбаума. Он видел во мне конкурента. То, что он гладил меня по головке на публике, было ловушкой, он намеревался нанести мне профессиональный удар в спину.
Мои подозрения подтвердились, когда Джонни провел меня к палатам больных, склонных к насилию, передал помощнику и извинился, что у него «неотложный случай с другим пациентом». Было ясно, кому предан управляющий этой больницы.
Войдя в палату мадам Фурнэ, я подавил желание помахать рукой группке Полониев, притаившихся за картиной с водопадом. Но у меня был лучший способ расстроить их. Звук через глазок был слышен далеко не идеально. Пусть они думают, что я не знаю, что они там. Я буду говорить предельно тихо, чтоб они не смогли ничего разобрать.
Когда я увидел печаль на лице мадам Фурнэ, подслушивающие отошли на второй план. Ее глаза не застилала дымка убийства, в чем меня хотели убедить. Когда она подняла на меня глаза, я увидел, что они наполнены слезами.
— Мадам Фурнэ?
Она пробормотала:
— Elle est mauvaise. (Она плохая), — та же печаль в голосе, что и раньше, когда она отвечала фон Вальдбауму.
— Кто вам это сказал?
— Toutlemonde. (Все).
— А что вы сами думаете о… — вместо того чтобы произнести «мадам Фурнэ», я сказал: —…себе?
— N’importe. (Не имеет значения).
Вот с чем мне пришлось столкнуться. Прежде чем попытаться выяснить, добрался ли уже до нее Зеккино, я должен каким-то образом справиться с ее теперешней дезориентацией. Я придумал банальную уловку. Сработает ли она или до разума этой женщины уже слишком сложно достучаться?
Я опустился на колени радом с ней и открыл ей свой секрет. Я сказал, что знаю, что она мадам Фурнэ и что я занимаюсь доказательством ее невиновности. Мне пришлось повторить ей это дважды, прежде чем она ответила. Но каков был ее ответ! Мои слова вызвали настоящий поток эмоций. Она так красноречиво говорила о своей неувядшей страсти к Эдуардо Лукасу, что мне бы никогда больше не хотелось этого слышать. Она перечисляла многочисленные оскорбления и бессердечие своего покойного мужа и раскрывала интимные подробности его ставших обычными супружеских измен. На ее лице отразился ужас, когда она рассказывала о том, как он умирал той ночью, когда она застала его с «этой ужасной женщиной». Тут она вновь попала во власть галлюцинации и перестала отождествлять себя с мадам Фурнэ.
Это и был тот удобный случай, который я пытался подстроить. Сосредоточить ее внимание на последствиях убийства. Я сказал ей, что напал на след «настоящего убийцы», а от нее требуется только помочь разоблачить настоящего виновника.
Ее залитое слезами лицо засияло внезапной надеждой, но этот свет быстро померк.
— Месье, чем я могу помочь? Я ничто.
— Вы стали жертвой международного преступника по имени Адольф Зеккино. Вы слышали о нем?
— О да! Но он сказал, что он мой друг.
— Где вы с ним познакомились?
Слабая улыбка и вполне разумный ответ:
— У меня есть выбор развлекательных заведений?
— Он приходил сюда? Когда?
— Вчера? На прошлой неделе? Каждый день для меня вчера.
— Вы помните, что произошло?
— Да, но… — она бросила быстрый взгляд через плечо, затем пробормотала: — Я думаю, они нас слушают.
— Кто?
— Я не знаю. Я никого не вижу, но иногда я слышу сопение, кашель… если только… — Тут она вздрогнула. — Если только я и в самом деле не схожу с ума.
Я не сразу на это решился, но все же сказал ей правду:
— Мадам, если вы действительно понимаете, кто вы такая, я обещаю: вы не сойдете с ума. Да, они подслушивают. Вот почему я говорю так тихо. И прошу вас делать то же самое. А теперь расскажите мне о Зеккино. Что он вам сказал?
— Что он мой друг. Что он поможет мне.
— Каким образом?
К моему удивлению, она вложила кусочек ткани, который фон Вальдбаум назвал ее иконой, в мою руку и плотно сжала мои пальцы.
— Он дал мне это и сказал беречь.
— Он объяснил, для чего это?
— Он сказал, что это поможет нам схватить мадам Фурнэ.
— Мадам, я снова вам повторяю: это вы и есть.
— Non! Non! Это она убила моего мужа! Все так говорят.
— Вот почему вы должны помочь мне наказать ее!
Но все было бесполезно. Какое-то время она мыслила здраво, а потом уносилась в свои фантазии. Она не готова была осознать, что совершила преступление, и было бы жестоко заставлять ее делать это. Мне стало жаль мадам Фурнэ. Иногда даже преступник заслуживает капельку сочувствия.
Как бы то ни было, я добился того, ради чего приехал; пришло время прощаться. Я уже собирался выйти из палаты, как она подняла на меня глаза и сказала умоляющим тоном:
— Возвращайтесь сюда быстрее!
Управляющий больницы перехватил меня у центрального входа.
— Надеюсь, ваша встреча с пациенткой была для вас полезной?
— Конечно. Она сделала мне подарок. — И я показал ему кусочек ткани.
— Merveilleux![35]
— Я буду хранить его как память о том дне, когда имел счастье общаться с великим Фрицем фон Вальдбаумом!
