Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

– Для ноября необычно тепло, – заявил он. – Я полностью согласен с Нефрет и хочу избавиться от этой неудобной одежды. Поторопись, Пибоди.

Судя по тому, как нежно он произнёс мою девичью фамилию, и по брошенному на меня многозначительному взгляду, я пришла к выводу, что ему понадобится ещё кое-что. Но после того, как он помог мне выйти из экипажа, я на мгновение задержалась, чтобы с гордостью и любовью взглянуть на лодку, наш плавучий дом, как я его называла.

Эмерсон купил дахабию несколькими годами ранее. Это было одним из самых романтических и трогательных проявлений его привязанности, поскольку он не любит путешествовать по воде, но принёс жертву ради меня, и всякий раз при виде «Амелии» (как он назвал дахабию) моё сердце трепетало от волнения. Изящные парусные суда, когда-то – излюбленный способ путешествий по Нилу, ныне заметно уступали по популярности пароходам и железной дороге, но я никогда не потеряла бы верность им и не забыла бы то первое чудесное путешествие, во время которого Эмерсон попросил меня стать его женой [33].

Экипаж судна и слуги во главе с капитаном Хасаном ждали нас на палубе у трапа. После того, как они поприветствовали возвратившихся странников, а Давид и Рамзес рассыпались в ответных любезностях, последний обежал палубу глазами.

– Где Бастет? – спросил он.

Я посмотрела на Нефрет. Она закусила губу и склонила голову. Никто из нас не ожидал этого момента. У Нефрет были близкие отношения с матриархом нашей большой компании кошачьих, но не такие близкие, как у Рамзеса; Бастет была его спутницей и, по мнению некоторых наиболее суеверных египтян, его фамильяром [34] в течение многих лет. Она, несомненно, должна была встретить его раньше всех.

Понимая, что у Нефрет не хватило смелости сообщить эту новость, я откашлялась.

– Мне очень жаль, Рамзес, – начала я. – Действительно, очень жаль. Нефрет писала об этом, но, очевидно, письмо так и не дошло до тебя.

– Нет, – отозвался Рамзес холодным, невыразительным тоном. – Когда это произошло?

– В прошлом месяце. Она прожила долгую жизнь для кошки, Рамзес; она была уже взрослой, когда мы впервые нашли её, а это случилось много лет назад.

Рамзес кивнул. Ни один мускул на его лице не шевельнулся.

– Однажды ночью в прошлом месяце она снилась мне. Я не знаю даты. – Я попыталась что-то сказать; он остановил меня, покачав головой. – В лагере бедуинов не ведётся точный счёт времени. Как странно… Для древних египтян увидеть во сне большую кошку означало удачу.

– Всё произошло быстро и безболезненно. – Нефрет нежно положила руку ему на плечо. – Мы нашли её свернувшейся калачиком, будто спящую, в ногах твоей кровати.

Рамзес резко отвернулся.

– Я уверен, что матушка предпочла бы видеть меня в цивилизованной одежде. Я немедленно переоденусь. Простите.

Он зашагал прочь, его широкие одежды развевались вокруг ног.

– Я говорила тебе, Нефрет, что он не станет слишком сильно переживать, – сказала я. – Он не сентиментален. – Однако мне показалось, что незадолго до того, как он отвернулся, я увидела отблеск влаги в его глазах.

– Твоё воображение… – грубо буркнул Эмерсон. – Это женщины – самые сентиментальные существа в мире. Мужчины не плачут из-за кошек. – Он порылся в кармане, вытащил носовой платок, уставился на него с лёгким удивлением – его носовой платок почти никогда не находится там, где ему полагается быть – и энергично высморкался. – Знаешь, это была... хм-мм... всего лишь кошка.

***

И Эмерсон, похоже, был прав, потому что, когда несколько позже Рамзес присоединился к нам в салоне, он приветствовал другого нашего египетского кота, Анубиса, с совершенным хладнокровием. Анубис ответил на приветствие с таким же хладнокровием; крупнее и темнее покойной Бастет, он не отличался её любезным характером. Он терпел остальных из нас, но сохранял привязанность – вернее, то, что понимал под этим – исключительно к Эмерсону.

– Вся моя одежда слишком мала, матушка, – заметил Рамзес.

– Эта одежда вполне тебе подходит, – перебила я. На нём были фланелевые брюки и рубашка без воротника, такие же, как те, которые носил Эмерсон-старший на раскопках — наряд, по моему мнению, совершенно неподобающий известному археологу. Ни один из моих аргументов не убедил Эмерсона облачаться в более достойный наряд, и, конечно же, оба мальчика настаивали на подражании ему.

– Это Давида, – невыразительно объяснил Рамзес.

– Всегда пожалуйста, – ухмыльнулся Давид. Когда мы впервые увидели этого мальчика, из-за жестокого обращения и полуголодного существования он выглядел моложе Рамзеса, но на самом деле был на два года старше, а правильная еда и нежная забота способствовали тому, что он вытянулся, как сорняк. В прошлом сезоне он уже был на несколько дюймов выше Рамзеса. Теперь я заметила – с несколько неоднозначными чувствами – что и прошлогодняя одежда Давида была маловата моему сыну.

– Эти усы… – начала я.

– Да будь ты проклята, Пибоди! – завопил Эмерсон. – Что у тебя за навязчивая идея по поводу волос на лице? Сначала моя борода, а теперь усы Рамзеса! Пей виски, как леди, и перестань приставать к мальчику… э-э… парню… э-э… малому!

Рамзес вцепился, как стервятник, в эту благородную попытку защитить его усы.

– Поскольку я больше не мальчик… – начал он, глядя на мой стакан виски с содовой.

– Ни в коем случае, – твёрдо заявила я. – Спиртное вредно для молодёжи. Виски… э-э… замедлит твой рост.

Рамзес посмотрел на меня сверху вниз – довольно существенно вниз. Уголки его рта слегка дёрнулись. Однако он был достаточно умён, чтобы оставить всё как есть, и уже собирался усесться, когда вошла Нефрет. Я ожидала, что она наденет свой рабочий костюм по образцу моего – брюки, рубашку и, конечно, длинную свободную куртку, но вместо этого Нефрет облачилась в блестящий халат из переливчато-зелёного шелка, расшитый золотом и украшенный драгоценностями. Это был подарок поклонника, но я никогда не видел, чтобы она носила его, равно как и изысканные серьги, инкрустированные драгоценными камнями. Она свернулась калачиком на диване, поджав под себя ноги в шлёпанцах и удобно устроив кошку на коленях.

– Я оделась в вашу честь, – объявила она, улыбаясь мальчикам.

Давид застыл с открытым ртом, как громом поражённый. Взгляд Рамзеса скользнул по девушке и остановился на кошке.

– Кто это? – спросил он.

На протяжении многих лет Бастет стала матерью множества котят, но, поскольку отцы были местными представителями семейства кошачьих, потомство имело ошеломляющее разнообразие окрасов и форм. Её последний помёт, полученный в сотрудничестве с Анубисом, поразительно походил на родителей – все котята длинные и мускулистые, с гладкой пятнистой коричневой или палевой шерстью и довольно большими ушами.

– Это Сехмет [35], – ответила Нефрет. – Когда ты видел её в последний раз, она была всего лишь крошечным котёнком, но сейчас…

– Безусловно, – согласился Рамзес. – Отец, теперь ты расскажешь нам о своих планах? Я полагаю, что ты намереваешься исследовать малоизвестные, не содержащие надписи, не царские гробницы в Долине Царей [36]. Некоторые могут посчитать это необычным выбором для учёного твоего уровня, но, поскольку я знаком с твоими взглядами на раскопки, то не удивлён, что ты принял такое решение.

Эмерсон подозрительно посмотрел на него.

– Как ты пришёл к такому выводу?

Рамзес открыл рот. Я поспешно вмешалась:

– Не спрашивай его, Эмерсон, иначе получишь подробный ответ. Расскажи нам ты. Ибо, признаюсь, я не могу понять, почему ты должен концентрировать свои огромные таланты на работе, которая не может дать значимых результатов – ни в исторической перспективе, ни с точки зрения ценных артефактов...