Шарль Эксбрайя - Опять вы, Иможен?
Гарольд Мак-Каллум, окруженный болельщиками во главе со своим отцом, Кейтом, клялся скорее погибнуть на поле, чем оставить без справедливого возмездия отвратительную низость одного из защитников Доуна — капитана команды Питера Лимберна, во время прошлого матча едва не оторвавшего ему ухо. Дружный хор поддержал Гарольда, совершенно запамятовав, что именно он во время схватки так зверски покусал одного из «передних» Доуна, что бедняге пришлось ввести противостолбнячную сыворотку. В общем, в Каллендере, как и в Доуне, готовились к жаркой битве.
Иможен Мак-Картри проснулась далеко за полдень. Вокруг стояла глубокая тишина, сначала несколько озадачившая привычную к лондонскому шуму горожанку. Еще не вполне пробудившееся сознание не сразу вспомнило этапы ночного и утреннего путешествия — сначала Хьюстонский вокзал, потом долгий путь от Эдинбурга до Стирлинга и наконец рано утром, но уже не на поезде, а на такси, она подъехала к самому крыльцу родного дома. Несмотря на столь ранний час, миссис Элрой ждала Иможен. Они обнялись, радуясь встрече и немного смущенно думая, что теперь уже не расстанутся, пока одна из них не проводит другую на кладбище. Розмери заставила мисс Мак-Картри плотно позавтракать, а потом уложила в постель и сама заботливо подоткнула одеяло. Порой миссис Элрой так погружалась в воспоминания, что напрочь забывала, как сильно подросла за последние пятьдесят с лишним лет ее крошка.
Увидев, что Иможен открыла глаза, Розмери торопливо приготовила чай. Мисс Мак-Картри накинула халат и с удовольствием еще раз подкрепилась, но не успела покончить со вторым завтраком, как у калитки зазвенел колокольчик. Старуха отодвинула занавеску и объявила, что видит Тайлера и Мак-Клостоу. Иможен чуть не подавилась последним кусочком кекса.
— Как, эти клоуны уже тут? Неужели не могли дать мне хотя бы дух перевести с дороги?
Миссис Элрой покачала головой.
— Не думаю, что они пришли сюда с дурными намерениями, мисс Иможен… Вчера вечером, когда я сказала, что вы решили впредь вести себя тихо и вообще как можно меньше показываться в городе, оба чуть не расплакались, особенно Мак-Клостоу…
— Ну да?
— Еще бы! Вспомните-ка, какую веселенькую жизнь вы им устроили! А мои слова хоть и обнадежили, но вряд ли окончательно усыпили прежние опасения, вот наши молодцы и хотят проверить… наврала я или нет.
Шотландская амазонка решила, что сейчас самое время выяснить, справится ли она с ролью, тщательно обдуманной накануне, в поезде. Если Иможен сумеет провести полицейских, никто уже не станет ее опасаться, и сэр Дэвид Вулиш, когда ему понадобится помощь, сможет тем спокойнее воззвать к мисс Мак-Картри, что ни единой живой душе ни за что не догадаться о ее тайных деяниях. Иможен потуже запахнула халат, подняла воротник и прилегла на диван в позе умирающей, не забыв прикрыть ноги пледом. Теперь можно было послать Розмери за полицейскими.
Сержант с первого взгляда понял, что перед ним совсем не та женщина, о которой он сохранил столь кошмарные воспоминания. А Тайлер просто вылупил глаза, недоумевая, как можно настолько измениться за такой короткий срок. И беднягу констебля охватила глубокая грусть. Мак-Клостоу объяснил, что они с помощником пришли приветствовать новую обитательницу Каллендера и предложить ей свои услуги. Трудно сказать, кто из них больше лицемерил — Мак-Клостоу, так и светившийся благожелательностью, или Иможен, глухо бормотавшая слова благодарности. Лишь Розмери и Тайлер нисколько не играли, и констебль совершенно искренне схватил протянутую руку шотландки, от души пожелав, чтобы воздух родных гор поскорее вернул ей утраченную бодрость.
— Спасибо, Сэмюель… спасибо, Мак-Клостоу… Во всем Каллендере не найдется человека, чье посещение порадовало бы меня больше вашего… Когда-то мы ссорились…
— Пустяки, мисс, — самым любезным тоном пробормотал Арчибальд, — забудем об этом…
— Да-да, часто я вам обоим доставляла лишние хлопоты… и теперь испытываю некоторые угрызения совести…
Тайлер чуть не плакал — ему казалось, он слушает предсмертную исповедь Иможен.
— Не надо так, мисс Иможен, не надо! — почти простонал он. — Мы тоже наделали немало глупостей!
Сержант счел, что Сэмюель малость перегибает палку, и сердито зашипел ему на ухо:
— Говорите, черт возьми, за себя, Тайлер, и только за себя!
Меж тем мисс Мак-Картри продолжала:
— Впрочем, та, что брала на себя смелость поступать таким образом и добивалась-таки блестящих результатов — уж об этом, надеюсь, вы не станете забывать, друзья мои? — увы, теперь бесконечно далека от меня… примерно как младшая сестра, с которой давно разошлись пути… Вы не против, джентльмены, если я буду иногда с грустью и нежностью вспоминать о ней?
Давненько Арчибальду Мак-Клостоу не доводилось испытывать столь благородных чувств.
— Мы никогда не позабудем той, что была славой Каллендера!.. — задыхаясь от волнения, воскликнул он.
— …и, отчасти, его кошмаром? — лукаво добавила Иможен.
Сержант отвесил галантный поклон.
— Совсем чуть-чуть… Ну, Тайлер, я думаю, теперь, когда мы выразили мисс Мак-Картри всю свою преданность, пора и честь знать…
Но констебля так душили слезы, что он не мог пробормотать ни слова. Сэмюель лишь поклонился и побрел следом за шефом и миссис Элрой. Оставшись одна, Иможен бросилась в спальню, открыла чемодан и отхлебнула приличный глоток виски из бутылки, купленной накануне в Лондоне, дабы уберечь себя от дорожной усталости.
Констебль и сержант возвращались в Каллендер под впечатлением недавней сцены. Встреча с Иможен оживила воспоминания. Наконец Тайлер нарушил молчание, спросив Мак-Клостоу, что тот думает о мисс Мак-Картри. Арчибальд ответил не сразу — он любил производить впечатление человека рассудительного, а когда все же решился открыть рот, голос его звучал скорбно и сурово:
— Вы хотите знать мое мнение, Сэмюель… Ну так вот… По-моему, бедняжка вряд ли долго протянет…
ГЛАВА II
Агнес Неджент не понимала, что за муха укусила ее супруга, почтенного Малькольма Неджента, владельца скобяной лавки на улице Джона Нокса в славном городе Перте. Несмотря на субботний день, ей пришлось встать спозаранку, ибо до полудня предстояло заниматься магазином в одиночку — муж, видите ли, уезжает в Каллендер, где, как мальчишка, облачившись в смешные короткие штанишки и курточку, должен трусцой бегать по полю то под аплодисменты, то под улюлюканье сотен мужчин и женщин. Нет, Агнес решительно не понимала своего Малькольма, хоть и прожила с ним двадцать два года, успев нарожать за это время пятерых детей. А Малькольм Неджент просто-напросто мечтал о славе. Политическая карьера показалась ему слишком трудной, и мысли сами собой обратились к спорту — другой не менее блестящей возможности добиться желанной известности. А поскольку ни малейшего спортивного дарования у Неджента не обнаружилось, он решил заняться арбитражем. К несчастью, Малькольм отнюдь не блистал умом, и ему было очень трудно с нужной быстротой штрафовать нарушителей правил и замечать ошибки в схватке или нападении. Инструкторы скоро утратили на его счет какие бы то ни было иллюзии: если с теоретической точки зрения Неджент отвечал безукоризненно, то практические результаты далеко не дотягивали даже до среднего уровня. Дело обстояло так скверно, что к пятидесяти годам Малькольму Недженту лишь впервые предстояло самостоятельно судить состязания по регби. Злые шутники, очевидно решив навеки отбить у бедняги охоту к спортивной карьере, ибо та сулила ему одни неприятности, предложили назначить Неджента арбитром на матче между командами Каллендера и Доуна, хотя все отлично знали, что таковые значительно больше напоминают корриду, нежели дружескую встречу соперников. Узнав о назначении, Мальком ног под собой не чуял от счастья. Совершенно забросив торговлю, он погрузился в изучение разнообразных комбинаций, могущих возникнуть в ходе матча. Несчастной Агнес то и дело приходилось задавать мужу каверзные вопросы насчет спорных случаев и других ловушек, в которые часто попадают арбитры. И всякий раз Малькольм выходил из положения с таким блеском, что кроткая супруга, ничуть не подозревавшая о широте познаний Неджента в области регби, взирала на него с возрастающим изумлением.
Утром, входя в гостиную, где Агнес уже поставила на стол яичницу с ветчиной и чайник, Неджент гордился собой не меньше, чем маршал Монтгомери, узнав о паническом отступлении маршала Роммеля. И, словно разделяя восторг, переполнявший сердце Малькольма, небо над Пертом в тот день поражало необычной голубизной и явно обещало на редкость хорошую погоду. Неджент уселся за стол и, энергично работая вилкой, начал быстро уничтожать яичницу.
— Поймите же, Агнес, для меня это великий день! — объяснял он жене, проглотив очередной кусок. — Надеюсь, в Каллендере я сумею так провести матч, что заслужу одобрение обеих команд и восхищение публики. Я буду тверд, но справедлив, и придираться не стану. Возможно, тогда джентльмены из Шотландской лиги уразумеют наконец, что я прирожденный арбитр, а тогда — вы только представьте, Агнес! — не исключено, что уже в следующем сезоне я выйду на поле в Эдинбурге или Глазго. Честно говоря, дорогая, нынче ночью я уже видел во сне, что меня назначили арбитром на турнир пяти наций в Твикенхеме… Но это, конечно, пока лишь сон…
